Остров кукол

2010

Сидя в кофейне «Старбакс» на Сентрал-авеню в Лос-Анджелесе, я потягивал эспрессо-макиато и изучал спортивный раздел местной «Таймс».

Стояло начало декабря: приятная прохлада. Прогноз обещал легкий дождь ближе к вечеру. Мы с Елизаветой остановились в «Шератоне», в паре кварталов отсюда, а в Лос-Анджелес приехали специально, чтобы увидеть — подумать только! — 22-футовую стеклопластиковую скульптуру Чикен-боя. Елизавета подсела на эти так называемые «заглушки»[32] после того, как несколько лет тому назад я устроил ей путешествие из конца в конец трассы 66[33]. Не знаю, какая муха укусила ее тогда, но с тех пор мы объездили всю страну, чтобы Елизавета могла фотографироваться с этими персонажами. В числе ее любимчиков — Пол Баньян в Финиксе, Охранник Казино в Монтане, Гигант «Джемини» в Иллинойсе и Дружелюбный Зеленый Великан в Миннесоте.

Елизавета въехала в Штаты по брачной визе почти десять лет тому назад. Через два дня после пересечения границы мы обвенчались в Вегасе, в часовне с посвященной Элвису тематической экспозицией, а впоследствии, уже как моя жена, она подала заявку на получение гринкарты. Пять лет спустя ей предоставили гражданство, и с тех пор… Могу только сказать, что Елизавета с головой ушла во все американское. Скажем, звездно-полосатый флаг на шесте перед нашим домом в Тусоне — ее идея. Она знает сюжетную канву, с мельчайшими ответвлениями, всех без исключения мыльных опер из дневной сетки ТВ-вещания. Она заделалась главной фанаткой «Финикс Санз»[34] (на завтрашний вечер у нас куплены билеты на их игру с «Клипперс» в Стэйплс-центре). И, пожалуй, самый наглядный пример из всех — наклейка на бампере ее «ауди»: «Боже, храни Америку». Порой привязанность Елизаветы к приютившей ее стране выходит за всякие рамки, но… я счастлив, пока она счастлива.

В общем, да, у нас все ладится. Мы редко говорим о ночи, которую провели на Острове Кукол. С этими воспоминаниями мы оба были бы не прочь расстаться: ужастик, созданный по большей части нами самими, в котором мы позволили своим воображению и страху разгуляться вовсю, замутить наш рассудок. Даже если так, пусть мы не обсуждаем случившееся, но я то и дело перебираю в памяти события той ночи, и тогда может показаться, что все это произошло лишь вчера. Подозреваю, так оно всегда и будет.

На пристани Сочимилько нас ждала полиция. Мы позвонили туда сразу, как только наши телефоны вернулись в зону приема. Пеппера, Елизавету и Розу отвезли в местный полицейский участок, а нас с Хесусом — в больницу. Как только врачи подлатали ножевую рану в моем боку, дверь моей палаты перестала закрываться: следователи шастали туда-сюда, а допросы еще долго не прекращались. Надо сказать, мне пришлось несладко. Эти ребята изо всех сил старались заставить меня согласиться с «альтернативной версией» реальности — с версией Хесуса, — отчего я начал подозревать, что ими командует кто-то, сидящий глубоко в его кармане. Сценарий был такой: обнаружив, что Пита изменяла мне с Нитро, я впал в бешенство от ревности, перерезал Нитро глотку, а Питу застрелил. Следователи заявили мне, что Елизавета, Роза и Пеппер дружно поддержали такую версию событий. Я, со своей стороны, ничуть в них не сомневался, а потому послал хитрых следователей куда подальше. Должен признаться, впрочем, что еще день-два меня беспокоило, а вдруг эта выдумка обернется реальными обвинениями. Но затем о происшествии пронюхали журналисты, и наша ночь на острове сделалась темой для обсуждения всех и каждого в стране. Ни деньги, ни связи Хесуса уже не смогли замести ее под ковер. В результате он был арестован прямо на больничной койке и обвинен в хладнокровном и предумышленном убийстве Нитро, в то время как меня отпустили на все четыре стороны: смерть Питы в итоге посчитали убийством при смягчающих обстоятельствах, поскольку та предотвратила причинение большего вреда невинному человеку, — а именно Елизавете.

На похоронах Питы меня не было. Я хотел пойти, но не мог. Ее родня с друзьями разорвали бы меня на куски. Если верить россказням, которые эти люди начинали плести всякий раз, стоило репортеру подсунуть им микрофон, я был Антихристом, лживым гринго, обманутым любовником и в угаре мести зациклился на одном: запятнать чистую память о Пите и засадить Хесуса в тюрьму за преступление, которого тот не совершал.

Так или иначе, но через несколько дней после похорон Питы я побывал на ее могиле. Тут-то хляби разверзлись, и я смог наконец предаться скорби. Рыдал так, что едва швы не разошлись. Я любил Питу. До какого-то момента, наставшего несколько месяцев тому назад, мы замечательно с нею ладили. Она не была злым человеком, и я не винил ее за предательство в последний момент. Хесус манипулировал ею точно так же, как пытался манипулировать всеми нами.

Ни Пеппера, ни Розу я больше никогда не видел, а вот с Елизаветой мы стали проводить помногу времени вместе. Ее моментально уволили из гувернанток («Ни одно уважаемое семейство не может поддерживать связь с персоной, пользующейся столь дурно обретенной славой», — объяснил ей российский олигарх), и я предложил ей пожить в моем доме… Интимная связь, возникшая между нами в ту ночь на острове, довольно скоро выросла в нечто реальное и прочное. Поначалу, ухаживая за нею, я чувствовал уколы совести. Но твердо сказал себе, что не делаю ничего дурного. Пускай Елизавета с Питой были подругами, Пита уже мертва. Изменить этого я не мог. И не видел причин, по которым память о ней могла встать между нами и разрушить наше счастье.

А другая сторона медали — тот факт, что Елизавета была бывшей девушкой Хесуса? Ну… к черту его. Плевать мне хотелось на его сраные чувства. Этот парень, дай только волю, влепил бы мне пулю между глаз — и не поморщился бы. Пускай гниет в тюрьме — а этим, между прочим, он как раз и занимался. Суд над ним длился ровно неделю. Учитывая наши показания, заодно с данными экспертов, потрудившихся в хижине и исследовавших одежду Хесуса, вынесенный вердикт «Виновен» даже не мог быть обжалован. Судья оштрафовал его на триста тысяч долларов и приговорил к пожизненному заключению в «Альтиплано», федеральной тюрьме строгого режима, где отбывали свои сроки печально известные в Мексике наркобароны да убийцы.

Со своей стороны, я завязал с выпивкой — уже после того, как мы с Елизаветой поженились и купили дом в Тусоне. Но не одним махом: не думаю, что я смог бы или хотел сделать это резко. Сначала я стал пить умеренно (кажется, это самое подходящее определение), распрощался с крепкими напитками и в итоге обрел вкус к кое-каким выдержанным винам с нелепыми ценами. Более того, за тот первый год по возвращении в Штаты мои головные боли сошли на нет; я смог вернуться на гоночный трек и довольно быстро набрал былую форму.

На данный момент — а я только что завершил сезон 2010 года пятым чемпионством в кубковой серии — мои общие достижения составили 68 побед, 301 финиш в «первой десятке» и 25 поул-позиций.

Совсем не хило для парня, чью карьеру объявили завершенной еще прежде, чем та стартовала как следует.

Вот поэтому-то я и не испытывал большой тоски, планируя объявить о своем уходе из спорта по окончании следующего сезона. Возраст и усталость тут даже ни при чем. Не думаю, что когда-нибудь мне надоест участвовать в гонках. Просто мне хочется проводить больше времени со своей семилетней дочерью Анютой. Она не биологическая дочь. Мы с Елизаветой долго пытались завести ребенка, но в итоге обнаружили, что бесплодны. Тогда Елизавета и предложила оформить опеку над ребенком из другой страны — конкретнее, из России. Не с позиции национализма, нет. Просто Елизавета не понаслышке знала об условиях, в каких воспитывались тамошние сироты, и ей хотелось дать малышке ту жизнь и те возможности, каких никогда не было у нее самой.

В общем, мы выдержали весь долгий процесс оформления документов, дважды слетали в Москву и наконец привезли Анюту домой — уже два года как. Она стала тем ребенком, о котором мы могли только мечтать, и даже более того.

Я закончил читать статью в «Лос-Анджелес таймс» о владельце клуба «Клипперс», который со своего почетного места в первом ряду грязно обругал собственного игрока, — и оторвал глаза от газеты, чтобы дать им заслуженный отдых. За тот час, что я провел в «Старбаксе», заведение почти опустело. На дальней от меня стороне кофейни за круглым столиком сидела красивая женщина в кроссовках, пастельного цвета свитере и в мини-юбке с металлическим отливом. Она пристально всматривалась в мое лицо. Ну и ладно. Мой взгляд вернулся к раскрытой газете. Я ведь не Ник Кейдж какой-нибудь. Водители гоночных машин — совсем как ударники в рок-группах. Люди могут знать имя, но не помнят лиц, так что мы можем свободно разгуливать по городу, оставаясь неузнанными. Вместе с тем кто-нибудь наблюдательный может и узнать. Со мной такое случалось несколько раз — вдали от гоночных треков и заведений, слывущих прибежищами гонщиков. Неприятное ощущение. Нет, мне совсем не сложно оставить кому-то автограф. Но когда другие видят, как я этим занимаюсь, они тоже на меня набрасываются. Они спрашивают, в каком фильме я снимался, или несут какую-то подобную чушь, а мне остается только объявить, что я автогонщик, — чаще всего это известие их разочаровывает и они удаляются, на ходу отпуская шуточки или бросая друзьям уничижительные замечания.

Я просмотрел таблицы «Эн-Би-Эй» и «Эн-Эйч-Эл», но не мог удержать на них внимание. Такое чувство, будто женщина за дальним столиком продолжала сверлить меня взглядом, — я поднял глаза, и что бы вы думали? Действительно сверлила, только теперь на губах у нее играла озорная улыбочка.

Я как раз пытался решить, как поступлю — буду и дальше игнорировать ее или встану и уйду, — когда дверь «Старбакса» открылась, впуская Елизавету. В феврале ей исполнится сорок, но выглядит она на десяток лет моложе. Найдя меня взглядом, она махнула рукой, и я помахал в ответ. Подойдя, она уселась, уложив свою кожаную куртку и пакеты с покупками на соседний стул.

— Что купила? — поинтересовался я.

— Рождественские подарки, — сказала она, сдвигая на лоб солнечные очки.

— Для кого? — я потянулся приоткрыть один из пакетов.

Она хлопнула меня по руке.

— Для тебя. Так что не подсматривай.

— И что же ты мне подаришь?

— Почему ты всегда хочешь испортить сюрприз?

— Анюте ты тоже что-то купила?

— Разумеется. Новую модель айпэда.

— Словно она мало времени проводит уткнувшись в айфон, — проворчал я и бросил взгляд мимо Елизаветы — на женщину в свитере и мини-юбке. Она так и продолжала на меня пялиться.

— Что такое? — спросила Елизавета, обора-чиваясь на своем стуле.

— Не начинай, — тихо сказал я.

Она повернулась ко мне, улыбаясь:

— Не начинать чего? Обсуждать то, как ты глазеешь на ту девчонку?

— Она на меня запала.

— Да неужели? — рассмеялась Елизавета. — Она вдвое тебя моложе, Зед.

— Наверное, давняя фанатка или вроде того. Так и не сводит с меня глаз.

— Ты ее поощряешь своими косыми взглядами.

— Я не специально.

— Просто глаза девать больше некуда?

— Странно, когда кто-то долго на тебя таращится.

— А она милашка, Зед. Пойду-ка узнаю, что ей нужно.

— Что за выдумка?

— Может, девушка хочет что-то тебе сказать… — поднялась она.

— Элиза!

Не обратив внимания на мой удивленный окрик, она пересекла зал. Обменялась парой слов с женщиной, кивнула на свободный стул у круглого столика и присела. Сказала еще что-то, повела рукой в мою сторону.

Женщина улыбнулась и помахала мне рукой.

Сгорая от неловкости и злости, я уткнулся в свою газету, чтобы дождаться возвращения Елизаветы. Что она может до сих пор обсуждать с той женщиной? Рассказывает ей, как я решил, что та на меня запала? Скорее всего. Елизавета не была склонна к той ревности, какая начинала изводить Питу при виде «ящерок пит-стопа» и девушек-фанаток, что вовсе не означает, однако, будто ревность вовсе ей неведома. Еще как ведома. И порой она проделывает всякие глупости вроде этой, чтобы доказать мне, что не ревнует — и конечно, тем самым выдает свою ревность с головой.

Внезапно Елизавета встала. Снова показала на меня. Женщина кивнула и тоже поднялась из-за столика.

Они обе направились ко мне.

Отложив газету в сторонку, я постарался нацепить на лицо радушную улыбку.

— Зед, я очень рада познакомить тебя с моей милой подругой, — сказала Елизавета. — Ты совершенно прав. Она действительно большая твоя поклонница.

Я почувствовал, как розовеют мои щеки.

— Этого я не говорил!

— Но это правда, — заметила незнакомка. — Я ваша искренняя поклонница. И уже долгие годы внимательно слежу за вашей карьерой.

— Прошу, — сказала ей Елизавета, — присаживайтесь.

— Вообще-то… — робко заметил я, — нам, пожалуй, пора уходить.

— Чепуха, Зед, — сказала Елизавета.

Они с женщиной уселись поудобнее и обменялись веселыми взглядами. Тут мне стало ясно, что я стал жертвой розыгрыша, цели которого не понимаю.

— Простите, не расслышал вашего имени, — сказал я женщине.

— Роза, — представилась та, протягивая мне хрупкую руку.

Я осторожно пожал ее ладонь.

— Кажется, я слышу акцент… — эти слова замерли на моих губах. — Роза?

Это была она. Совершенно не похожая на себя в возрасте восьми лет, но, как ни странно, в точности та же.

— Привет, Зед, — сказала она, впервые смутившись.

— Сюрприз! — ликуя, воскликнула Елизавета.

— Господи, Роза, что ты тут делаешь? В Лос-Анджелесе то есть. Ты живешь теперь здесь?

— Роза поступила в Калифорнийский университет. Учится на первом курсе, — объяснила Елизавета. — Я решила, что это отличная возможность возобновить наше знакомство.

— Возобновить?.. — опешил я. — Значит, это ты все подстроила? Сегодня… Заманила в эту ловушку?

— Какая же это ловушка, Зед?

— Вообще-то, — заметила Роза, — я явилась чуть раньше времени. Встреча была назначена на полчаса позже. Но мне не терпелось увидеть тебя, Зед. Я не планировала устраивать тебе сцену из «Рокового влечения». Просто думала, возможно, ты узнаешь меня и…

Я присмотрелся к ней поближе. Большие миндалевидные глаза, кожа цвета мускатного ореха, высокие скулы и точеный подбородок. Она была не просто «миленькая», она была настоящая красавица и, честно говоря, довольно-таки секси. Об этом думать мне не хотелось: в моих воспоминаниях Розе по-прежнему было восемь. Но отрицать очевидное я не мог.

Она была, как выразился бы Нитро, «десять баллов».

— Ух ты, — сказал я. — У меня просто крыша едет. Ты была такой маленькой, Роза.

— Это было давно, Зед.

— Ну да, знаю… — Я повернулся к Елизавете. — А как вы, девушки, умудрились связаться?

— Это называется «Фейсбук», Зед. Слышал когда-нибудь о таком? Может, заведешь, наконец, аккаунт?

— Ты не говорила мне, что вы с Розой дружите в «Фейсбуке».

— А мы и не дружили. До самого последнего времени.

— Когда я узнала, что поступила в универ, — объяснила Роза, — то принялась искать тебя в «Фейсбуке», Зед. Ты в курсе, что в мире довольно много других Зедов Роттов? Мне казалось, это имя одноразовое. В общем, я нашла сантехника Зеда Ротта, банковского клерка Зеда Ротта, известного блоггера Зеда Ротта. Но ни одного автогонщика.

— Зед чересчур знаменит для «Фейсбука», — обронила Елизавета. — Иначе девушки вешались бы на него сотнями.

— Этого я не говорил, — честно сказал я.

— Ты бы только видела, как все эти «змейки пит-стопа» пытаются поговорить с ним после заезда!

— «Ящерки».

— Я побывала на твоей веб-странице, Зед, — но единственный указанный там контакт принадлежит твоему агенту. Она не захотела дать мне твой электронный адрес, и я поискала в «Фейсбуке» Элизу. Я не знала ее фамилии, но Пеппер сказал мне…

— Пеппер! — изумился я. — Вы с ним еще общаетесь?

— Да постоянно. Он все еще снимает «Самые страшные места в Мексике». Довольно популярный цикл, и он даже думает отснять несколько эпизодов в Штатах. Он рассказывал мне про одну усадьбу в Калифорнии, где больше сотни комнат и залов. Ее выстроила вдова мужика, который разработал винтовку-винчестер, и считается, что там обитает целая толпа привидений. Он просил меня узнать, не захочешь ли ты сняться в его программе.

— Ни за какие коврижки.

Роза весело рассмеялась.

— Он говорил, что ты это скажешь. Но, в общем, это он назвал мне фамилию Элизы. Я засела за поиск, и вообрази мое удивление, когда Елизавета Гречко-Ротт все-таки нашлась!

— Ну, это… — пожал я плечами. — Ее хотели отправить назад в Россию работать на фабрике снарядов времен Второй мировой, и я решил помочь ей с грин-картой.

— Очень смешно, Зед, — насупилась Елизавета, — Так или иначе, мы списались, — продолжала Роза. — И я решила попросить ее не говорить тебе о том, что я перебираюсь учиться в Штаты. Устроить сюрприз. В конце концов, мы не виделись уже почти десять лет. Что такое еще несколько месяцев?

Довольная, она заулыбалась:

— И вот я перед вами!

— Да уж, действительно, — сказал я. — Ну и как тебе жилось? То есть после Сочимилько ты бесследно пропала. Я наводил справки. Спрашивал у копов и у всех, у кого только мог. Но они ничего мне не говорили.

— Журналисты устроили такую истерику, что мама решила не давать мне в этом участвовать. Смерть моего брата сильно ее подкосила. Мы уехали к отцу во Францию и жили там, пока мне не стукнуло пятнадцать.

— Я соболезную тебе, Роза. Жаль, что с Мигелем так вышло, — сказал я.

Она кивнула.

— Спасибо, Зед. Знаешь, это так странно… Я была тогда еще совсем маленькая. И едва знала своего брата. Теперь я не всегда могу вспомнить, как он выглядел. Но в то же время он по-прежнему очень важная часть меня. Я постоянно о нем думаю. И жалею, что не знала Мигеля на самом деле, не имела такой возможности…

Роза помолчала, качая головой.

— Я ведь пришла сюда не для того, чтобы вспоминать о Мигеле. Я пришла повидаться с вами обоими. И еще… Я так и не произнесла это слово… Я хочу сказать вам спасибо. Той ночью на острове… такая дикая хрень творилась, пардон за выражение. Я еще помню, как забилась под кровать, а ты нашел меня, Зед. Я так испугалась. Решила сначала, что ты призрак.

— Ты казалась мне очень храброй.

— Потому что была слишком мала, чтобы соображать, что к чему. Но если бы не вы, ребята, вы оба, меня бы здесь, наверное, не было. Думаю, Мария ничего бы мне не сделала. Но мне было восемь. И мне не кажется… Я не уверена, что смогла бы долго… с этим справляться.

Роза утерла ладонью навернувшиеся на глаза слезы.

— Черт, это даже труднее, чем я думала!

Елизавета протянула к ней руку, неловко приобняла.

Мне не хотелось сыпать банальностями, но я спросил:

— Говоря о Марии… Ты не слышала, что с нею сталось в итоге?

Роза кивнула.

— Мы виделись с нею несколько раз.

— Ты ее видела!

— Ну да, она в лечебнице. Сказать по правде, чертовски унылое местечко. Одно состояние комнат чего стоит… И как они обращаются с пациентами. У некоторых даже нет никакой обуви. И я видела одну старушку, в буквальном смысле привязанную к инвалидному креслу.

— Мария узнала тебя?

— Мария? — покачала головой Роза. — Я рассказала ей, кто я такая, но она была в полной отключке, накачана лекарствами. Просто сидела в общей комнате со своею куклой… Той самой, которая была у нее на острове. Мне так ее жаль.

У нее никого нет из родных, никто не навещает ее…

— Бедная женщина, — вздохнула Елизавета. — Я хочу сказать, какая ужасная жизнь. В России жизнь была не сахар — так я тогда думала, — но, наверное, всегда найдется кто-то, кому еще хуже.

— А что с островом? — полюбопытствовал я. — Ты, случайно, не возвращалась туда?

— Шутишь, что ли? — фыркнула Роза. — Теперь там обычная замануха для туристов.

— Да ладно!

— Ты вообще не бываешь в Интернете, Зед?

— Бываю, но я никогда… мне как-то не хотелось… в жизни не забивал «Остров Кукол» в поиске «Гугла».

— Ну, если однажды забьешь, сразу поймешь, что я имею в виду. Там «ловушка для туристов», со всеми вытекающими. Особенно для иностранцев. Легенда все та же: по острову бродит призрак девочки, утонувшей пятьдесят лет назад. Местные хотят, чтобы так и оставалось. Призрак приносит больше дохода, чем женщина-инвалид с кукольным личиком в виде маски. Кстати говоря, вы знали, что всю легенду выдумал сам Солано? Да, чтобы люди держались подальше от острова и чтобы объяснить присутствие Марии, если ее кто-нибудь заметит издали… — Роза опустила взгляд на серебристые часики на запястье. — В общем, не стану надолго вас задерживать, ребята. Просто хотела поздороваться… и поблагодарить, что спасли мне жизнь, в таком вот духе. Но нам нужно непременно держаться на связи. В следующий раз, как приедешь в Калифорнию на гонки, Зед, я буду на трибуне — стану подгонять тебя криками.

— Дай знать, когда соберешься. Раздобуду контрамарки.

— И моим подружкам тоже? Они считают тебя суперкрутым и суперсекси.

Я поднял брови; Елизавета закатила глаза к потолку.

Мы все поднялись из-за столика, и я спросил:

— Куда ты теперь, Роза?

— В свое общежитие на Холме… Северо-западная окраина кампуса.

— Мы тебя подбросим.

— Это удобно?

— Абсолютно. Все наши планы на сегодня упираются в здоровенного пластикового Цыпу.

— Что?

— Не бери в голову.

Мы вместе вышли из «Старбакса» и прошли полквартала туда, где я оставил у тротуара свой драгоценный «монте-карло» 79-го года, цветом чернее ночи.

— Ого! — сказала Роза, проводя ладонью по крышке капота. — Довольно свирепая с виду.

— Не говори ему таких вещей, — взмолилась Елизавета. — Эта тачка старше меня самой. Ненавижу ее.

— Можно мне порулить? — спросила Роза.

— У тебя хотя бы есть права?

— Ладно тебе, Зед.

— Она на ручнике.

— И что с того?

— А еще у нее три педали.

Подняв руку, она красноречиво подставила ладонь. Я пожал плечами и бросил ей ключи.

Мы расселись; Роза — за руль, я — рядышком (чуточку нервничая), Елизавета — на заднее сиденье. Роза повернула ключ в замке зажигания, и мотор, ожив, ровно заурчал.

— Смотри, чтобы не заглохла… — предупредил я.

Роза поставила рычаг на первую скорость, добавила оборотов и, нажав на газ, лихо вырулила на улицу с места парковки. Переключилась на вторую, подтянула дроссель, выравнивая скорость двигателя со скоростью вращения колес, и покатила вперед, придерживаясь «золотой середины» мощности.

— Неплохо! — немного удивленно похвалил я.

— О чем и речь, Зед, — покосилась на меня Роза. — Я уже не маленькая девочка, какой ты меня помнишь.

— Да уж, — вздохнул я, сажая на нос свои «вайфареры», чтобы умерить яркость зимнего утра. Небо пересекали мазки розового и серого, словно оставленные кистью художника. — Пожалуй, уже не маленькая…