Остров кукол

1957

Дни в «Школе для заблудших детей под покровительством св. Агаты» тянулись долго и были насыщены заботами; для отдыха и игр в них времени не находилось, поскольку, если верить сестре Лупите, сие было излюбленное Сатаной время, когда он подбивал деток на всевозможные дурные поступки.

Каждое утро в пять часов кто-то из монахинь входил в общую спальню, хлопая в ладоши или стуча деревянной ложкой о донце железного котелка. Едва все шестьдесят — или около того — девочек поднимались, монахиня наблюдала за их облачением. В начале очереди к общему гардеробу всякий раз вспыхивала потасовка, и Мария вроде бы поняла, почему это происходит: остальным хотелось заполучить себе лучшие, самые новые и чистые элементы школьной формы. С другой стороны, понять это было сложно — Мария не могла сообразить, почему одежда обязательно должна хорошо смотреться на воспитанницах; и потому ей часто доставались не подходящие по размеру или цвету наряды.

Когда все были одеты, монахиня строем вела их завтракать в трапезную. Там она же выбирала девочку, которой поручалось спеть гимн и прочесть молитву. Марию однажды выбрали — и так как она не смогла верно пропеть гимн и вспомнить слова молитвы, ее заставили вымести коридоры зубной щеткой.

Остаток утра девочки посвящали «работе». В зависимости от того, какое занятие каждой было назначено на неделю, приходилось шить или вязать, чистить на кухне целые мешки картошки, заниматься уборкой, носить воду или рубить дрова. Многие девочки жаловались потихоньку на порученную им работу, но для Марии эта часть дня была самой любимой. Все было просто и ясно; она могла делать все то, что от нее требовалось, ничуть не хуже, чем все остальные, и редко влипала в неприятности.

Этого нельзя было сказать об уроках, время которых наступало сразу после полдника. Каждый предмет преподавали разные монахини. Больше всех прочих Марии нравилась арифметика — не потому, что она легко ей давалась, а потому, что учительница, сестра Франческа, никогда не наказывала ее за неверные ответы. Другие монахини не были столь же благосклонны, — особенно сестра Валлен, обучавшая детей Закону Божьему. На протяжении одного урока Марии перепадало, как правило, три или четыре удара тростниковой палкой по голове, а в тех редких случаях, когда учительница была не в настроении бить, девочку заставляли переписывать целые страницы из Библии, — пока пальцы совсем не переставали слушаться.

Обедали ровно в шесть, и потом в семь часов все отправлялись в церковь, где единственный школьный священник, отец Пардаве, напоминал девочкам в своих проповедях, что те нежеланны и нелюбимы, что они — всеми забытые изгои, чье место ниже змеиного брюха, и им не суждено добиться в жизни ничего путного. Кое-кто из старших девочек за глаза звал его «отец Палец», — из-за особых медосмотров, которым он подвергал их по достижении зрелости. А порой перед сном он выбирал кого-то из них, чтобы увести в свой домик для «специальных занятий», хотя никто так и не объяснил Марии, в чем именно те заключались.

И наконец, в восемь часов кто-то из монахинь надзирал за тем, как девочки переодеваются в ночные рубашки и встают на колени рядом со своими кроватями, чтобы еще полчаса посвятить молитвам. Мария всякий раз молилась о том, чтобы родители пришли и забрали ее из этой ужасной школы, и? когда поутру не находила их, ждущих внизу свою доченьку, следующим вечером молилась чуточку старательнее и громче — чтобы Господь мог расслышать ее мольбу среди хора других девочек, молившихся, скорее всего, о том же самом.

Потом свет выключался и — неважно, устала ты или не очень, — наступало время для сна. Если кому-то не спалось, монахини начинали пугать Песочным человеком. Он явится среди ночи, вырвет глаза непослушным, набьет ими мешок и отнесет в гнездо на Луне, где накормит ими своих деток, у которых длинные клювы вместо носов, а самое любимое кушанье — глазные яблоки непослушных земных девочек.

Как-то субботним утром Мария проснулась еще до рассвета и нашла Лауру спящей рядышком, с пальцем во рту. Должно быть, ночью она забралась в постель к Марии, перепутав кровати.

Шести лет от роду, Лаура была одной из самых младших учениц школы. Девочек в спальне всегда было больше, чем кроватей, и потому самые младшие нередко делили постель со старшими. Впрочем, Лаура нередко проводила ночь в одиночестве, на тюфяке в углу, — это из-за того, что она часто писалась в кровать и никто не хотел пускать ее к себе. То есть никто, кроме Марии.

Мария уже собиралась вернуться в мир снов, когда поняла вдруг, что ее ночная рубашка подмочена. Она откинула покрывало, уселась, свесила вниз ноги и соскользнула на пол. Посредине матраса виднелось большое мокрое пятно.

Она растолкала Лауру, и малышка устало воззрилась на нее.

— Ты обмочилась, Ms прошептала Мария.

Лаура неторопливо уселась, протирая глаза.

Мария ткнула пальцем в мокрое пятно.

— Я не нарочно! — Губы Лауры уже начинали дрожать.

В этот миг дверь распахнулась, и, громко стуча своей тростью об стену, в общую спальню вошла сестра Валлен, крепкая женщина с презрительным взглядом и навек застывшей на лице недоброй усмешкой.

Почти сразу девочки зашевелились и начали подниматься; они зевали, потягивались и застывали рядом с кроватями. Мария с Лаурой сделали то же.

Сестра Валлен прошлась вдоль ряда кроватей, изучая каждый матрас. У изножья кровати Марии она остановилась. Ее маленькие глазки уже горели злобой.

— Она описалась! — злорадно каркнула монахиня.

По просторной спальне пробежал взбудораженный шелест: ученицы уже предвкушали ждущее их представление.

Сестра Валлен, осклабившись, склонилась над Лаурой:

— Просто не смогла утерпеть, номер пятьдесят три? Так было дело? Значит, это уже в третий раз за этот месяц, так? Ах ты, грязная девчонка, поганая, отвратительная девчонка…

— Это я, — сказала вдруг Мария, сама толком не зная почему. — У меня не получилось сдержаться.

— Ты? — с удивлением переспросила сестра Валлен.

— Простите, пожалуйста.

Сестра Валлен так долго и так пристально вглядывалась ей в лицо, что Мария поняла: монахиня догадалась, что она солгала, с легкостью сумев прочесть ее мысли. Впрочем, та лишь сказала:

— Неси сюда простыню.

Мария содрала простыню с матраса и протянула монахине.

— Займите свои места, дети, — распорядилась сестра Валлен. — Вам всем известно, какое наказание грозит здесь всякой, кто испортит матрац.

Девочки встали широким кругом, и каждая прятала улыбку рвущуюся наружу. Сестра Вал-леи обмотала голову Марии мокрой простыней, и все вокруг стало белое. Запах мочи был почти нестерпим.

И тогда ее спину пронзила резкая боль — сестра Валлен ударила ее своей тростью. Мария взвыла, со всех сторон послышались сдавленные смешки. Монахиня ударяла ее снова и снова, толкая свою жертву вдоль сомкнутого круга зрителей и обзывала самыми разными словами — от «порождения дьявола» и «врага Божьего» до «твари нечистой». Так продолжалось, пока Марии не стало так больно, что у нее подломились колени. Она свернулась калачиком на полу, всхлипывая от унижения и боли.

Откуда-то издали доносились голоса: сестра Валлен обратилась к воспитанницам, те выстроились в очередь у гардероба, облачаясь в дневную одежду. Потом они просочились в дверь и направились к лестнице, ведущей вниз в столовую.

Прошло еще немало времени, и, как раз когда Мария начала забывать о том, что она делает на полу, дверь в спальню распахнулась снова. Приблизились чьи-то шаги. С ее головы сдернули простыню.

— Только одна вещь на свете противнее в глазах Господа, чем маленькая грязнуля. Это маленькая врунья! — с усмешкой объявила сестра Валлен. И высоко занесла свою трость.

— Не надо…

Трость обрушилась Марии на висок. В глазах у девочки вспыхнули звезды; она уже теряла сознание, когда монахиня вновь занесла над нею свое орудие. И вновь, и вновь.

Мария пришла в себя, лежа в кровати. Комнату она не узнала: яркий свет, лившийся в высокие арочные окна, заставил девочку зажмуриться. Смутно до нее доносились голоса сестры Валлен и отца Пардаве. Эти двое стояли у стены, составленной из каких-то железных ящичков вроде большой картотеки, и разговаривали. Почему-то Марии казалось, что они очень далеко, и до нее доносились лишь короткие обрывки беседы:

—… становится все сложнее… лицемерие…

—… умственная отсталость…

— …припадки… заторможена… никакой реакции…

— …с попущения Божьего…

—… никаких подруг… Лаура…

—… также весьма прискорбно…

— …ее непослушание… принимает в штыки…

—… американский врач… операции… крайне успешно…

Мария больше не могла удерживать веки поднятыми; они затрепетали и сомкнулись, а затем ее вновь объяла чернота — и ничего.