Педофил: Исповедь чудовища (СИ)

Глава 26

Собрав все свои силы, используя самый главный свой талант — сохранять терзающие эмоции внутри, Альфред какое-то время держался, не показывая Рите и коллегам, что находится на грани, где-то на рубеже, за которым его грязной пастью пережует безумие, затянув во всеобъемлющую холодную темноту.

Даже находясь рядом с человеком, которого обожал, он не мог убежать от мыслей, которые терзали его. В его больной голове они будто голодные бешеные псы напоминали о себе, пожирая гиперчувствительную нервную ткань, при этом не объясняя жертве, почему они выбрали именно ее и откуда они взялись. Быть может, это и не важно. Важно, что псы были знакомы с жертвой, терзая лишь те раны, которые когда-то невыносимо гноились и кровоточили.

Задерживаясь каждый вечер на пару часов, Альфред, удостоверяясь, что остался совершенно один, выключал свет, позволяя вечернему сумраку ворваться сквозь окна в кабинет, доставал ноутбук и, старясь понять себя и происходящее с ним, смотрел видео и фото, спрятанные в папке, подписанной именем Джейсон. Каждый раз от просмотра снимков и роликов с ним происходило практически одно и то же. Его начинало тошнить, а голова от боли и сдавленности разрывалась на куски. Но он не останавливался, стараясь преодолевать неприятную его сознанию болезненную эрекцию. Все-таки в нем любви к детям и сострадания было больше, чем похоти. И в то же время страха за себя и свое будущее было больше, чем страха за похищенных детей.

Федеральный агент спустя какое-то время уже не обращал внимания на лица детей, все равно среди маленьких бедняг не было пятерки из школы Норт-Вест-Централ. Он всматривался в фотографии и видео, глядя на стены, пол, застеленный черным целлофаном, на незатейливый полосатый рисунок матраса, повадки и движения двух хладнокровных обезумевших насильников. Каждый эпизод, каждый новый кадр Альфред мог предугадать, он каким-то неестественным чутьем понимал, по какому сценарию буду происходить события. При этом каждая деталь, за которую он мог зацепиться взглядом, казалась более чем знакомой. Он будто когда-то был в том месте, вдыхал его воздух и чувствовал жуткий отвратительный запах, пропитанный слезами и страданиями.

Будто пелена с глаз, с совести, которая раньше так много времени провела в самобичевании и страданиях, медленно сползала уверенность в том, что именно агент Хоуп должен довести это дело до конца. Уже не так сильно мучили сердце данные родителям обещания отыскать их детей во что бы то ни стало. Все это по-прежнему находилось в душе Альфреда, но не было столь всеобъемлющим и всесильным. Ныне же достающая до темных тяжелых облаков тень страха была необычайно сильна, она выжидала идеальный момент для того, чтобы наброситься на то хорошее, что было в нем, и сожрать это, давая дорогу ему настоящему.

Досмотрев последний жуткий клип, который заканчивался в том месте, где молодой мужчина с красивым телом достает нож из черной кожаной сумки, после чего подходит к рыдающему изнасилованному мальчишке, Альфред свернул видео. Предусмотрительно поставив сложнейший код и непробиваемый персональный фаервол, он выключил ноутбук и положил его в стол в нижний выдвижной ящик. Когда Альфред проворачивал ключ, в комнату вошла грустная поникшая Рита в накинутом на плечи бежево-коричневом плаще. Постукивая каблуками, она подошла к Альфреду и присела на край стола.

— Домой не собираешься? — тихо спросила она.

— К тебе или к себе?

Рита грустно улыбнулась.

— К сожалению, к себе.

Альфред устало откинулся на стуле.

— Да, еще немного и буду ехать.

— Я думала, надеялась, что все будет иначе, — грустно продолжала она. — Да, я предполагала, что с нашими характерами все будет непросто, но я и представить не могла, что будет настолько тяжело. Будто на тебе лежит тяжелая бетонная плита, и ты с ней существуешь каждый день, а она сжимает до невыносимой боли внутренние органы.

Альфред опустил глаза и посмотрел куда-то вниз.

— У тебя очень яркие образы. Но я не знаю, что сказать, прости.

— Ты очень изменился в последние несколько дней.

— Может, самую малость.

— Нет, — негромко возмущалась Рита. — В тот божественный уик-энд ты был не мужчиной, а мечтой. Теперь ты зажатый, нелюдимый и закрытый. Со стороны ты кажешься чернее меня. Будто эта чернота сочится из тебя. Тебя словно подменили после Чикаго, и оттуда прилетел злой брат-близнец.

— Спасибо, — холодно улыбался в ответ Альфред. — Ты меня очень поддерживаешь такими разговорами.

— А в чем мне тебя поддерживать? — настаивала на своем директор Коулмен. — Если я ничего не знаю, а каждый раз, когда я спрашиваю, в чем дело, ты поешь мне все ту же старую мантру: ничего особого не случилось, и вот-вот ты мне все расскажешь.

— Рита, — нехотя оправдывался тот, — я как раз работаю над этим. Дай мне еще немного времени.

— На что? На то, чтобы ты написал, наконец, рапорт, о котором говорил несколько дней назад?

Растерянный и поверженный в споре, Альфред пожал плечами и холодными глазами продолжал смотреть на Риту.

— Как твоя, судя по всему, уже бывшая девушка, — привстала она, застегивая на золотистую молнию плащ, — могу сказать, что ты причиняешь мне необычайную боль и рвешь сердце. Ведь, как мне показалось, я полюбила тебя, и эта любовь еще где-то очень глубоко не полностью мертва, — ее голос дрожал. — А вот как твой начальник я должна тебя пре­дупредить: если ты знаешь о чем-то таком, что прольет свет на дело и, более того, поможет раскрыть его, но скрываешь это, мотивируя тем, на что мне наплевать, ты сильно рискуешь. И если сказанное мной правда, — кинула на согнутую руку перед уходом сумку Рита, — у тебя будут крупные неприятности. У меня они тоже будут, но твои будут более серьезными, вплоть до суда.

Очень печальная и мрачная директор Коулмен уверенной поступью прошла через кабинет и скрылась за дверью. Альфред смотрел ей вслед, раздираемый болью, которую еще никогда не испытывал. Нет ничего ужаснее, чем угрозы, исходящие от человека, к чьим губам, растворяясь без остатка, еще совсем недавно прикасался. Единственный, кого он мог винить в происходящем, — это себя. Альфред так и делал, понимая, что является катализатором такого поведения Риты. Но поделать ничего не мог. Хотя мужчина был в полной уверенности, что его эмоции, воспоминания и ассоциации — не больше чем игры травмированного некогда разума, но все же не хотел копаться в самом себе, чтобы не найти ответ, который может его разочаровать. Чтобы кто-то в нем копался — он тоже не хотел.

Сидя несколько часов в пустой тихой комнате, пронизанной темнотой, он принял сложное, но необходимое решение, которое поможет сохранить рассудок прежним — свободным от страха.

Альфред отыскал номер телефона в памяти смартфона и нажал на кнопку вызова. Спустя несколько коротких гудков на другой стороне отозвался абонент.

— Ей, — послышался сонный голос. — Альфред, ты чего в такое время не спишь? У тебя что-то срочное?

— Простите, сэр, — встал со стула Альфред, после чего начал прохаживаться в темноте меж столов. — Не хотел вас будить, но это и вправду не терпит отлагательства.

— Я слушаю тебя, — спокойно сказал собеседник, стряхивая с себя остатки сна.

— Мистер Блейк, — вздохнул Альфред, — я принял решение вернуться в Сиэтл.

— Почему? — удивился собеседник. — Совсем недавно Рита мне сказала, что вы неплохо ладите и ты отлично справляешься со своими обязанностями. Честно говоря, после окончания дела я даже думал оставить тебя в штате, хотел видеть тебя здесь, на холмах в Вашингтоне.

— Я не справляюсь, сэр, — настаивал на своем Альфред, испытывая чувство стыда из-за того, что врет. — Мне, как и тем, кто покидал оперативную группу в прошлом, не удалось совладать с напряжением и тяжестью, возникающими при работе с делом. Я понимаю, что подвожу вас, но здесь мне находиться ни к чему. Это только лишние ненужные затраты для агентства. Завтра вечером я собираюсь улететь домой.

С другой стороны повисла тишина.

— Как хочешь, — недовольно говорил директор Блейк. — Второго такого шанса у тебя больше не будет. Так что подумай еще раз хорошенько, прежде чем будешь садиться в самолет. Если завтра вечером Рита мне скажет, что ты улетел, то я буду знать, что ряды агентства покинул дурак, а если ты останешься, буду понимать, что нашел сильного профессионала, способного продираться сквозь тернии к звездам, — не став дожидаться ответа, Бенджамин положил трубку.

Альфред всех подвел, не оправдав надежд никого, включая себя. Тяжело волочась через кабинет, задевая ногами в темноте офисную мебель, он подошел к своему столу и, сломав рывком руки нижний выдвижной ящик, достал оттуда ноутбук.

— Да пошли вы все к черту, — злился он, покидая место, где всегда чувствовал себя чужим.

***

Альфред вернулся в кабинет на следующее утро. В руках он держал небольшую картонную коробку, в которую намеревался сложить те немногочисленные вещи, которые остались у него на работе. Неизвестно, в связи с чем, но практически все агенты к тому времени уже находились на своих рабочих местах. Единственной, кто все еще отсутствовал, была Кейт Данкан. Альфред не видел ее на рабочем месте уже несколько дней.

Молодой патрульный, который так и не стал полноценным агентом, прошел к своему столу, обжигаемый пристальными взглядами коллег по работе. В их молчании было что-то очень надменное и высокомерное. Альфред стал собирать личные бумаги со стола и складывать их в коробку.

Дверь с грохотом распахнулась. Рита не просто оттолкнула ее двумя руками, она едва не вышибла ее. Одетая во все черное, вновь истощенная и худая, она быстрым шагом подошла к подчиненному, чей день был последним в карьере на посту специального агента ФБР. Видя, что назревает извержение вулкана, присутствующие со страхом и любопытством смотрели на своего всесильного босса.

— Когда ты собирался мне сообщить? — дерзко кинула Рита, с неприязнью смотря на растерянного Альфреда.

— Мне кажется, мы вчера все обсудили, — продолжил складывать тот офисные принадлежности в коробку.

— Еще раз повторяю, когда ты собирался мне сообщить, что уходишь? — не обращая внимания на окружающих, продолжала Рита, готовая разорвать агента Хоупа на куски.

— Не устраивай сцен, — практически прошептал он, смотря ей в глаза. — Помнишь, это может навредить карьере, на которой ты так сосредоточена.

— Надеюсь, через 10 минут вас здесь не будет, агент Хоуп. Оставьте на столе ваш значок, удостоверение и оружие. Вы не достойны звания агента, и были короткой и очень некомпетентной страницей в работе бюро.

Альфред, грустно улыбнувшись, посмотрел в злые, но по-прежнему красивые янтарные глаза Риты.

— Как скажете, босс, меня здесь не будет через 5 минут.

Видя непробиваемую стойкость, директор Коулмен продолжила публичную порку.

— Рапорт о проделанной работе вы написали?

— Нет, — безразлично сказал тот, открывая верхний ящик в своем столе.

— Прежде чем вы выйдете отсюда, вы его напишете, распечатаете и передадите мне через кого-то из агентов.

— Нет, — холодно кинул Альфред.

Присутствующие в комнате напряглись — подобное поведение по отношению к директору Коулмен они видели впервые.

— Что значит нет? — растерялась она.

— Я ничего не сделал за прошедшее время, мэм, поэтому и писать мне нечего.

— А как же поездка Чикаго?

Глаза Альфреда стали бледно-холодными и пустыми. Несмотря на их черноту, они казались безжалостно прозрачными.

— Я летал туда по личным делам. Знаю, что рабочее время отведено для работы, но мне все равно, можете вычесть один день из моего жалования.

Рита смотрела на не знакомого ей очень жестокого, обезоруживающего своим безразличием человека. Это был не ее любимый нежный и сильный, ранимый и сдержанный Альф.

— Но это же неправда! — взволнованно сказала она, с недоумением смотря на своего подчиненного.

Альфред отвлекся от сбора вещей и приблизился губами к уху начальницы.

— А ты докажи, — шептал он будто змея. — Кто поверит той, кто ебалась со своим подчиненным.

От этих слов на глазах Риты заблестели слезы, она изо всех сил сдерживалась, не давая им скатиться по щекам. Неловко посмотрев на окружающих, она беспомощно попятилась назад, чтобы выйти прочь и навсегда исчезнуть из жизни Альфреда Хоупа.

Собрав свои вещи, Альфред, не чувствуя ни капли жалости и тепла, с насупленными бровями сел за ноутбук, чтобы удалить из почтового ящика письма, присланные с почты Дэмиена Брэннона. Вдруг, отвлекшись на мгновенье от монитора, он пересекся взглядом с агентом Поласки, который выглядел победителем, искренне презирающим поверженного противника.

— Мудак ты, Хоуп, — тихо сказал он, чтобы его не услышали окружающие. — Жаль только, что из-за тебя Рита уволила Кейт.

— Как уволила? — спросил Альфред. — Почему?

— Из-за ревности, баран, — добавил тот, после чего поторопился вернуться за работу с бумагами.

Опешивший, полный чувства вины, Альфред мечтал лишь об одном: о побеге из Индианаполиса. Два чемодана, которые так и не довелось полностью распаковать, лежали в багажнике машины. В бардачке находился билет на самолет в один конец — домой, в родной участок, где его наверняка примут с распростертыми объятиями.

Пока он очищал свой компьютер от содержимого, которое не должны были увидеть его бывшие коллеги, небо затянулось тяжелыми серыми тучами, задевающими, казалось, верхние этажи зданий. Окружающее пространство становилось все мрачнее. Когда тьма достигла своего максимального напряжения, на землю с небес сорвался ливень.

Альфред, замечая, как агенты понемногу стали исчезать, взглянул на часы. Они показывали всего 11:23, а кабинет был уже почти пуст. Внутри остались лишь ненавистные друг другу агент Поласки и Альфред Хоуп.

— Сегодня день Р, — хитро смотря на бывшего коллегу, сказал Поласки, надевая на себя серый пиджак.

— И что это значит? — холодно спросил Альфред.

— Ну, если не покинешь это здание до 12:00, то узнаешь.

— Я пережду дождь, — вернулся к компьютеру тот.

— Пережидай, — посмеивался Поласки, выходя за двери.

Несмотря на видимое спокойствие, Альфред был подавлен и печален. Он старался нестись вперед, как слепая лошадь, не оборачиваясь и не обращая внимания на людей, которых он покидает. Единственный, кто имел для него значение, — это Рита Коулмен. Ее сердце, столь дорогое для него, Альфред раздавил подошвой своей черной туфли. Именно Рита и то, как жутко они расстались, не отпускали его сердце, которое, несмотря ни на что, раз за разом упрямо твердило одно и то же: «Беги!»

Это было очень тяжело сделать. Здесь все казалось иным — в этом городе, рядом с любимой женщиной, на новой работе, он будто воспрянул из летаргического сна, который постоянно терзал его. О боги, как же хотелось все исправить, попросив у Риты прощения, и как же хотелось избавиться от назойливых воспоминаний и знакомых картинок с изнасилованными детьми! Если бы не эта идиотская поездка в Чикаго, не эта вездесущая шлюха-интуиция, все было бы хорошо! И для окружающих агент Хоуп по-прежнему был бы хорошим парнем. Но что сделано, то сделано, и нужно спасаться от безумия, которое отбирает пока еще нормальную жизнь Альфреда.

Прежде чем закончить с электронной почтой, он зашел в папку спам, в которой скопилось сотни писем, нужных и не очень, адресованных, по всей видимости, агентам, которые работали за этим ноутбуком до него. Альфред бегло посмотрел на оглавления, пролистнув несколько страниц. 80 % было назойливой рекламой, предлагающей купить одежду по самой выгодной цене или же сыграть в покер на одном из популярных сетевых порталов. Иногда среди голубых строчек на белом фоне попадались письма тех самый сумасшедших, о которых предупреждали Альфреда в начале его работы. Названия писем говорили сами о себе, намекая то на некие теории заговора, то на ненавистных соседей и коллег по работе, с которыми нужно свести счеты. Из бесконечного спис­ка писем взгляд Альфреда выхватил одинокую строчку, где все буквы были заглавными.

СРОЧНО, ОФИЦЕР ПОЛИЦИИ, ХЕЛЛЕН ЭСКАМИЛЛА, Хэмптон, АЙОВА.

На зная почему, Альфред решил открыть письмо, которому полтора года, и прочитать его. Видно, сработало профессиональное бессознательное, среагировавшее на слова «срочно» и «офицер».

Автор письма, обнаружив на официальном сайте ФБР имейл, куда можно скинуть информацию, имеющую отношение к похищению учащихся школы Норт-Вест-Централ в Индианаполисе, решила сухо, в аргументированной форме, написать о своих подозрениях. В тексте, умещающемся на двух страницах формата А4, к которому прикреплялись несколько фотографий, было сказано об отпечатке протектора, оставленном около школьного автобуса во время похищения, а также о том, что такие же шины были обнаружены на сгоревшем красном «Сильверадо», который она преследовала как раз в дни, когда было совершено похищение. Владельцем машины был некий Джейсон Фрост.

Альфред глубоко нервно вздохнул, по его спине пробежали мурашки и сотрясающий неприятный озноб. Каждый раз, когда он слышал это имя, с ним происходила неприятная болезненная трансформация, мучающая потом несколько часов. В конце среди строк были точные координаты, где находится место жительства человека, скрывающегося под столь ненавистным ему именем. Смелая офицер Эскамилла попрощалась, сообщив тому, кто будет читать это письмо, что предпримет попытку проникнуть в дом странного мужчины в глупой надежде обнаружить в подвале детей, так как в средине зимы ей показалось, что она слышала нечто, напоминающее детский крик.

— Что же ты натворила, Хеллен… — прошептал Альфред.

Ему казалось глупым и неразумным решение офицера полиции, более того, оно почему-то его злило.

Прежде чем стереть письмо, он нехотя посмотрел на фотографии отпечатка протектора с места похищения и на фото подгоревшей черной шины автомобиля, обнаруженного в дремучем лесу штата Миннесота. Они совпадали. К письму был прикреплен еще один снимок. Это было фото девочки, похищенной несколько лет назад в городке, где жила офицер Эскамилла. Ее имя Лили Стодж.

Альфред закрыл глаза, и сердце его сжалось, пронизываемое электрической болью. Это была та самая милая и очень красивая лысая девочка, фигурировавшая в многочисленных роликах, вызывавших у него болезненную сильную эрекцию. Имена Джейсон Фрост, Лили Стодж, название города Хэмптон, вид покореженного сгоревшего дотла внедорожника — все это жутким болезненным тошнотворным эхом, яркими вспышками отзывалось в памяти Альфреда. Благодаря им таял толстый слой вечного льда, истончаясь с каждой секундой. А еще эти чертовы деревья, виднеющиеся на заднем плане на фото со сгоревшим автомобилем. Они совсем как те, что видел Альфред, когда стал полноценно осознавать себя, бродя окровавленный среди высоких секвой, сосен и папоротников.

Огромный монстр, готовясь проглотить его, практически закрыл пасть, скрыв последние остатки солнечного света. Альфреду хотелось плакать и кричать одновременно. Он стер письмо, не оставив от него ничего — ни текста, ни фотографий, ни адреса отправителя в буфере памяти. Выключив компьютер, с лицом, на котором застыла маска обреченности и страха, он схватил со стола полупустую картонную коробку с вещами и, несмотря на проливной дождь, выскочил на лестницу. Быстро перебирая ногами, он спускался вниз, думая лишь об одном — о побеге от пугающей неизвестности, скрывающей правду.

Альфред остановился у заливаемой ливнем прозрачной двери. Сидящий в паре метров от него охранник внимательно читал журнал, не обращая внимания на взмыленного беглеца.

— Всего хорошего, Шон, — сказал Альфред, надеясь хоть на маленькую каплю дружелюбия от людей, с которыми он работал, пусть и столь незначительное время.

Тот, оторвавшись от чтива, пренебрежительным взглядом одарил бывшего агента и тут же вернулся к журналу.

Толкнув коробкой дверь, Альфред выскочил на улицу и, обливаемый холодным дождем, поспешил к машине. Сильнейший ливень, сделавший дороги и улицы Индианаполиса совершенно свободными от пешеходов и водителей, крупными каплями всего за несколько секунд проник под его одежду, не оставив ни одного сухого клочка. Идя к автомобилю, Альфред заметил, что на углу перекрестка напротив здания стоит еще одна безумная фигура, решившая не скрываться от всесильного ливня. Не обращая внимания на бедолагу, он ­подошел к машине и открыл дверь. Положив на заднее сиденье размокшую картонную коробку, на дне которой уже плескалась вода, он, сжимая от гнева зубы, стащил с себя мокрый пиджак и кинул его внутрь салона. Обойдя машину, он подошел к месту водителя. Торопиться было бесполезно, все равно более промокшим ему уже не стать. Открыв двери и закатывая рукава белой рубашки, он с любопытством посмотрел на угол перекрестка, где стояла фигура, столь же безумная, как и сам Альфред.

Женщина, одетая в темную рубашку и свободную длинную юбку, стояла в неглубокой луже, прижимая что-то к своей груди. Содрогаясь от холода, она смотрела на здание, в котором до сегодняшнего дня работал агент Хоуп. Казалось, незнакомка всматривается в окна, надеясь там кого-то увидеть. Ее русо-седые волосы, пропитанные дождем, постоянно соскальзывали на лоб, пытаясь скрыть от ее глаз окружающий мир. Поправляя их белыми дрожащими пальцами, она продолжала поедать глазами здание. Смотря на ее поведение, Альфред понял, что женщина не в себе и, быть может, ей нужна помощь. Он недовольно покачал головой, осуждая себя за то, что не может просто сесть в машину и убраться из ненавистного Индианаполиса. Вытащив из карманов промокший бумажник и влагостойкий смартфон, он кинул вещи на водительское сиденье. Убедившись в том, что дорога свободна от автомобилей, он, ступая по щиколотку в лужи, поспешил к странной незнакомке. Приблизившись, он увидел молодую симпатичную очень худую женщину, не по возрасту начавшую седеть.

— Эй, с вами все в порядке? — аккуратно выкрикнул он, подходя ближе, стараясь быть услышанным сквозь шум ливня.

Промокшая насквозь незнакомка не обратила никакого внимания на приближающегося к ней мужчину, продолжая свое странное наблюдение.

— Эй, мэм, вы меня слышите? — остановился он в паре метров от нее.

Та, дернув головой, резко ее повернула и пустым невменяемым взглядом посмотрела на Альфреда.

— Да, что?

— С вами все в порядке? — повторил он, всматриваясь в нежные черты лица и глубокие морщины на молодой коже.

Походившая на городскую сумасшедшую, женщина отдаленно показалась Альфреду знакомой.

— Не знаю, — дрожащим голосом не то от плача, не то от холода сказала странная женщина. — По мне разве можно сказать, что со мной все в порядке?

— Быть может, лучше было бы продолжить ваше наблюдение откуда-то из-под навеса. Вы можете заболеть, — аккуратно сказал Альфред, подходя ближе.

— Могу, — болезненно улыбалась незнакомка. — Но больного умом простуда не испугает. Тем более здесь мне их лучше видно. Они в последнее время, будто чувствуют мое появление, и убегают, как этот дождь сквозь мои пальцы.

— Вы о ком? — насторожился собеседник.

— Об агентах ФБР, — содрогалась незнакомка. — Я их здесь жду.

Смотря на странную обезумевшую женщину, Альфред вспомнил о тревожном поведении коллег и о сделанном перед уходом предупреждении скользкого мерзавца Поласки. Сегодня некий день Р. Видимо то, что так их беспокоило, стояло перед ним.

Неторопливо обернувшись, он решил вернуться к машине.

— Я заметила, что вы оттуда вышли, — остановила незнакомца женщина. — Но вы же не один из них. Я вас ни разу не видела.

Альфред обернулся и с улыбкой, полной жалости, посмотрел на безумную собеседницу.

— Уже нет, мэм. Сегодня утром я уволился. Извините, я тороплюсь, мне нужно в аэропорт.

— Я мама Эндрю, — вдруг оживилась она немного, подавшись в сторону бывшего федерального агента. — Эндрю Митчела. Сегодня у него день рождения, день Р, и я, как обезумевшая дура, вновь пришла сюда. Мне кажется, что вы единственная ниточка, которая меня с ним связывает, — миссис Митчел на мгновение ушла в себя и потом снова зажглась, как дрожащая у потолка лампа дневного света. — Почему вы ушли, неужто все так плохо и надежды видеть хотя бы труп Эндрю нет?

Альфред вдруг вспомнил глаза всех отцов и матерей, которых он видел, с которыми общался за эти нелегкие четыре с небольшим недели работы в агентстве. Ему вспомнились и собственные обещания, и надежда, светившаяся в их глазах, которую он им дарил. Стоя перед уничтоженной судьбой матерью, он не хотел совершать ту же ошибку.

— Простите, — тихо сказал он, избегая прямого взгляда. — Видимо, этой надежды нет.

Собеседница беспомощно улыбнулась, по ее лицу покатились слезы, которых не было видно на мокром от капель лице.

— Зачем вы говорите это потерявшей рассудок матери, каждый день молящейся за своего сына, готовой отдать все, лишь бы ребенок не страдал?

Лицо Альфреда вдруг окрасилось ненавистью.

— Я ведь сказал, простите, — холодно кинул он, разведя руками.

— О, это все меняет, — продолжала миссис Митчел, понемногу приближаясь к истерике. — Теперь мне значительно легче.

— Что я могу сделать?! — не выдержав внутреннего напряжения, крикнул Альфред. — Взять труп другого ребенка из морга и передать вам, соврав, что это ваш драгоценный Эндрю? Да, мы такие — циничные и бездушные. Да похуй на остальных, — размахивая руками, продолжал кричать он. — Лично я такой, бездушный и безжалостный. Ну не могу я их найти! Не могу! И да, у нас все хорошо, наши дети на месте, надо было смотреть за своими лучше, а не относиться к ним как к должному. Теперь мы, видите ли, должны жизнь положить за то, чтобы их найти!

Альфред замолчал и постарался отдышаться, сделав несколько глубоких вздохов. Вытерев с лица капли постоянно валящегося с неба дождя, он продолжил:

— Не хочу я отдавать за них свою жизнь. Понимаете? Не хочу! Кроме того обмана, в котором я сейчас живу, у меня ничего нет.

Миссис Митчел повернула фотографию маленького сына в металлической рамке, которую прижимала все это время к груди.

— Это Эндрю, — беспомощно заплакав, сказала она. — Мой самый лучший, очень добрый мальчик. Тот, ради кого я живу. Ради кого я жила.

Изнасилованная душа Альфреда, смотря на беззубого, полуголого пузатого малыша, разорвалась на миллион маленьких кусков. Веселые, игривые, яркие серо-голубые глаза, излучали бесконечную радость и счастье. Детская крошечная попка в цветастом памперсе комфортно устроилась среди мягких подушек на маминой и папиной кровати. Эндрю, смеясь, пытался по-детски неуклюже хлопать.

— Чьи-то грязные руки… — сквозь зубы говорила рыдающая миссис Митчел, приближаясь к Альфреду, — схватили его в тот момент, когда он кричал и звал меня на помощь. Мерзкие безжалостные сжимающие пальцы волочили его из школьного автобуса, желая навредить, причинить боль, убить самым страшным образом или изнасиловать. Мой Эндрю испытывал дикий страх и боль, когда это происходило, понимаете? И кто знает, быть может, он по-прежнему все это испытывает. Вы не имеете права сдаваться, слышите! Вы обязаны их найти и вернуть нам!

Альфред не отрывал взгляда от славной обезоруживающей мордашки, запечатленной на фото.

— Простите, — грустно сказал он, собираясь сбежать от потерявшей рассудок несчастной матери. — Я больше к этому отношения не имею.

Из мокрых рук мисс Митчел выскользнула рамка, упав на асфальт, она разбилась.

— Нет, Эндрю! — выкрикнула она, упав на колени, поднимая с тротуара осколки стекла, пытаясь вставить его обратно. — Нет, вернись, прошу! Эндрю, вернись!

Альфред смотрел, как та резала себе руки и кровь капала на фотографию. Не выдержав муки, он подскочил к миссис Митчел и, попытавшись взять ее за плечи, стал поднимать с мокрого асфальта.

— Что вы делаете, престаньте! — беспомощно пытался вернуть он ее к жизни. — Вам нужно к врачу, слышите?

Выронив из рук острые осколки, обезумевшая женщина, стоя на коленях, схватилась за брюки Альфреда.

— Умоляю!.. Верните мне Эндрю! — кричала она. — Я знаю, ему плохо. Он приходит ко мне во сне и плачет, просит, чтобы я его спасла. Прошу, вы же сильный, вы добрый, вы самый лучший, прошу, верните мне его!

Крича, не жалея горла, повторяя одни и те же слова, миссис Митчел захлебывалась в собственных слезах, смотря на незнакомца, как на Бога, способного на все.

К сожалению, глаза, утонувшие в слезах, не видят чужого горя. Альфред, смотря на мать похищенного ребенка, плакал. Дождь скрыл его слезы. В ту секунду под тяжелым, не щадящим никого ливнем он погиб, погиб окончательно и безвозвратно.

— Нет, — оттолкнул он от себя разбитую горем миссис Митчел. — Я не могу так больше, простите, не могу.

Обезумев и потеряв над собой контроль, он ринулся к машине, чтобы навсегда покинуть Индианаполис.