Остров кукол

Елизавета

Вскоре после того, как Зед и остальные скрылись из виду, поднялся несильный пока ветер и сизые небеса стали понемногу протекать. Потом, минут через двадцать, они прохудились совсем, извергнув косые потоки дождя, который защелкал по железной крыше лачуги, словно ярмарочный аттракцион «Колесо Фортуны» на пределе своих оборотов. Елизавета сидела по-турецки, опершись спиной об опорный столб. Хесус и Пита устроились на полу напротив. Стена за ними была сплошь увешана куклами, их глаза поблескивали в мутном полумраке, а округлые детские личики едва выступали из путаницы угловатых теней.

В небесах прокатился первый громовой раскат. Елизавета повернулась к дверному проему лачуги — сквозь качавшиеся деревья еще можно было видеть небольшой отрезок канала. Сплошь пена да брызги. Она решила, что в обозримом будущем возвращения лодочника они не дождутся. Это означало, что им придется, хочешь не хочешь, а провести на этом острове ночь в сырости и холоде.

Елизавета гадала, сумели ли остальные найти лагерь, разбитый братом Розы. Если так, там ли еще Мигель и Люсинда? Все ли у них хорошо?

Или они все-таки покалечились? Погибли? Просто растворились в воздухе?

Елизавета не могла поверить, что им довелось оказаться втянутыми в подобную ситуацию. И как только, скажите на милость, они впутались в такую детективную историю? Поездка предвещала приятный отдых, тихий выходной вдали от суеты. Безмятежное путешествие по каналам, яркое солнце, мексиканская кухня, легкомысленное приключение — и только.

Так она и знала. Нужно было прислушаться к советам лодочника. Плюнуть на съемки передачи и, не высаживаясь, вернуться в Куеманко. Сделай они так, Елизавета уже вернулась бы в casita — гостевой домик на территории усадьбы в Сан-Анхеле, где она жила и работала гувернанткой. Там сейчас ее дом. А во время нередких для Мексики летних тропических бурь лучше сидеть дома: эти шторма бывают весьма разрушительны. Всего с месяц тому назад тропическая буря почти совсем разорила широкую, в несколько сотен миль, полосу земли вдоль Тихоокеанского побережья. Буря застала их с Хесусом в Акапулько; они переждали буйство стихии на пригородном курорте, который так и продолжал работать в нормальном режиме, но большинство близлежащих районов остались без подачи воды и электричества. Улицы превратились в бурлящие реки, оползни перекрыли движение по автострадам. Потоки дождевой воды с крутых склонов окрестных холмов обрушились на застроенные блочными многоэтажками бедные окраины, подмыли и опрокинули немало домов. По дороге в подтопленный аэропорт Елизавета видела людей с кирками и лопатами, ковырявшими грязевые наносы: разбирая кучи обломков, они, вероятно, пытались откопать погребенных под ними друзей и родичей.

Такова общая черта, объединяющая Мексику и Россию, думала она: повальная нищета. Разница состояла только в том, что мексиканские бедняки воспринимали ее как должное и по большей части довольствовались своей участью, не теряя жизнелюбия и оптимизма; в России же бедняки казались озлобленными, удрученными и вечно ворчали, до чего все плохо.

Елизавета родилась и жила в Санкт-Петербурге, на Васильевском острове. Родители ее были журналистами и нещадно критиковали деспотичный авторитарный режим, установившийся во власти на излете холодной войны. Соответственно, агенты госбезопасности вели за обоими постоянную слежку. Елизавета помнила невзрачную темную «ладу», которая всюду следовала за их машиной; кажется, везде, куда бы они ни пошли, обязательно околачивались люди в темных костюмах, как бы невзначай поглядывавшие в их сторону. Отец предупредил Елизавету, что его рабочий телефон прослушивается, квартира усеяна скрытыми жучками, а вся почта подвергается вскрытию. Он также считал, что их домработница строчила ежемесячные отчеты в органы.

Однажды, когда Елизавете было десять, она вернулась из школы домой, чтобы застать там ждавшего ее незнакомца в черном плаще. Тот объявил, что ее родители пропали без вести и что она едва ли когда-нибудь их увидит. Так все и вышло. На следующий день ее препроводили в детский дом — сиротский приют на государственном попечении, миниатюрный ГУЛАГ.

У многих воспитанников были врожденные нарушения, результат алкоголизма родителей, и Елизавета вскоре привыкла видеть, как они сидят поодиночке, глядя в пустоту, или бьются головой о стену. Детей постарше, вроде нее самой, часто подвергали унижениям и оскорблениям, «одалживали» местным колхозам для работы в полях. Нечего и говорить, что из-за подобных условий, словно выписанных пером Диккенса, многие однокашники Елизаветы заполучили психологические травмы. Одна девочка, с которой она в итоге подружилась, не могла заснуть ночью, если ее не укачивали, а другая так часто гладила себя по темечку, что обзавелась небольшой плешью.

В возрасте пятнадцати лет Елизавета покинула детский дом и получила собственное жилье — комнату в большой коммуналке, где, кажется, все полы, стены и трубы отопления крепились друг к другу под неправильными углами. Кухня, ванная комната и целых два туалета — на шесть семей, не считая самой Елизаветы. Зимой топили хорошо, но горячую воду и тепло в батарее могли отключить в любой момент, безо всякого предупреждения. В сильные морозы аварии случались особенно часто, и у наученной опытом Елизаветы всегда стоял наготове большой кувшин воды, — чтобы можно было смыть в унитазе или ополоснуть грязную тарелку.

Елизавете исполнилось восемнадцать, когда Советский Союз развалился. Из гастрономов исчезли продукты, полки других магазинов тоже опустели. За самыми элементарными товарами приходилось стоять в длинных очередях. Пустые бутылки никто уже не выбрасывал; их сдавали в пункты приема, чтобы выручить хоть немного мелочи. Старики ковырялись в мусорных баках; доктора наук водили такси, едва сводя концы с концами; соседи сбивались в дружины, чтобы отгонять от своих подъездов грабителей.

Следующие четыре года Елизавета посвятила учебе в университете, уделяя особое внимание языкам: английскому, французскому и испанскому. Ее начало мутить от собственной страны — от ежедневного унижения, от бесстыдной продажи чего и кого угодно, от угрюмых озлобленных лиц, — так и вызрел ее план эмигрировать в Европу или в Штаты. Получив диплом, однако, она обнаружила, что легальных путей устроиться на Западе на какую-либо, хоть низкооплачиваемую, работу вроде преподавания не так уж и много. Елизавета подумывала просто сесть на самолет, летящий на Запад, чтобы уже не вернуться, Российская Федерация уже не походила на Советский Союз и никто не преследовал человека за попытку получения иностранной визы, — но никак не могла на это решиться. Нарушив правила визового режима, она потеряла бы всякое правовое положение в этой новой стране; потому-то так много искавших лучшей жизни за границей россиянок оказывались в секс-рабстве, угодив в сети торговцев людьми.

В конце концов Елизавета устроилась школьной учительницей в Петербурге и несколько лет преподавала в младших классах.

Жизнь в обновленной России мало-помалу улучшалась, но новые кроссовки так и оставались предметом гордости, а видеомагнитофон казался недоступной роскошью.

И вот тогда, в 1997 году, когда Елизавете было двадцать пять, ее близкая подруга Ольга, работавшая няней у богатого семейства, шепнула ей, что ее наниматели перебираются на постоянное жительство в Мексику — и ищут себе воспитательницу-россиянку, которая говорила бы на испанском.

Елизавета плотнее сложила на груди руки, спасаясь от царящего в лачуге промозглого холода. Приказала себе смотреть на вещи позитивно. О благополучном возвращении в Сан-Анхель речи быть не могло, — значит, и думать об этом не стоило. Все вместе они приняли решение не плыть с лодочником назад в Куеманко, то есть жалеть уже поздно и придется справляться собственными силами. И потом, кто бы подумал, что погода может так резко и безнадежно испортиться?

Пита исследовала лодыжку Хесуса, осторожно ощупала ее пальцами. Лодыжка разбухла, окрасилась воспаленным пурпуром. Страшно смотреть.

— Прекрати, — сказал ей Хесус. — Так только хуже.

— Нужно как-то ее вправить, снять опухоль.

— Есть лишний пакетик замороженного гороха? — с горечью спросил он.

— Будем надеяться, что к утру тебе станет лучше.

— Проклятый Зед… — проворчал Хесус.

— Он же не нарочно, — возразила Елизавета.

По-испански она говорила с акцентом, с местным произношением уже не совладать, но знала язык в совершенстве, как и английский.

— «Не нарочно»? — передразнил ее Хесус. Он сдвинул темные очки на лоб и теперь недоверчиво глядел на нее. — Ты видала, с какой силой он меня пихнул?

— Пеппер сказал, что Нитро начал первым.

Хесус только отмахнулся:

— Что Пеппер понимает? Да ни хера.

— Я сама видела, как вы вдвоем на него набросились.

— Хочешь вступиться за Зеда? Теперь ты на его стороне? — спросила подругу Пита. Ее глаза в тени длинных ресниц казались почти черными, смотрели осуждающе. Она щелчком выбросила сигарету из пачки «Кэмела» и закурила.

— Я не принимаю ничьих сторон, — вздохнула Елизавета. — Я говорю только, что Зед не специально тебя толкнул, чтобы ты вывихнул ногу, Хесус. Он рвался к Нитро, а ты преградил ему путь.

— Просто он застал меня врасплох, вот и все, — внес поправку Хесус. — Иначе бы я не упал.

— Нитро тот еще забияка, — настаивала Елизавета.

Хесус фыркнул:

— Напомни, в каком классе мы учимся?

— Сказать по правде, Хесус, мне он совсем не нравится. Не могу понять, как вы стали друзьями. Вы двое такие разные…

— Никакой Нитро не забияка, — заметила Пита, выдувая углом рта струйку табачного дыма. — Вообще-то, он бывает очень милым, если узнаешь его поближе.

Елизавета промолчала. Понятно, что Пита старается заступаться за Нитро — ведь она крутит с ним шашни за спиною у Зеда. Месяца два тому назад все они были на вечеринке, которая проводилась на океанском берегу. Хесус и Елизавета заехали за Питой по дороге к пляжу, а Зед остался дома: ему хотелось досмотреть какой-то страшно важный бейсбольный матч — трансляцию из Штатов. Когда они прибыли, пляжный домик был полон народу. Немедленно войдя в «режим тусовки», Хесус с Питой пустились прочесывать помещение. Елизавета наполнила бокал вином, которое принесла с собой, оставила бутылку на кухне и вышла на террасу перекурить. Ей гораздо больше нравилось бывать в барах или клубах, чем на этих частных вечеринках. В Мехико жило немало выходцев из других стран, и со многими она была знакома: россияне, французы, канадцы, австралийцы, несколько новозеландцев, множество американцев и англичан. Все они были умны и дружелюбны, и она отлично проводила время в их компании. С другой стороны, в тот вечер Елизавета обнаружила себя в гуще людей, четко делившихся на две разные группы: молодые мексиканские бездельники, жившие за счет родителей герои светской хроники и пожилые бизнесмены, пившие виски и дымившие сигарами. Нахальные тусовщики поглядывали на Елизавету свысока, потому что она «работала за зарплату», а бизнесмены часто принимали за шлюху, и тогда ей приходилось решительно ставить их на место.

Ближе к полуночи Елизавета поинтересовалась у Хесуса, готов ли тот ехать, но он никуда не спешил: его окружали поклонницы, жадно ловившие каждое его словечко, и в руке почти у каждой — бокал с одним из сортов пива, сваренного в его пивоварне. Устав от общения с незнакомцами, Елизавета решила пройтись по пляжу. Ночь была суха и прохладна. Океан басовито гудел, волны мягко окатывали ее босые ноги. Она гуляла по берегу минут сорок и уже возвращалась к пляжному домику, когда наткнулась вдруг на Питу и Нитро. Поначалу она и вовсе их не узнала — две неясно различимые фигуры на песке под пальмой, но затем услышала, как Пита что-то тихо говорит своим грудным голосом, а Нитро ей отвечает по обыкновению резко и хрипло. Елизавета встала как вкопанная. Она уже собиралась заявить о себе — вежливо кашлянуть и спросить, что они тут делают, но затем поняла, что они не разговаривают; эти двое занимались любовью. Елизавета поспешила вернуться на вечеринку, объявила Хесусу, что ей нездоровится, и на такси уехала домой.

С тех пор Елизавета еще трижды видела Питу и Нитро вместе на подобных вечеринках, но там всякий раз присутствовал и Зед. У нее возникало сильное искушение поговорить с Питой начистоту или даже рассказать Зеду о виденной сцене. Но она молчала, надеясь, что та была случайностью, пьяным флиртом — и не более.

Какое-то время все так и выглядело, до вчерашнего вечера в гостях у Зеда. Тот зашел в дом налить себе выпить, и Пита попыталась убедить Хесуса позвать Нитро вместе побывать на Острове Кукол на следующий день. Хесус сопротивлялся, памятуя о неприязни между Нитро и Зедом. Пита тем не менее настаивала, доказывая, что Зед настолько пьян, что наутро, наверное, даже и не поднимется с кровати. В общем, Хесус позвонил Нитро, и тот подтвердил, что будет на месте в условленное время.

И вновь Елизавета не отвела Питу в сторонку. Не ее это дело влезать в подобные разборки. Кроме того, чьи-то любовные похождения редко удается долго держать в секрете. Зед сам обнаружит неверность своей подружки, это лишь вопрос времени.

По крайней мере, так она себя уверяла. Хотя для ее молчания имелась и другая причина: Пита была мстительна и злопамятна. Елизавете совсем не хотелось оказаться в списке ее врагов, ведь тогда Пита могла настроить Хесуса против нее самой. Пита имела на брата поразительно мощное влияние, и кто знает, стоит ли ей качать этот маятник — кого из них двоих Хесус выберет? Если он решит бросить Елизавету, какая судьба ее ждет? Ее подопечным, двум девочкам-близняшкам, в этом году исполняется четырнадцать; с осени им предстоит учеба в школе-пансионате. У Елизаветы не останется другого выхода, кроме как вернуться в Россию… к нищенской жизни. А этого ей совсем не хотелось. Она столько сил потратила, так много трудилась, чтобы занять свое место в обществе. Она не хотела возвращаться к очередям за буханкой хлеба или круглогодичному преподаванию за пару тысяч рублей в месяц — что примерно равнялось теперешнему заработку за одно утро.

— Что так долго? — с тоской проговорил Хесус, выдергивая Елизавету из потока воспоминаний. Он не отрывал взгляда от двери покосившейся лачуги, за которой шумел косой дождь и качались деревья.

— Их нет всего полчаса! — возразила Пита.

— Как думаешь, сколько нужно времени, чтобы обойти этот островок вдоль берега?

Она потушила окурок о доски пола.

— Больше тридцати минут.

— Знаете, — сказал Хесус, а ведь теперь мы точно застрянем здесь на всю ночь. Причем в компании с тем… или теми, кто расправился с братом Розы.

— Мы еще не знаем, умер ли Мигель, — уточнила Елизавета. — Нам известно только, что он кричал.

— Элиза права, — кивнула Пита. — Может, он просто поранился.

Хесус помотал головой:

— Как сказал Зед, даже израненный, он все равно отправился бы на поиски Розы. Звал бы ее по имени. И тогда бы мы его услыхали.

— А как же Люсинда? — спросила Елизавета. — Думаешь, она тоже мертва?

— Естественно, — ответил Хесус. — Иначе мы бы уже наткнулись на нее.

— Если только она не сбежала на каноэ.

Хесус снова замотал головой.

— Если так, Люсинда позвала бы на помощь. И уже вернулась бы с полицейскими.

— Так кто же на них напал?

— Бандиты, — пожал плечами Хесус.

— Бандиты? — с сомнением повторила Елизавета. — Откуда им здесь взяться, в этой забытой богом глуши?

— Мы же взялись.

— Ну… тогда зачем бандитам было на них нападать?

Хесус повел плечом.

— Роза рассказала, как брат отправил ее куда подальше, чтобы уединиться с Люсиндой, так? Значит, они занялись любовью, а эти парни их увидели, заработали по стояку и решили поучаствовать.

— Считаешь, они убили Мигеля, чтобы потом надругаться над Люсиндой?

— У каждого убийства свой мотив, — рассудительно заметил Хесус. — Когда жертвами становятся незнакомцы, мотив обычно сводится к сексу или к деньгам.

— А призрак? — подала голос Пита. — Какие мотивы у призрака?

— Мы не берем в расчет привидений, — поморщился Хесус.

— Почему бы и нет? Роза так и сказала. Она думает, что…

— Роза всего лишь дитя, Пита. А эти россказни про утонувшую девочку — они и есть россказни, байки, легенды…

— Легенды не возникают на пустом месте, — с вызовом сказала Пита. — Люди не выдумывают их просто так, забавы ради.

— Именно этим они и занимаются. И рассказывают всем желающим, а те — дальше. Никаких привидений не существует, Пита. Ясно тебе?

Пита возмущенно уставилась на брата:

— А как же Сюзанна?

Хесус открыл было рот, но потом закрыл и покачал головой.

Елизавета нахмурилась. Кажется, Сюзанной звали умершую в раннем возрасте младшую сестренку Питы и Хесуса?

— А что насчет Сюзанны? — осторожно спросила она.

Пита нехотя ответила:

— Так звали нашу младшую сестру.

— Я знаю. Хесус рассказывал мне о том, что произошло.

— А он не рассказал, как в детстве я встретила привидение сестры?

Елизавета молча покачала головой.

— В общем, встретила, — сказала Пита. — Это было вскоре после того, как она утонула.

Я проснулась посреди ночи, и Сюзанна стояла у окна спальни.

— Она заговорила с тобою?

— Да… Ну вроде как. Только не размыкая губ. Не знаю, как и объяснить. Я будто могла ощущать ее мысли, знала, о чем она думала. Слова сами появлялись в моей голове. Сюзанна сказала, что у нее все хорошо. Попросила не переживать о ней.

— А потом она еще к тебе приходила?

— Нет. Только в тот, единственный раз.

— А… — протянула Елизавета, не зная, что еще сказать.

— Ты была еще маленькой, — мягко напомнил Хесус.

— Я это не выдумала! — вспылила Пита.

— Ну и ладно. Скажем, ты видела Сюзанну. Это одно. Но чтобы призрак погибшей пятьдесят лет назад девочки, который бродит по забитому куклами островку, одним махом убил двух непрошеных гостей…

— Я только хочу сказать, — перебила его Пита, — что от нас требуется держать сознание открытым. Мы не знаем, что случилось, а потому не стоит зацикливаться на какой-то одной версии. Я верно говорю, Элиза?

— Да, будем держать сознание открытым, — дипломатично согласилась та. — Нужно подождать, пока не вернутся остальные, послушать их рассказ и лишь тогда строить выводы.

Они вернулись минут через двадцать. Сначала появился Пеппер с низко опущенной под потоками дождя головой. За ним шли Зед и Роза, а уж потом — и Нитро, тащивший на спине средних размеров каноэ. Все были мокры до нитки: волосы прилипли к голове, а одежда — к телу. Елизавета и Пита вскочили на ноги, подбежали к входу в лачугу, но под ливень не вышли.

— Зед! — выдохнула Пита. — Вы нашли их лагерь? Нашли Мигеля и Люсинду? Что с ними произошло?

Зед отер воду с лица и ткнул пальцем в сторону другого покосившегося строения, метрах в тридцати.

— Я отведу туда Розу, чтобы вы, ребята, смогли пообщаться. Пеппер или Нитро обо всем вам расскажут.

И Зед повел Розу прочь. Нет, они не бежали; казалось, дождь ничуть не беспокоит их обоих. Они уже вымокли так, что хуже быть не могло. Нитро сбросил каноэ на землю, и они с Пеппером вошли в лачугу Их обувь чавкала, оставляя на полу грязевые дорожки. Нитро стянул с конского хвоста резинку и по-собачьи замотал головой, стряхивая воду с волос. Пеппер нашел себе пустующий участок стены и, устало вздохнув, уселся там. Его кожа в гаснущем свете дня выглядела Пепсльно-серой. Обыкновенно жизнерадостное лицо сейчас было сковано угрюмой гримасой.

— Ну? — не выдержал Хесус. — Что случалось, парни?

Пеппер покосился на Нитро, который приглаживал волосы, прочесывая их растопыренными пальцами. Нитро сказал:

— Дела плохи, кореш.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Пита. — Что там? Они мертвы?

— Мигель мертв. Одиннадцать ударов ножом в спину.

— Одиннадцать! — ахнула Пита.

Хесус сглотнул слюну:

— А что Люсинда?

Нитро покачал головой.

— Никаких следов… не считая ее шмоток.

— Шмоток? — переспросила Елизавета.

— Ее одежки разбросаны по всей поляне как попало. Одежда Мигеля тоже.

— Она сбежала голой?

— Ее забрали, — обронил Хесус.

Нитро свел брови вместе:

— Кто забрал?

— Бандиты. Они убили Мигеля, изнасиловали Люсинду и забрали ее с собой.

— Не думаю, что это были бандиты, — сказал Нитро, цепляя резинку на волосы. Помолчал немного. — У Мигеля нет глаз. Их вырезали — а может, вырвали, сложно было понять.

Отгоняя холодок, внезапно пробравший ее до костей, Елизавета сжала на груди руки и с широко открытыми глазами стала вглядываться в лица друзей, ожидая, что кто-нибудь объяснит, что это могло означать.

Хесус, кажется, был поражен этим известием не меньше нее самой. Пита шагала из угла в угол с опущенной головой, погруженная в тревожные раздумья. Пеппер ни на кого даже головы не поднял, и лишь Нитро сохранял спокойствие.

— Зачем ком у-то вырезать ему глаза? — спросила Елизавета.

— Очевидно же, что этот придурок болен на всю голову, — сказал Нитро.

— Думаешь, это сделал один человек? — сощурился Хесус.

— Подобные детали, вроде вырезанных глаз, обычно указывают на убийцу, который занимается этим ради острых ощущений.

— То есть серийного убийцу? — уточнила Елизавета.

— Ну да, — кивнул Нитро. — А они чаще орудуют в одиночку.

— Охренеть! — застонал Хесус. — По острову бродит кровожадный маньяк?

Нитро выставил вперед ладони:

— Этого мы не знаем. Мигеля убили вчера, так что убийца вполне мог уже давно покинуть остров. Мы видели единственное каноэ — то самое, на котором приплыли Мигель с Люсиндой.

— Люсинда, — повторила Елизавета. — Что случилось с ней?

Нитро пожал плечами.

— Этот парень мог загнать ее в угол и прикончить где-то в другой части острова. Или забрать с собой. Пока нет тела, ничего не ясно.

— Может быть, пойти поискать?

Нитро покачал головой.

— Я сказал, что убийца мог покинуть остров.

А мог и спрятаться. Лучше всего будет окопаться здесь, переждать ночь и убраться отсюда сразу, как стихнет буря.

— Это сделал не серийный убийца, — сказала Пита, прекратив вышагивать и повернувшись к ним. Голос ее звучал как безжизненный, а лицо было бледным. — Это сделал призрак. Знаю, что никто из вас не верит в существование привидений, но они существуют. Сам Хесус так сказал.

— Да я никогда…

— Не ты! Настоящий Хесус. Иисус Христос! Так написано в Библии…

— Библия — всего лишь книга…

— Здесь погибла девочка! — взорвалась Пита. — Она погибла тут, и наверняка ужасной, невообразимой смертью. Ее дух не знает покоя, и Солано это понимал. Оглянитесь по сторонам! Посмотрите на всех этих кукол! Они — подношения девочке, попытка утешить ее дух… — Раздувая ноздри, она свирепо вгляделась в лицо каждого по очереди. — А теперь он тоже умер, и девочка осиротела. Она расстроена, неужели не ясно? Это она убила Мигеля и украла его глаза. Это же очевидно, черт вас всех подери!