Педофил: Исповедь чудовища (СИ)

Глава 9

Строгий, очень уверенный звук шагов пронзал просторный светлый коридор. Это был Альфред…

Не зная его, при первой встрече может показаться, что он самую малость светится. Не способный удержать внутри уверенность и невероятную волю, он напоминал супергероя, изображенного на агитационном плакате, призывающем пополнить ряды полиции. Единственная причина, почему он не оказался на подобном плакате, — в его излишней закрытости, нежелании привлекать к себе внимание и постоянной занятости.

Альфред был полицейским. С одной стороны — такой же, как и все остальные, с другой — отличался от основной массы сослуживцев совершенно во всем. Он любил свою работу, искренне считая, что делает этот мир лучше, не спеша вычищая Авгиевы конюшни — улицы города, которые, несмотря на чистые тротуары, были пропитаны грязью.

Будучи хорошим полисменом, он никак не мог побороть свое честолюбие, желание ни при каких обстоятельствах не отставать от достигнутых самим же собой результатов. Всегда сосредоточенный, глубокий, уверенный в собственном чутье, он будто свинья, находящая трюфели под землей, мог отыскать человека, преступившего закон. Мужчина мог неделями наблюдать за одним и тем же человеком, уже подозреваемым или тем, кому предстояло таким стать, и всегда этот человек оказывался преступником. Альфред брал его с поличным, чтобы тот не смог отвертеться, выдумывая нечто невнятное, с испуганными глазами бормоча, что его неправильно поняли и все происходящее огромная ошибка или чудовищная случайность. Альфред не обладал обонянием на уровне охотничьей собаки, но в подобные моменты он очень хорошо чуял лживую ссыкливую сучку, от которой невыносимо воняло паникой и страхом.

Являясь простым патрульным, он не имел собственного кабинета, однако стена, рядом с которой стоял его стол, была богато декорирована многочисленными благодарностями и грамотами от властей города за смелость, доблесть, прилежную работу. Одним словом, за стальные яйца, которые и вправду имелись у Альфреда.

Коридор начальной школы Грехам Хилл был залит приятным теплым светом. Солнце в конце нынешнего лета оказалось не очень жестоким, поэтому не было необходимости прятаться от него, опуская на окнах жалюзи. Одноэтажное здание учебного заведения для самых маленьких было пронизано спокойствием, детской безмятежностью и энергией безопасности.

Альфред остановился посреди уютного коридора, у стен которого стояли невысокие темно-синие металлические ящики, в которых ученики хранили необходимый инвентарь и любимые безделицы. Из-за дверей отовсюду доносилось еле слышное журчание голосов. Дети активно общались с учителями, а те им что-то рассказывали, пытаясь втиснуть в их головы нечто, что сделает их счастливыми, ну или хотя бы позволит им не стать в будущем неудачниками, такими, как сами учителя.

Альфред любил этот момент тишины и совершенного покоя, когда по его спине, прежде чем он появлялся в классе, будто супергерой из комикса, начинали бежать мурашки. В это мгновение он переставал быть простым полисменом и превращался в образ, способный действительно сказаться на будущем совсем еще маленького человека. Он понимал: слова, что он скажет, повлияют на то, сможет ли ребенок правильно повести себя в непростой, опасной ситуации, или, быть может, именно они станут решающим фактором, способным вызвать в душе малыша желание со временем стать полицейским.

Альфред не мог поверить, что каким-то мистическим образом, из года в год увеличиваясь в размерах, именно из тех, кто выглядит так мило, появляются дикие подонки. В его голове не укладывалась связь между детьми, нежным чистым возрастом, и взрослыми, которых он разыскивал, задерживал и даже, увы, пару раз убивал. Порой он печально размышлял, что где-то по жизни происходит подмена и вместо хорошего ребенка, который покидает этот мир, кто-то создает его клон, который с каждым новым годом превращается в дерьмо, не способное контролировать своих внутренних демонов. Здесь же, посреди школьного коридора, все эта скорбь, весь это рутинный реализм, с которыми приходилось иметь дело Альфреду, оставались позади, пускай ненадолго, но зато где-то очень далеко.

Молодой патрульный услышал, как за дверями, около которых он стоял, учительница стала подготавливать ребятишек к тому, что у них сегодня будет совершенно особенный гость, который расскажет много важной информации о бе­зопасности и о своей профессии.

Поправив короткие зачесанные набок волосы, Альфред осмотрел себя. Серые брюки с проглаженными стрелками, сверкающие черные туфли и черная совсем новая рубашка безрукавка, на которой красовался блестящий полицейский жетон. На поясе висело оружие, наручники, перцовый баллон — все, что невероятным образом приковывает взгляды детей в первые несколько секунд после его появления. Все выглядело безупречно. Осталось только снять с расстегнутого воротника рубашки солнцезащитные очки и надеть их.

Дети не умеют держать эмоции внутри себя, и каждый раз, когда человек, похожий на киногероя, входил в класс, можно было услышать, как дети ахают.

Нельзя сказать, что это тешило самолюбие молодого патрульного, скорее умиляло. Он очень ценил впечатление, которое оставлял после себя, ведь это впечатление — единственное, что было в его жизни.

Благодарность — вот основная эмоция, которая вела его. Благодарность городу и всем тем людям, которые чуть более двух лет назад приняли его, изуродованного незнакомца, потерявшего память…

В дверном окне показался размытый силуэт учительницы. Немолодая темнокожая женщина с добрыми глазами открыла дверь.

— Дети, поприветствуйте офицера Альфреда Хоупа.

Взволнованно вздохнув, молодой патрульный надел очки и, сделав каменное лицо, вальяжно вошел в класс.

Послышалось знакомые удивленные возласы, глаза детей заблестели и расширились. Дав себе немного времени, взявшись двумя руками за пояс, крутецкий гость, ненадолго остановившись около учительского стола, молча покивал головой, давая понять всем присутствующим, что он видит их насквозь. Дети были очарованы, трое из них были уверены, что именно этот человек снимается в остросюжетных фильмах о полицейских, причем совершенно не важно, что там он везде имеет разную внешность. Это точно он!

Сняв очки, Альфред обнажил черные как уголь глаза — поначалу немного пугающие, но все-таки добрые. Человеку с такими глазами нельзя было не верить.

— Как уже сказала миссис Скиннер, меня зовут Альфред Хоуп, я офицер полиции. Тот, кто приезжает первым, когда рядом опасность, — немного замявшись, гость улыбнулся и потер кончиками пальцев лоб.

— Эм… Каждый раз, выступая перед детьми, школьниками, такими же, как вы, никогда не знаешь, с чего начать. Однако потом как-то само собой общение налаживается и становится интересным. Надеюсь, так будет и на этот раз.

Молодой офицер полиции посмотрел на учительницу, которая постоянно неторопливо кивала головой, улыбаясь, смотря то на учеников, то на гостя. По ней было заметно, что ей очень хотелось, чтобы ничего не понимающие пока еще в жизни семи-восьмилетние дети показали стражу правопорядка свою заинтересованность.

— Давайте сделаем так, — продолжил Альфред. — Самые лучшие беседы завязываются тогда, когда задаются вопросы. Так возникает предмет разговора, вспоминаются различные истории, интересные случаи. Наверняка вы хотели задать вопрос полицейскому. Такой момент настал.

Гость замолчал, ненадолго повисла неловкая пауза. У присутствующих, быть может, и были какие-то вопросы, но они никак не могли воплотить их в слова.

Миссис Скиннер заволновалась. Она могла делать замечания ребятишкам, часами рассказывать им о различных науках и их прикладном значении, но вот заставить кого-то задавать вопросы она точно не могла.

Альфред вдруг заметил, как блеск в глазах детей стал затухать. Самым ярким пятном в комнате был уже не подтянутый офицер полиции, а огромное количество плакатов и детских рисунков, которыми были увешены стены класса.

— Давайте я сам себе задам вопрос, — нашелся молодой патрульный.

— В вас когда-нибудь стреляли? — внезапно с заднего ряда раздался голос мальчишки.

— Джон! — возмутилась миссис Скиннер.

— Ничего страшного, мэм. Так это обычно и происходит. Сейчас пойдет как по маслу.

Альфред улыбнулся

— Нет… В меня пока никто не стрелял и, надеюсь, не будет. И если это когда-то произойдет, я надеюсь, они промахнутся.

— А вы в кого-то стреляли? — спросила девочка, сидящая совсем радом, как раз напротив гостя.

— Да, мне доводилось пару раз стрелять. Но только в очень плохих преступников, самых-самых плохих.

— Вы их убили? — продолжала донимать вопросами девочка.

Учительница готова была пойти на то, что у нее получается лучше всего — сделать замечание. Она для этого даже отошла от двери и сделала пару шагов к офицеру Хоупу, но тот, подняв ладонь вверх, остановил ее.

— Да. И вам очень важно понять, что я не испытываю по этому поводу никаких угрызений совести или гложущей вины. Я рад, что так поступил тогда.

— Вам их совсем не жалко? — включился в беседу погрустневший полный малыш, сидящий около окна.

— Нет, — посмотрел на мальчишку Альфред. — И я объясню вам почему. Потому что им совсем не жалко вас. Преступники практически не совершают преступлений против преступников. Нарушая закон, они причиняют вред простым добропорядочным гражданам. Иногда непоправимый. Но самое страшное в том, что они иногда причиняют вред таким, как вы, совсем маленьким детям. Именно в таких преступников я и стрелял, и мне их не жалко.

— Мне мама говорит, что я уже не маленькая, — серьезничала девочка, сидящая за первой партой.

— Судя по твоим вопросам, она права.

Горько улыбнувшись, Альфред и миссис Скиннер переглянулись.

— Вы всю жизнь полицейский? — спросил кто-то из учеников.

— Нет, совсем нет. Я работаю полицейским всего полгода. Но могу сказать, что добился огромного успеха за эти месяцы.

— Я тоже хочу быть полицейским… Сразу после окончания школы.

Наверное, это самая приятная часть беседы для каждого офицера полиции — когда ребенок вдруг признается, что хочет быть таким же, как он.

— Кто знает, быть может, твое решение правильное, и ты пополнишь наши стройные ряды.

— А что для этого нужно?

— Совсем немного. Закончить школу и после этого поступить в полицейскую академию. Там ты отучишься несколько сот часов, сдашь специальные выпускные экзамены, примешь присягу — и все, ты полицейский.

— Моя мама говорит, что только те, кто не поступил в колледж, идут в полицию, — не успокаивалась девочка за первой партой, сканирующая своим взглядом незнакомца.

— Я смотрю, твоя мама много говорит, — ухмыльнулся гость. — А полезное она тебе что-то рассказывает? Например, о том, как нужно себя вести одной на улице или в случае опасности?

Девочка, немного подумав, в ответ лишь пожала плечами.

— Кто-то хочет рассказать офицеру Хоупу, чему мы учимся на уроках по безопасности? — пыталась вернуть в нормально русло беседу миссис Скиннер.

На удивление, заданный ею вопрос вызвал ажиотаж в классе. Практически все дети тянули руки вверх, желая ответить.

— Так, давай, Тайлер. Можешь с места.

— Самое главное — не разговаривать с незнакомцами. Особенно, если они первые начали с тобой говорить. Если нет рядом родителей или полицейских, привлечь внимание как можно большего количества взрослых. В случае опасности сразу звонить 911.

— Молодец, Тайлер. Все верно.

Слушая заученные слова мальчишки, Альфред с улыбкой на лице кивал головой.

— Это здорово, что вы знаете элементарные правила, которые вас защитят. Но есть и то, что вам никто не расскажет, и это очень-очень нужно запомнить. Это нечто очень простое, но очень важное, — уверенный в себе полицейский ненадолго замолчал, сделав многозначительную паузу. — Смотрите в оба. Выглядывая из окна, гуляя с друзьями на улице, даже когда вы рядом с родителями — смотрите в оба. В Интернете, общаясь с теми, кого не знаете, — смотрите в оба. Замечайте тех, кто замечает вас. Особенно присматривайтесь к тем, кто смотрит на вас чаще, чем вы на них, к тем, кого вы видите не первый раз, но кого совсем не знаете.

— Вы убили именно такого человека?

Альфред потускнел.

— Да, они были именно такими. И в одном случае это спасло жизнь пятилетней девочке. Кто знает, может, не только ей.

— Зачем она была нужна этому человеку, что он хотел с ней сделать? — допытывалась девочка, сидящая за первой партой, смотря на патрульного глазами, полными непони­мания.

— Он хотел причинить ей боль. Это единственное, что я могу сказать детям вашего возраста. Придет момент, вы вырастете и поймете, о чем именно говорил полицейский, приходивший в школу, когда вы были маленькими.

Альфред вдруг почувствовал на сердце невероятную болезненную тяжесть от происходящего разговора. Да, дети и раньше умели задавать непростые, порой просто дикие вопросы, делая это со всей присущей им непосредственностью. Но в те предыдущие пару раз, когда ему доводилось посетить таких же школьников, все проходило как-то более наивно и весело. По-настоящему, благородно любя детей, молодой патрульный с трагичной судьбой, которую он не помнил, не обижался на них. Понимая, что современность насилует детей, делая их взрослыми раньше времени, заставляя их разум стареть.

Учительница подошла к гостю и тихо произнесла:

— Простите, пожалуйста. Я не знаю, что на них нашло. Буквально перед вашим приходом мы разговаривали, и они все, как один, хотели увидеть и пообщаться с вами.

Слушая и кивая головой, Альфред осматривал сидящих в классе детей.

— Не волнуйтесь. Смотрите, сейчас будет самое инте­ресное.

Офицер полиции широко улыбнулся.

— Ну что, хулиганы, кто хочет посмотреть мое оружие и наручники?

Притихший класс внезапно взорвался детским криком. Каждый из учеников тянул руку вверх, не сводя взгляда с хромированного ствола, выглядывающего из кобуры.

«Дети есть дети, им нужны игрушки».

— А это безопасно? — озаботилась учительница.

Прислонившись к уху миссис Скиннер, Альфред иронично прошептал:

— Это очень хорошие муляжи. Но мы им об этом не с­кажем.

Обойдя учительский стол, офицер полиции ловким движением руки схватил стул и поставил его около парты самой странной девочки, которую он когда-либо встречал. Сев перед ней, снимая поддельный полицейский инвентарь, используемый обычно студентами полицейской академии на учебе, он разложил его на небольшой бежевой парте.

— Давайте все сюда! — понимая, чего именно хочется детям, радостно выкрикнул Альфред.

Миссис Скиннер, улыбнувшись, махнула головой, дав понять ученикам, что они могут подойти к гостю. Тесно обступив его, преобразившаяся детвора с интересом разглядывала полицейские спецсредства. Все предметы казались завораживающе красивыми. Мальчишки видели самое крутое, что им доводилось в жизни, девочкам же, напротив, представленные вещи казались опасными или просто любопытными.

Миссис Скиннер, стоя сзади, нависая над Альфредом, наконец-то успокоилась, понимая, что урок спасен. Смотря на то, как молодой полицейский с удовольствием болтает с учениками, шутит, отвечает на многочисленные вопросы, она глубоко выдохнула, и вместе с выдохом ее тело покинула нер­возная скованность.

Пытаясь дать понять гостю, что он все делает правильно и что она его поддерживает, учительница положила свою руку ему на плечо.

Еле заметно, но очень судорожно дернувшись, тот скинул женскую руку с плеча. Обернувшись, он виновато посмотрел на миссис Скиннер. Та, чувствуя себя невероятно неловко, с непониманием смотрела в ответ. Хорошо, что случившееся не заметили дети. Увлеченные наручниками, пистолетом и электрошокером, они продолжали галдеть, тыкая пальцами, задавая все новые и новые вопросы.

— Простите, — тихо сказал Альфред. — Это у меня из-за работы. Такое уже не в первый раз.

— Ничего, все в порядке, — неловко улыбалась в ответ миссис Скиннер.

Вернувшись к общению с детьми, молодой офицер полиции постарался убрать с лица озабоченный виноватый вид. Стараясь выглядеть как можно дружелюбнее, боясь испортить настроение ребятне, он улыбался. Альфред не учился на курсах актерского мастерства, но не показывать свои подлинные эмоции он умел. Ему, так же как и прекрасной доброй учительнице, стоящей за его спиной, было неловко за свою реакцию. Он вообще себя очень часто и много корил за это, борясь, стараясь преодолеть какую-то генетическую неприязнь прикосновений, особенно взрослых людей, особенно женщин.

После урока ученики всегда благодарили офицера — кто рукопожатием, кто объятием, а кто-то даже поцелуем в щеку. И ничего из этого не вызывало в нем подобной брезгливой судороги. Альфред искал причину этому, и однажды ночью, лежа в пропитанной потом, истерзанной ночными кошмарами постели, он нашел ответ. Он находился за гранью его воспоминаний, где-то в жестокости людей, лишивших его прошлого. Недаром он очнулся столь изуродованным у той речушки в лесу. Видимо, по какой-то причине ему доставалось, может быть, даже с детства. Насилие в семье, наверняка его избивали родители. Оттуда и любовь к детям, нежелание быть такими, как те, кто превращает их жизнь в ад. Именно поэтому прикосновение ребенка он так спокойно переносит. Что уж тут греха таить — не просто переносит, а испытывает какое-то очень правильное удовольствие, почти отцовское. Детская рука не может обидеть и причинить боль, а детское сердце — чисто и нелживо. Если ребенок кого-то обнимает, то делает это совершенно искренне, а это надо ценить.

Альфред подавал руку при встрече, при знакомстве, думая лишь о том, когда же рукопожатие, наконец, прервется. Но больше всего он боялся похлопываний по плечу от коллег по работе после удачного задержания или раскрытия дела. Он боролся с этим, не торопясь побеждая, — вот-вот пройдет. Слава богу, что среди полицейских женщин не так много, и руку при встрече им пожимать не надо.

Ученики и молодой офицер не заметили, как пробежали минуты и урок закончился. Пронзительно загремел звонок, и детвора, сиюминутно забыв обо всем, стала разбегаться кто куда, спеша на солнечную улицу. Во время большой перемены кабинеты и школы Грехам Хилл опустошаются быстрее, чем казармы военных во время боевой тревоги.

В считанные секунды офицер Альфред Хоуп и миссис Скиннер остались в классной аудитории одни.

— Не ждите от них благодарности, — мудро улыбаясь, произнесла учительница. — Это происходит со всеми, кто приходит к нам на подобные занятия.

Альфред встал со стула и принялся надевать на себя поддельную амуницию.

— Со мной вначале было точно так же. Я немного обижалась, а потом привыкла. Они это не специально. Мы были такими же.

— Да, наверное, — вторил офицер полиции.

Миссис Скиннер подошла к небольшому компьютерному столу, стоящему в углу комнаты, и со спинки стула сняла свою сумочку. Закинув ее себе на плечо, она снова подошла к офицеру. Попытавшись протянуть ему руку, чтобы поблагодарить и попрощаться, учительница вдруг остановила себя и опустила ее обратно.

— Нет, все в порядке, мэм, — спокойно говорил Альфред. — Повторюсь, это все из-за работы, нервное.

На сей раз молодой человек выглядел легко и очень уверенно. Если посмотреть на него женскими глазами, то даже, наверное, привлекательно. Он протянул руку миссис Скиннер.

— Со всеми бывает, — пожимая руку, соглашалась та. — У меня здесь стрессов хватает, представляю, что у вас на работе.

Альфред кивал головой и услужливо улыбался, прилагая к этому все возможные усилия. Пальцами он чувствовал, как держит нечто холодное, мягкое, невнятное, практически омерзительное.

Понимая, что подобная реакция — не совсем здоровая, он держался. Когда рукопожатие закончилось, он почувствовал облегчение, сравнимое с небесной манной, выпавшей на него с небес.

— Спасибо вам большое, что пришли.

— Спасибо, что позвали.

— У нас есть еще пару классов, где подобную встречу можно было бы провести. По крайней мере, ту ее часть, где вы рассказывали о безопасности. Как вам такая идея? Конечно, если это вас не затруднит.

Альфред пожал плечами.

— Почему бы и нет. Главное, чтобы в этом классе не было той самой девочки с первой парты.

— О боже, — иронично закатила глаза под лоб миссис Скиннер. — Лили, с ней всегда проблемы. Вы не слышали, что она говорила врачу.

— Могу себе представить, — молодой офицер, буквально на мгновение задумавшись, ушел в себя. — Лили — красивое имя…

— Да, вы правы. В следующий раз ее не будет, обещаю.

Альфред крутил в голове имя Лили и, находясь под воздействием внезапного приступа синестезии, ощущал, что оно приносит ему не столько ментальное, сколько физическое удовольствие, согревая теплом сердце.

«Жену будут звать только Лили», — подумал он.

— Пойдемте, я вас проведу.

— Да, пора ехать на дежурство.

Бело-голубой полицейский «Шевроле Каприз» 2012 года выпуска был припаркован совсем недалеко от школы Грехам Хилл. Альфред любил солнце и тепло, но только не тогда, когда лучи небесного светила нагревали салон автомобиля до состояния сауны. Черный кожаный салон, а также необходимая для работы патрульного аппаратура, напоминающая девайсы из космического корабля, по максимуму впитывали в себя тепло, создавая просто невыносимый запах пластика, краски, испаряющейся влаги и еще чего-то.

Огромные ветки высокого клена, обильно покрытого зелеными листьями, своей бережной тенью накрыли машину Альфреда, и та осталась неуязвимой для лучей солнца. Подойдя к ней, офицер открыл пассажирскую дверь. Сняв пояс с эффектным, но бесполезным инвентарем, он достал из бардачка настоящее оружие, наручники, электрошокер и газовый баллон. Оглянувшись, осмотрел улицу в надежде, что его никто не заметил. Оставлять боевое оружие в машине — достаточно серьезное нарушение правил. Но не мог же он взять с собой огнестрельное оружие в школу, особенно после всех этих регулярных историй с психопатами, открывшими стрельбу по детям! Даже полицейским можно иногда немного нарушать правила.

Закрепив оружие на ремне, Альфред, посмотрев на опускающееся к горизонту солнце, надел очки. Легкий зелено-голубой цвет окутывал все вокруг, мир сквозь очки становился уютным и приятным. Деревья, стоящие вдоль 77-й улицы, издавали приятный шум, немного покачиваясь от ветра.

За спиной молодого офицера полиции слышался непрекращающийся водопад, звонкий гул детских голосов. ­Спортивная игровая площадка, совсем недавно построенная рядом со школой, была заполнена резвящимися детьми, которые старались вместить десятки часов всех возможных развлечений в одну большую перемену. За высоким забором из металлической сетки находилось небольшое футбольное поле, несколько спортивных комплексов и, естественно, горки.

Детский смех, беспрерывный хохот, моменты, когда дети с улыбкой на лице мало задумываются о том, как не выглядеть глупо, напоминали Альфреду ручей, который можно слушать бесконечно.

Подойдя к забору, офицер полиции оперся об него, зацепившись за сетку рукой, и прижался к ней лбом.

Детские игры не могли не увлекать: кто-то вот-вот забьет гол, а кто-то покорит крутой спуск на горке, еще немного и начнется не совсем серьезная, но все-таки отчаянная драка первоклашек. Но Альфред смотрел на детей и думал совсем об ином. Когда-то он был таким же, как и эти дети, — счастливым, беззаботным, окруженным друзьями? Видимо, нет, наверное, поэтому все, что связано с детьми, для него такая невероятная неосязаемая тяжесть, печаль и странное чувство вины.

«Правильно, что забором оградили», — подумал он.

Зная, что происходит каждый день в таком городе, как Сиэтл, далеком от жутких мегаполисов, подобных Нью-Йорку или Лос-Анджелесу, он все равно осознавал, что даже здесь опасность подстерегает детей на каждом шагу. Опасность ползучая, незримая и тихая, точно затаившаяся змея. Уважая коллег, Альфред понимал, что те увлечены работой, мало связанной с детьми. Обремененные постоянной заботой о своих семьях, они мало что могут сделать, чтобы защитить тех, кто себя защитить не может. Он понимал: сделать это под силу только ему.

— Смотреть в оба, офицер Хоуп! — послышался крик откуда-то с игровой площадки.

Альфред вынырнул из раздумий о своем прошлом и настоящем. На самой высокой точке трехметровой сверкающей горки стоял испачканный разгоряченный шалопай, смотрящий не него с улыбкой без пары зубов. Двумя пальцами он указал вначале себе на глаза, а потом указательным на полисмена.

— Все верно, — дружелюбно улыбнулся молодой мужчина. — Смотреть в оба.

Прежде чем вернуться в машину, Альфред заметил, что несколько ребятишек, присутствовавших на уроке с его участием, помахали ему рукой, ненадолго оторвавшись от своих игр.

«Видимо, все прошло не так уж и плохо», — подумал он.

Кивнув головой, молодой офицер поднял руку и с ощущением тепла и легкой грусти помахал улыбающимся малышам в ответ. Дети, получив дружелюбную отмашку, тут же вернулись в гущу событий, беготни и вечного шума.