Остров кукол

Зед

Я проснулся с окровавленным лицом. Пленка крови расползлась между правой щекой и подушкой, так что пришлось отлеплять от себя наволочку, словно бинт от подсохшей раны. Я поднял подушку к лицу и с отвращением уставился на бурую кляксу на белой ткани. И отчаянно попытался вспомнить, что же могло случиться со мною прошлым вечером.

Я мирно ужинал со своей невестой и ее братом; пришла и его подружка. Повеселились на славу. Весь вечер напролет пришлось слушать, как Хесус разглагольствует о себе любимом.

Представляете? Хесус! Так зовут родного брата Питы — девушки, с которой мы помолвлены. Сколько иронии в том, что первый же названный в Божью честь парень, которого я встретил, в придачу оказался наделен самомнением Богу под стать! Вот его подруга, Елизавета, была даже чересчур хороша для этого неприятного типа. Умница-красавица, без лишнего выпендрежа. Не представляю, как Хесусу удалось ее заполучить. Хотя нет, догадываюсь: дело в деньгах Марко. Отец Питы и Хесуса превратил семейный ресторанчик с пабом в пивоварню с многомиллионным оборотом, и в прошлом году, когда Марко скончался от кровоизлияния в мозг, двадцатидевятилетний Хесус встал у руля всего бизнеса.

Отложив в сторону заляпанную кровью подушку, я дотронулся до пореза на лице и вызвал тем самым вспышку острой боли, которая прежде была вполне терпима. Порез протянулся от внешнего края брови четко вверх, до самой линии волос. Высохшая кровь шелушилась под кончиками пальцев, багровой перхотью осыпаясь на смятую постель.

Вспомнив наконец о произошедшем, я съежился от неловкости.

После ужина мы остались посидеть на террасе позади дома все вчетвером. Хесус раскурил непомерно дорогую сигару и без умолку тарахтел про чилийский лыжный курорт, где они с Елизаветой побывали прошлой зимой. Я слушал вполуха, пока он не принялся живописать трудности, с которыми якобы столкнулся во время перехода на лыжах по какой-то глухомани, куда его доставил вертолет. Не выдержав, я неприлично громко заржал. Не то чтобы я ему не верил. Пита как-то упоминала, что в юные годы они с Хесусом ежегодно катались на лыжах, так что, надо полагать, лыжником он был вполне приличным. Меня вывело из себя нелепое бахвальство. То, как он расставлял акценты: чартерный рейс вертолета, сложности горного спуска по нетронутым снегам, сопровождавшая его компания, которая, просто между прочим, включала в себя знаменитую мексиканскую поп-певицу…

Я вовсе не пытаюсь выставить Хесуса в смешном свете и даже не придираюсь к нему. Так уж выходит, что все, что говорит и делает этот тип, имеет одну лишь цель: выставить его в наилучшем свете, заставить окружающих восхищаться им и представить его карьеру апофеозом успеха. И в то же время все его очевидные попытки пустить пыль в глаза обернуты тонким слоем притворной скромности: вообразите только, а ведь он всего лишь один из нас, простых смертных. Эти старания настолько очевидны, что в моих глазах Хесус давно превратился в шута горохового, в нелепую карикатуру на себя самого. Право, слушая его излияния, удержаться от смеха бывает просто невозможно.

В общем, Хесус немедленно поинтересовался, что такого офигительно смешного я нашел в его рассказе. Я сказал: ровным счетом ничего, ты продолжай, я слушаю. Слово за слово, страсти накалились, посыпались взаимные оскорбления, и Пита с Елизаветой попросили нас прекратить. Но тогда этот говнюк нанес подлый удар ниже пояса — напомнил о несчастном случае, который покончил с моей карьерой автогонщика, заметив, что теперь мне и на обычном шоссе не достанет пороху превысить ограничение скорости.

Я мог бы свалить его ударом в челюсть, и жаль, что не попытался. Вместо этого я спустился отлить и на террасу уже не вернулся. Поднялся на этаж выше и вышел на балкон, нависавший над террасой и устроенным на ней бассейном. Там я взобрался на поручень ограды и, пошатываясь, чудом удерживая равновесие, объявил всем внизу, что сейчас прыгну в бассейн: пускай-ка Хесус, бесстрашный альпийский лыжник, попробует повторить этот трюк.

Скорее всего, ничего хорошего из этого бы не вышло. Сейчас даже спокойнее от мысли, что я поскользнулся. От бассейна балкон отделяло с десяток футов, и если б я прыгнул, мог и не долететь до воды. В общем, вышел облом: я поскользнулся на поручне — или потерял равновесие, помню-то все как в тумане, — грохнулся на спину и треснулся обо что-то головой. Понятия не имею, обо что именно. Помню лишь взрыв боли — оглушительно громкий, по моим ощущениям, — а потом хлынула кровь, и все собрались вокруг меня. Хотели вызвать «скорую», но я почему-то воспротивился. Надо думать, что не захотел провести в больнице всю ночь. Потом я отправился в душ. Помню, еще долго стоял там, рассматривая розоватую спираль воды у слива.

Морщась, я вытолкнул себя из кровати и встал на ноги. Легкая, недолгая слабость, головокружение — не иначе из-за потери крови. Значит, вчера меня разместили в гостевой спальне. И не удивительно. Пита не позволила бы мне истекать кровью в нашей общей постели даже в собственном доме. Кстати, что она вообще себе думала, позволив мне уснуть с серьезной раной на голове? Знаю, я сам просил Питу не вызывать медиков, но ей следовало сделать это, невзирая на протесты. Я же мог вообще не проснуться…

Сквозь окно лился солнечный свет — слишком уж яркий, почти слышимый: как зудящий гудок далекой автомобильной сирены. Я задумался, который сейчас час. Вышел в обшитый сосновыми панелями коридор и направился в ванную: оттуда доносился шум бегущей воды.

Легонько постучался, приоткрыл дверь. Зеркало мутное от пара. Пита стояла под душем, повернувшись ко мне спиною и ягодицами цвета мокко, обеими руками втирая в темные волосы то ли шампунь, то ли кондиционер.

— Привет, — сказал я ломким голосом. В горле настоящая пустыня: будто пригоршню соленых крекеров проглотил.

Когда мы только начинали встречаться лет пять тому назад, Пита не замедлила бы развернуться, хвастаясь своим телом. Сейчас она лишь немного повернула голову, чтобы увидеть меня вскользь. Прикрыла рукой грудь.

— Ты живой, — произнесла она на своей версии английского, с испанским акцентом.

— Еле-еле, — кивнул я.

— Что же ты, решил не ехать?

— Куда это?

— Что, совсем память отшибло? Не помнишь прошлый вечер?

Это меня задело, но я все же переспросил:

— Так куда же мы едем?

— Правда, что ли, не помнишь?

— Если бы помнил, не стал бы спрашивать.

— Может, если бы ты не пил стаканами…

— Забудь, Пита.

Я уже собирался прикрыть дверь, когда она все-таки ответила: «Isla de las Muñecas », — и преспокойно вернулась к мытью волос.

Да уж, вчера я и впрямь был пьян до помрачения рассудка. Но сейчас в голове зажглась лампочка, рассеяв скрывшую воспоминания тьму. Остальная часть вечера начала возвращаться — пока, правда, лишь урывками. Остров Кукол! По этой самой причине нас и навестили Хесус с Елизаветой. Немалую часть ужина мы провели обсуждая детали предстоящей экскурсии. Порешили выехать в десять утра. Хесус и Елизавета подберут Пеппера, а потом заедут за нами. Мы с Питой последуем за ними в моей машине до самого Сочимилько, где и начнется наша двухчасовая лодочная прогулка к острову.

Пеппер был ведущим сериала на мексиканской разновидности «Трэвел Ченнел» — кабельном телеканале, который крутил документалки и образовательные программы о путешествиях и разных необычных маршрутах по территории страны. Удача улыбнулась Пепперу в самом начале карьеры, когда ему поручили представлять зрителям ролики, посвященные охотничьим экспедициям, экскурсиям по гостиницам и курортам и прочим местам проведения досуга, — а в процессе он набрал заметную популярность. Впрочем, настоящего прорыва Пепперу пришлось ждать до прошлого года, когда он выступил в роли автора-ведущего документального фильма, снятого в Museo de las Momias — «Музее мумий».

Предание гласит, что в XIX веке, во время эпидемии холеры, городское кладбище в Гуанахуато начало заполняться с такой скоростью, что власти установили налог, взыскивавший с родственников покойников плату за занятый участок. Большинство платить не смогло или не захотело и ввиду этого кладбище оказалось основательно перекопано — мертвецов попросту выбрасывали вон, а тех, что сохранились получше, отправили на хранение. В начале XX века предприимчивые работники кладбища начали брать с туристов по несколько песо за право полюбоваться на мости и мумии, — и с той поры там образовался музей, где выставлено более сотни высохших трупов, включая жертвы убийств, утыканную гвоздями «железную деву» с телом человека, погибшего от рук испанской инквизиции, погребенных заживо преступников и детей-ангелочков. Большинство до того хорошо сохранились, что до сих пор у них есть волосы, брови и ногти, и почти у всех рты растянуты в застывшем вопле: следствие посмертного отвердения языка и ослабления челюстей.

Документалка пользовалась большой популярностью, так что Пеппер предложил каналу запустить сериал под названием «Самые страшные места в Мексике». Идея приглянулась руководству, и Пеппер отправился снимать свой первый эпизод в Zona del Silencio, или «Мертвую зону», — клочок земли в Дуранго, названный так после того, как пробный запуск ракеты на военном полигоне в Юте завершился крушением в районе мексиканской пустыни Мапими. Ракета несла две капсулы с радиоактивным веществом. Операция по сбору обломков, которую развернули Военно-воздушные силы США, тянулась неделями — и сделала весь регион эрзацем «Зоны 51», со всей сопутствующей мифологией и городскими легендами о мутации животных и растений, о загадочных огнях в ночном небе, о пришельцах, о магнитных аномалиях, которые не дают нормально работать средствам связи… В общем, полный набор.

С той поры Пеппер отснял немало серий — как правило, повествующих о домах с привидениями, заброшенных клиниках для душевнобольных и всяком таком прочем, — но Остров Кукол по-прежнему оставался, так сказать, его несбыв-шейся мечтой. Этот островок был частным владением, и это все усложняло. Кроме того, владелец недавно умер, и теперь там распоряжался племянник, который, по слухам, наотрез отказал Пепперу и его съемочной группе в посещении острова. Телеканал, в свою очередь, выдал Пепперу неофициальный карт-бланш, заявив: если он добудет нужные кадры — отлично; если же будет арестован при попытке их заполучить — руководство не в курсе.

Тут-то в действие вступаем и мы с Питой: ясно, что Пепперу не хотелось лезть на остров в одиночку, а мы к тому же не имели никакого отношения к телевидению. Лично я ждал этой вылазки с нетерпением, пока несколькими днями раньше о наших планах не прознал Хесус, который со свойственным ему буйным задором настоял на участии его и Елизаветы.

Пита уже ополаскивала волосы, и по спине ее струилось молочно-белое мыло. Я спросил:

— Планы не менялись? Мы отправляемся в десять?

— Да, — ответила она, не глядя на меня.

— А сколько сейчас?

— У тебя есть полчаса на подготовку.

Я издал стон, гадая, смогу ли собраться с духом.

— Можешь остаться, если не хочешь ехать. Ты ведь не обязан, — сказала Пита, показывая мне боковинку левой груди.

— Я уже обещал Пепперу, что поеду.

— Не сомневаюсь, что он все поймет… Ну, твоя голова, и вообще.

— А ты сама? — осторожно поинтересовался я, подозревая, что чуть не забрел в очередную ловушку. Стоит согласиться с Питой, и она тут же примется меня пилить: обвинит в том, что мы никуда не выбираемся вместе, что я недолюбливаю ее братца, или еще в чем-нибудь. Ее хитроумные схемы выглядели бы забавными, не будь они вечно направлены против меня одного.

— Думаю, что тебе стоило бы отдохнуть, Зед, — сказала она. — Мне так кажется. Но решать тебе самому.

Остальные подкатили минут через сорок в новеньком «Ягуаре-Икстайп» Хесуса. Эта машина очень ему шла: сплошная показуха, а толку чуть. Потому что под фигуркой бегущего кота на капоте, под кожей и деревом внутреннего убранства она была, по сути, полноприводным «Фордом-Мондео». Скорее всего, Хесус об этом и не догадывался. Молодым, успешным типам вроде него просто необходимо водить подобные тачки, — только из этих соображений он ее и купил.

Пита — в полотняной рубахе и обрезанных джинсах, выставлявших напоказ контур зада, — выскочила со всеми поздороваться, а я направился в гараж и забросил наши рюкзачки в свой трехлетний «Порш-911». Он стоял рядышком с побитым «Шевроле Монте-Карло» 79-го. Дело в том, что еще подростком, в Вегасе, я владел точно таким же. Причем три года вкалывал подручным в автомастерской, чтобы скопить на него денег. Когда мне стукнуло восемнадцать, я получил гоночную лицензию и тогда по четыре вечера в неделю участвовал в местных заездах. Приходил к финишу далеко не первым, но все равно выбился в любимцы публики из-за одного только имени. Дикторы гоночной трассы считали, что Зед Ротт — просто уморительное имечко, и старались произносить его почаще, к вящей радости толпы. Уже очень скоро никто больше не звал меня Зедом: только имя-фамилия, только Зед Ротт. Дикторы, репортеры, фанаты — да все вообще. Магическая модуляция двух коротких слогов, не говоря уже о пикантном намеке, призывала произносить мое имя целиком.

Короче, я так и не выиграл на своем «Монте-Карло» ни единого заезда, но он все-таки был моей первой гоночной машиной, и о нем у меня сохранились самые нежные воспоминания. Потому-то я и купил эту рухлядь пару месяцев назад, надеясь когда-нибудь восстановить ее. Любимая игрушка и способ чем-то заполнить свои дни — теперь, когда я уже не участвую в гонках.

Я уселся за руль «порша» и покатил по подъездной дорожке, — пока не уперся в «ягуар» нос к носу. Елизавета, под здоровенной пляжной шляпой и в темных очках, сверкнула улыбкой и помахала мне рукою с переднего пассажирского сиденья. Я ответил тем же. Стекло со стороны Хесуса опущено, — повернувшись к своей спутнице, он выставил в окно локоть. Прическа по обыкновению безупречна: коротко на висках, челка влево и назад. На носу солнцезащитные очки-авиаторы, на щеках — дневная щетина, которую Хесус, надо полагать, мнил особым шиком. Солнечный отсвет на лобовом стекле не позволил мне рассмотреть Пеппера позади, и я уже колебался, не стоит ли выйти сказать «привет», когда Хесус с Питой закончили болтать.

Хесус снизошел до того, чтобы заметить мое присутствие, расплылся в ухмылке и посигналил. Я же покрепче вцепился в баранку, гадая, зачем мне вообще взбрело в голову куда-то ездить в этой компании. Выбирать, однако, было не из чего. Как я уже сообщил Пите, это было обещание помочь Пепперу. Я из тех, кто держит слово, и притом голова у меня не сильно-то и болела. Признаться, похмелье мучило меня сильнее, чем ссадина на лбу. Я чувствовал тяжесть, бессилие и хандру, — но вполне мог поучаствовать в вылазке. К тому же, в компании Хесуса или без него, я все еще хотел побывать на печально знаменитом Острове Кукол.

Врубив погромче какую-то мексиканскую песню с тяжелым ухающим басом, Хесус сдал назад, развернулся и покатил по улице. Пита запрыгнула в «порш» на свое законное место рядом со мной.

Ехали мы всего с пару минут, когда она принялась мычать какую-то мелодию. Потом подняла руки, чтобы стянуть волосы в хвост на затылке, открыв свои безупречно выточенные черты лица. Длинные ресницы; золотистая, как у койота, радужка глаз (которые сама Пита предпочитала называть «карими»); идеально прямой носик, настолько невыдающийся, что его почти и незаметно, а это большой плюс, когда речь идет о носах; полные губы — скорее игривые, чем надутые; остроугольные скулы и нежно скругленные щеки. Мычание Питы мало-помалу обросло словами — какая-то песня на испанском, которую я слыхал по радио. Она тихонько напевала ее, не пуская в дело свой глубокий грудной голос.

— Что с тобой? — спросил я.

Она повернулась и уставилась на меня.

— Ты это в каком смысле?

— У тебя отличное настроение.

— А что, у меня не может быть отличного настроения?

— Я всего лишь… О чем это вы с Богом так мило болтали?

— Не зови его так.

— В лицо — ни в коем случае.

— Он ведь зовет тебя Зедом.

Имелось в виду, что он не зовет меня «Зед Ротт». Пита права, он действительно так не делает. В лицо, во всяком случае. Тогда я сформулировал иначе:

— О чем ты разговаривала со своим братом?

— Ни о чем.

— Вы весело трепались битых пять минут.

— Он мой брат, Зед. Мы просто пообщались.

— Насчет погоды? Поездки?

— А какая тебе разница?

— Просто разговор поддерживаю, Пита.

— Тебя послушать, так мы будто заговаривались или типа того.

«Плели заговоры». Вслух я не стал ее поправлять; бывает, что Пита путает иногда английские слова или употребляет не совсем к месту. Впрочем, «заговаривались» — это нечто новенькое, такого я еще не слышал.

— Как там Пеппер? — спросил я, меняя тему.

— Радуется, как дитя.

— Он все еще хочет снять тебя для фильма?

— Да, он выдаст мне реплики, и я разучу их на лодке. Тебя он тоже собирается попросить что-то сказать.

— Я не стану сниматься.

— Правда, он очень этого хочет.

Почему бы Пепперу не попросить об этом Хесуса?

— Хесус чересчур знаменит.

— А я, значит, нет?

— Мы больше не в Штатах, Зед, — напомнила мне Пита. — Я говорю сейчас о Мексике. Здесь все поголовно знают моего брата. А про тебя даже не слышали.

Истинная правда. В этой стране меня выделяют из толпы белая кожа и завидный рост. Именно эта новообретенная анонимность и подала мне изначальную мысль перебраться южнее. Вместе с тем крах моей карьеры гонщика наделал довольно много шума, и я уже воображал, как спортивные журналюги наткнутся на отснятое на Острове Кукол творение Пеппера и прогонят в эфир Отрывок с моей физиономией в кадре и подписью: «Новичок года Гоночной ассоциации Зед Ротт теперь исследует сверхъестественные явления для мексиканского ТВ».

— Сниматься не буду, — твердо повторил я. Хесус притормозил на светофоре. Я подъехал и встал рядышком. И рассеянно смотрел вперед, воображая карту дорог Сочимилько, когда вдруг услышал, как взревел мотор «ягуара».

Повернув голову, я уставился мимо Питы — там сидел, ухмыляясь, Хесус. Он снова поддал газку, еще громче и дольше.

— Он не шутит? — спросил я.

— Даже не вздумай устраивать с ним гонки! — пискнула Пита.

— Да я в порошок его сотру… — пообещал я с такою же ухмылочкой.

Хесус принялся короткими рывками открывать заслонку дросселя, заставляя «ягуар» рычать на манер спортивного болида.

Я выжал сцепление, сменил передачу, поднял обороты до пяти тысяч.

— Зед! — взмолилась Пита, перекрикивая наши моторы. — Только не устраивай гонок!

— Дорога свободна.

— Зед!»

Хесус стартовал, не дожидаясь смены сигнала на светофоре. Я сбросил сцепление и придавил педаль газа. Шины коротко взвизгнули, обороты ушли за красную черту. Моя голова вжалась в подушку подголовника. Рывок Хесуса дал ему небольшое преимущество, но я быстро отыгрался, включив вторую.

Все расстояние до включения третьей мы шли бок о бок. Меня это не беспокоило, потому что я знал наверняка: перейдя на четвертую, я обставлю Хесуса по оборотам.

И точно, когда мы оба нащупали скоростной предел, я без проблем обошел «ягуар» на целый корпус.

— Помедленнее, Зед! — крикнула Пита.

Учитывая, что я выжимал девяносто миль при ограничении в сорок и был впереди Хесуса уже на два корпуса, мне пришло в голову, что я доказал свою точку зрения. И я притормозил.

Но Хесус, вместо того чтобы пойти на попятную, промчался мимо, не снижая скорости.

— Вот же засранец… — пробормотал я, снова давя на газ.

— Зед! — ахнула Пита.

Навстречу нам уже мчалась дуга наклонного выезда на скоростную трассу, прорезавшую Мехико с востока на запад. Хесус вылетел на нее, не снижая скорости. И я за ним.

Пита продолжала выкрикивать что-то, плохо различимое за ревом шестицилиндрового двигателя, — только теперь в ее голосе страх читался яснее гнева, а визг перемежался истошными воплями «Остановись!» и «Ты убьешь нас обоих!». Вот только я не собирался умерять свой пыл. Сначала надо поставить на место этого выскочку.

Мы с Хесусом сместились левее, пролетая мимо прочих машин со скоростью выше сотни миль в час. Нащупав зону пониженного сопротивления, я намертво прилип к заднему бамперу «ягуара».

Подался немного вправо — выглянуть, что там впереди, и совершить обгонный маневр — и заметил, что у одной из промелькнувших мимо машин включены сигнальные огни, а по боку тянется надпись «Policia».

Считанные секунды спустя коп вывернул влево и с завыванием сирен устремился вслед за мною.

— Зед, нужно остановиться! Из-за тебя нас всех арестуют! Скорее на обочину! Зед!

Хесус обогнал мешавший ему красный седан, вернулся на левую полосу. Я висел у него на хвосте еще с пять сотен ярдов, лихо обогнав еще несколько автомобилей.

— Зед! — Похоже, у Питы начиналась истерика. — Прошу тебя!

И я уступил.

Сбрасывая скорость за эстакадой пешеходного перехода, я глянул в боковое зеркало, но полицейской машины не увидел и, ударив по тормозам, втиснулся в свободное пространство между двумя фурами, шедшими по правой полосе. Бычий рев их сигналов и вспышки дальних фар послужили мне овацией.

Еще несколько томительных секунд — и мимо промчался потерявший мой след коп. Пусть теперь Хесус сам с ним разбирается.

Koгда, часом позднее, мы въехали в Сочимилько, мне стали попадаться указатели на los embarcaderos — «пристани», — и следуя им, я добрался до Куеманко, одного из девяти мест, дававших доступ к древней системе прорытых ацтеками каналов. Я поставил машину на оживленную стоянку, вынул оба рюкзака из багажника «порша» и протянул Пите ее собственный. Она молча закинула его за спину и сразу направилась к цепочке ветхих домиков, которые отделяли парковку от береговой линии. Я еще немного поковырялся в своем рюкзачке, проверяя нехитрое содержимое. Особой необходимости в этом не было, я и сам знал, что туда упаковано. Просто нам с Питой не помешало бы побыть чуть-чуть порознь.

Когда мы удрали от полицейского, Пита еще с десяток минут орала на меня на смеси английского с испанским, повторяя, что я окончательно спятил и мог всех их поубивать, просто из эгоизма. Я с нею даже не спорил. Пита была права. Гонки по городским улицам — занятие глупое и небезопасное. В общем, я терпеливо выслушал всю тираду, что, кажется, распалило Пизу еще сильнее. Когда же ярость улеглась, она позвонила брату на мобильник. Выяснилось, что Хесусу все-таки пришлось свернуть на обочину и откупиться от копа. Я не слышал всех подробностей, а Пита, убрав телефон, не стала ничего пояснять и вообще отказалась со мною разговаривать.

В любом случае исход нашего заезда был вполне предсказуем. В конце концов, в Мексике можно сунуть взятку едва ли не любому встречному полицейскому. Кое-кто из них зарабатывает, активно сшибая денежки. Я познал это на горьком опыте в первую же неделю пребывания в стране. Коп заставил меня прижаться к обочине и остановил на совершенно пустом участке трассы, а затем объявил, что я превысил скорость, чего я не делал. Он отобрал у меня водительское удостоверение в качестве «гарантии» и объяснил, что у меня всего два способа заполучить его обратно: прямо здесь, на месте, мне это обойдется в полторы сотни американских долларов; если же я последую за ним в участок, мне придется расстаться с суммой в двести пятьдесят. Наглый, подлый трюк. Я вспылил и попытался выхватить свое удостоверение из его папки с зажимом. Коп обвинил меня в агрессивном поведении и удвоил штраф. Мы продолжали спорить, пока я наконец не сдался. Пришлось уплатить копу сто шестьдесят — все деньги, что были у меня при себе, — и тот был рад-радешенек их прикарманить.

Я громко хлопнул крышкой багажника, бросил на плечо свой рюкзачишко и зашагал к пристани.

Набережная канала была запружена людьми и создавала ощущение праздника. Похожие на итальянские гондолы барки, именуемые trajineras, облепили берег, насколько хватало глаз. Большинство размером с микроавтобус, оснащенные крышей для тени, окнами для свежести и столами-стульями для пикника. Выкрашены они были во все мыслимые цвета, обильно украшены и по какой-то неведомой причине носили женские имена.

Я поискал в толпе Питу — с моим ростом не составляет труда окинуть взором бурлящее море темных голов, — но ее нигде не было видно. Меня это не слишком расстроило. Для этого и придуманы мобильники. Если не выскочу на нее, рано или поздно кто-то из нас наберет номер другого. Я двинулся вдоль лодок. Продавцы у уличных лотков принялись галдеть, расхваливая мне свой товар: от изделий ручной работы и футболок до богато расшитой одежды, постельного белья, сандалий и всяких сувениров.

Ко мне тут же пристал бродячий торговец, коротышка в белых штанах и белой рубахе, тесно облегающих пухлое тело. Слепя улыбкой, он поинтересовался, что я здесь ищу.

— Своих друзей, — ответил я.

— Часы нужны? «Ролекс»? Хотите «Ролекс»?

— Нет, спасибо.

— А что хотите? Марихуана? Таблетки? У меня все, что нужно.

Я помотал головой, устремляясь вперед.

— Эй, мистер! — крикнул он мне в спину. — Девочки? Хотите девочек? Отдам свою сестру! Задешево!

Пройдя где-то полста ярдов, я набрел на двух старушек, продававших мексиканские блинчики тамале в банановых листьях. Только теперь я вдруг понял, что за все утро так ничего и не съел, и купил парочку. Одно тамале с курицей и сальсой, другое — с фасолевым фаршем.

Нашел себе скамейку и устроил пиршество. Я твердо верю, что два основных преимущества жизни в Мексике — это погода и кухня. Здесь весь год по-весеннему тепло при нулевой влажности, а фастфуд на местных лотках готовят с добавлением крэка, не иначе — так быстро он вызывает зависимость.

Последний кусочек второго тамале я скормил блохастой собачонке, которая не сводила с моего завтрака голодных глаз, и уже подумывал купить третье, когда меня опять углядел торговец, пытавшийся дешево сбагрить мне свою сестру. Углядев, поспешил ко мне.

— Мистер, друг мой! — заговорил он, усевшись рядом. — Как вам тамале? Хороши, да? Вам нравится мексиканская еда?

— Я не турист, — покачал я головой. — Я здесь живу.

— Правда? Где?

Я не сообщил этому ловкачу названия своего квартала, поскольку тот был одним из наиболее дорогих и престижных во всем Мехико; поделился лишь самыми общими координатами.

— И чем зарабатываете? — тут же спросил он.

— Слушай, дядя, я ничего не собираюсь покупать.

Бродячий торговец и это признание встретил улыбкой.

— Нет проблем, нет проблем. Но где же ваши друзья? Может, им нужны часы? У меня есть и «Картье». Все, что они хотят.

Я поднялся на ноги и зашагал дальше по набережной. Ловкач догнал меня и пристроился позади.

— Значит, вы и ваши друзья собираетесь на прогулку по каналам, да? — сказал он. — Вам нужна лодка? Я договорюсь о хорошей иене.

— Мой друг уже все организовал.

— Друг, да? — Я чувствовал на затылке его недоверчивый взгляд. Ловкач верно угадал, что я хочу поскорее избавиться от его компании — Да, мой друг. Он снимет на камеру тот островок, с куклами. Все уже организовано Лодка. Билеты. Нам ничего не нужно.

— Вы плывете на Isla de las Muñecas? — уточнил торговец.

Я уже понял, что сболтнул лишнего, и собирался шагать дальше, не отвечая на расспросы, но выражение, возникшее на лице ловкача, меня остановило. Я не смог разобрать, страх это или гнев.

— Что еще? — раздраженно спросил я.

— Вы плывете на Isla de las Muñecas ? — повторил он.

— Нет, — сказала. — Мы не плывем на остров. Мы оплывем его вокруг, и только. — Мой палец описал в воздухе пару кружков для наглядности. — Сделаем несколько снимков и вернемся. Простые туристы, понятно?

Я уже повернулся уйти, но его пальцы с силой вцепились в мое запястье.

— Не плывите туда.

— Убери руки!

Прохожие поглядывали на нас с любопытством, и я сам уже начинал закипать. Попытался вырваться из захвата, но ловкач оказался цепким.

— Зачем вы снимаете там?

— Отпусти меня.

— Зачем вы снимаете там?

— В последний раз предупреждаю.

— Если поплывете, — медленно произнес он угрожающим шепотом, — то умрете.

Я разглядывал торговца, пытаясь сообразить, не сумасшедший ли передо мной. По его лбу катились капли пота. С застывшего в напряжении лица мигом сдуло все следы веселья и дружелюбия. Глаза пристально всматривались в мои собственные.

Немую сцену прервал звонок мобильника. Я высвободил руку и достал телефон из кармана.

— Да? — сказал я, вновь вливаясь в поток спешащих по набережной людей.

— Ты куда пропал? — голос Питы.

— Перекусил тут немного.

— Все только тебя и ждут.

— Уже собрались? Где? Я не видел, куда ты отправилась.

— Метров четыреста на восток от парковки. Найди ресторан с зелеными навесами на окнах. Наша trajinera стоит ровно напротив.

— Сейчас подойду.

Мы дали отбой.

Запихивая телефон обратно в карман, я оглянулся через плечо, ожидая увидеть безумного торговца, глазевшего мне вслед.

Но тот исчез.