Песня полной луны

Глава семнадцатая

Майлз, нахрен, откинулся.

Сдох.

Его больше нет.

Гаррет поверить в это не мог. Ему хотелось выть, избить кого-то ногами, выбить всё дерьмо из той бешеной псины, что загрызла гребаного придурка Фостера, да какого же черта ему дома не сиделось?! Полиция сказала, что помер он где-то в два часа ночи, куда его вообще понесло?!

Тело нашли в одной из канализационных труб, выходящих за пределы города, совершенно случайно — повезло, что как раз в этом районе начали прочистку. Полиция говорила об этом спокойно, а Гаррета трясло от мысли, что Майлз провалялся там долго, и всем было срать, а самое хуевое — им, всем троим, тоже было срать, Майлз иногда пропадал и не отвечал на звонки, с головой уходя в учебу, он был помешан на гребаной будущей работе.

Никто не удивился.

Твою же мать!

Размахнувшись, Гаррет швырнул в стенку стеклянную пепельницу и осел на пол, вцепился ногтями в лицо.

Майлз, Майлз, Майлз.

Они были вместе с детства. Семья Фостеров переехала в Солт-Лейк-Сити из Мэна, когда отец Майлза пошел на повышение и возглавил ютский филиал компании, где работал. Они оказались в одном детском саду, потом — в одной школе, потому что жили рядом, потому что такие, как они, должны были держаться вместе, и компания из четверых друзей сложилась сама собой.

Гаррет не представлял себя без Майлза.

Злые слёзы текли по его лицу.

Они здорово поцапались тогда после вечеринки. Разбитая губа саднила ещё долго, и не только из-за удара.

Каждый раз, вспоминая, как он целовался с Майлзом, Гаррет сходил с ума.

Отец бы его прикончил. Может, пусть и прикончит теперь, плевать уже. Майлза нет.

— Блять! — Гаррет уткнулся лбом в колени. — Блять, блять!

Какого Дьявола, Боже?! Какого Дьявола Фостера понесло на улицу, какого Дьявола он напоролся то ли на бродячую собаку, то ли на стаю?!

Они не разговаривали последнее время. Отношения дали нехилую трещину после того поцелуя. Гаррет злился — на Майлза, на себя, на весь гребаный мир, который сделал его таким. На отца, чей голос постоянно звучал у него в ушах; страх перед которым затмевал всё остальное.

На отца, чьими словами он говорил в ту ночь.

«Ты хотел знать секрет. Теперь ты знаешь»

«…если хоть кто-то ещё узнает об этом, не видать тебе тепленького местечка в университете Юты и кресла сенатора от штата»

Гаррет завыл.

Он, блять, ненавидел себя за эти слова сейчас.

Когда-то, лет так в четырнадцать, они почти проникли во двор дома одной из самых красивых старшеклассниц. Майлз был влюблен в неё, как идиот, и уговорил Гаррета забраться на дерево, растущее рядом с её окном. Было темно. Как два придурка, они устроились на дереве, но крупно обломались — занавески спальни Мелоди были задвинуты.

Ствол дерева, внизу широкий и крепкий, на уровне второго этажа дома раздваивался, и как раз там, ныкаясь среди ветвей, Гаррет и Майлз безуспешно ждали, что в окне у Мелоди можно будет увидеть хоть что-то. И если Майлз таращился только на плотно сдвинутые занавески, то Гаррет таращился на него, отчаянно пытаясь справиться с волной жара, устремившейся в пах.

Майлз был его другом, он был слишком близко, и, глядя на его приоткрывшийся рот, на затуманенные влюбленностью тёмные глаза, Гаррет чувствовал, как в животе сворачивается тугая, горячая спираль.

Это было охренеть как неправильно.

Всё было неправильно: и острое желание вжать Майлза в это сраное дерево и целовать; и член, которому стало тесно в джинсах; и сбившееся дыхание. Он же не пидор какой-нибудь!..

Гаррет помнил, как спрыгнул тогда с дерева и заявил, что пойдет домой, а Майлз может торчать тут, пока папаша Мелоди его не обнаружит и не всадит ему заряд соли в зад.

— Не говори только, что не трахнул бы Мелоди сам, — Майлз догнал его почти сразу же, шутливо толкнул плечом. — Хоть усрись, не поверю.

«Я бы трахнул тебя», — безотчётно подумал тогда Гаррет.

И возненавидел себя за это.

И Майлза.

И весь гребаный мир.

А теперь Майлза нет, а боль, раздирающая его чертово сердце, — вот она. Есть. Ухмыляется, скаля окровавленные зубы. Совсем как та девчонка в его снах, та индейская сучка, похожая на Майлза; единственная, кого Гаррет хотел так же сильно.

Если бы не она, ничего этого бы не было. Если бы она не отказала, не попыталась сбежать… не сдохла, заставив их скинуть в озеро её труп. Если бы не она, Майлз бы не отдалился. Майлз был бы рядом.

Пошатываясь, Гаррет поднялся. Вытащил из шкафа початую бутылку виски, тайно увезенную из дома.

— За тебя, придурок, — прохрипел он, свинчивая крышку. Сделал глоток. В горле саднило от рыданий и нахлынувших воспоминаний.

«Я бы вытащил тебя с того света, если бы мог»

Он пил, и пил, и пил, пока не перестал соображать что-либо вообще, а гнилостный запах стоячей озерной воды щекотал ему ноздри. Уже отрубаясь прямо на полу собственной спальни, Гаррет ухмыльнулся, завидев распухшие, гниющие ступни — девчонка стояла рядом. Уже не во снах, а наяву.

— Давай, убей меня…

Она не сделала к нему ни шага.

Потом Гаррет отключился.

Полиция предполагала, что на Майлза напала стая бродячих собак, но и версию с убийством не отметала, и они ясно дали понять, что вскрытие всё покажет.

Всю ночь Дилан не мог уснуть. Сказывался и выпитый алкоголь, и действие шаманской травки, которую подсунул им тот парень, и оглушающая новость.

Майлз погиб. Они дружили с детства, и, наверное, Дилан должен был испытывать горечь. Боль. Неверие. Но, заглядывая в свою душу, он чувствовал там лишь звенящую пустоту.

Впрочем, не в первый раз. Дилан давно перестал удивляться, что большинство чувств и эмоций, которые захватывали других людей, до него доносились лишь отголосками. Кроме, быть может, вожделения — но это чистая физиология, он же не идиот и всё понимал. Секс он воспринимал как процесс, приносящий физическое удовольствие, хоть и сильное.

Из-за смерти Майлза в первые минуты Дилан испытал разве что досаду. Жизнь изменится в ближайшее время, а позволить себе принимать такие изменения он не мог.

У него было всё распланировано. Колледж. Работа в адвокатской конторе. Карьера. Женитьба на Линде. Отношения с Лекси, которые он заканчивать не собирался: слишком хотел её, и это желание, пожалуй, позволяло ему чувствовать себя живым.

Он понимал, чего от него ждут, и реакция на новость о Майлзе была соответствующей. Хотя хуево, на самом деле, было только Гаррету и Оуэну. Гаррет психанул, швырнул об пол какую-то безделушку, принадлежащую братству; Оуэн просто смотрел перед собой и что-то бормотал, не обращая внимания ни на что, пока Белла его не увела. Неудивительно, его психика давно уже пошатнулась. Куда сильнее, чем у самого Дилана, который себя хорошо сдерживал.

Несчастный случай.

В этих двух словах скрывалась чужая трагедия, которую Дилан мог понять в своей голове, но ощутить — нет. Только вот что-то его беспокоило. Нутром он чувствовал, что полиция упускает что-то… и не мог не думать о бездне, в которую вглядывался каждый день, встречаясь взглядом с глазами индейской шлюхи, гниющей на дне ютского озера.

Она продолжала приходить к нему, пусть он и уверял Оуэна и Майлза, что это — лишь их чувство вины, гиперболизированное и превратившееся в галлюцинацию. Девчонка садилась на край его постели, дотрагивалась до него и ухмылялась. Дилан смотрел на неё, не мигая, и ждал.

Ждал, когда она уйдет.

Или вцепится ему в горло.

Сделает хоть что-то. Может, он хотя бы тогда испугается до обморока?

Глаза начинали слезиться, он моргал, и девчонка исчезала.

Он почти к ней привык.

Разумеется, она была не настоящей. Тогда что так беспокоило его, царапалось где-то за ребрами, твердя, что он упускает что-то важное?

— Я должен собираться на вечеринку, — Дилан с сожалением отстранился от Лекси. — Братство устроило маскарад.

— Идешь туда с Линдой? — Лекси довольно потянулась, светлые волосы рассыпались по подушке. — Жаль, я не могу пойти с тобой, уже обещала мужу присоединиться к нему за ужином с деловыми партнерами. Устроила бы там фурор.

— Не сомневаюсь, — он представил, как она, в одном из своих шикарных платьев в греческом стиле, появляется на студенческой тусовке. Пьет с ними наравне, смеется, курит травку и отсасывает ему в тёмном уголке, куда не проберется ни один из приглашенных, если не знает дом «Каппа-Тау-Сигма» так, как знал Дилан.

В паху аж заныло. Дилан сжал губы: нет уж. Не сейчас. Он должен собираться.

— У Линды есть приглашение, — прохладно ответил он.

— Значит, не придёт, — пожала плечами Лекси. — Надо будет сказать ей, что вечеринки братства лучше не игнорировать, если она хочет произвести хорошее впечатление. Иди сюда, — закинув ногу на его бедро, она потянула Дилана обратно, в ворох простыней. — Тебе ведь не надо краситься на вечеринку, правда?..

Алексис целовала его в шею, и Дилан откинулся на спину, сдаваясь, позволяя ей ладонью обхватить его член. В постели с ним Линда была куда менее смелой, хотя из неё вышла хорошая ученица. Или она берегла свои умения для кого-то другого.

Плевать.

Мягкие, настойчивые пальцы Алексис умело ласкали его. Дилан прикрыл глаза, подаваясь бедрами в её ладонь и наслаждаясь волнами удовольствия, поднимающимися из самого низа живота вверх по груди. Губами Лекси снова прильнула к его шее, целуя, покусывая и зализывая укусы.

— Лекс… — выдохнул он.

И вдруг почувствовал, что её прикосновения изменились, а кожа на ладони стала скользкой и липкой.

Распахнув глаза, Дилан увидел её.

Ту индейскую шлюху.

Она сидела на его бедрах; от её тела шла вонь разложения, и она ухмылялась. Индейская тварь ухмылялась так, будто имела право быть с ним в постели. Свободной рукой она вцепилась в его шею, сжимая и давя. Воздух в легких заканчивался стремительно.

Этой сучке всё же удалось застать его врасплох…

Дилан и сам не понял, как из последних сил вывернулся из её хватки, перехватил её липкое, склизкое тело и швырнул на кровать, рукой ухватил за горло…

…а, когда моргнул, она снова пропала, и под ним лежала Лекси, изумленная, но отчего-то не напуганная.

Видимо, он не успел применить всю силу, и она решила, что это его новый кинк во время секса.

Черт.

Дилан чувствовал, как на спине выступили капли пота. Он мог задушить Лекси. Он мог убить её здесь и сейчас. Хорошо, что не применил полную силу.

Не успел.

— Блять… — выдохнул он, обрушился на кровать. — Прости, что-то в голове перемкнуло.

Лгать он умел. Очередное вранье слетело с губ легко и просто, хотя сердце тяжело билось о ребра, выдавая его замешательство. Галлюцинации становились опасными. Он должен найти способ контролировать их, пока они не стали контролировать его самого.

Звоночек был очень тревожным.

Он не мог позволить какой-то полуразложившейся шлюхе определять его жизнь. Она мертва, а он — жив.

— А мне понравилось, — Лекси потянулась, поцеловала его в плечо. — Даже жаль, что тебе уже пора.

— Жаль, — согласился Дилан.

И снова соврал. Именно сейчас ему было вовсе не жаль.

Сон так и не шёл. Дилан даже подумывал отправиться на озеро, но в пять утра туда уже наведывались и джоггеры, и любители гребли, и местные собачники — слишком много людей, чтобы он мог чувствовать себя комфортно. Бессмысленные толпы его раздражали так же сильно, как и бесполезный разброд и шатание.

Воскресное утро он встретил на пробежке.

Оуэн чувствовал себя так, словно его вывернули наизнанку. Первые минуты после сообщения о смерти Майлза просто выпали из памяти. Новость оглушила, и какое-то время окружающий мир вообще перестал существовать. Боль, вспыхнувшая в груди, была такой резкой и острой, что напоминала сердечный приступ.

Кажется, он осел на пол.

Кажется, кто-то подхватил его.

Оуэн помнил, что плакал, а в груди свистело болью. Белла обнимала его, целовала в макушку, шептала что-то успокаивающее, но он не слушал.

«Это она убила Майлза»

Она. Индейская сучка. Она вернулась мстить.

Нет, этого точно быть не может. Призраков не существует… но кого тогда он видел все эти дни и недели? Психика Оуэна трещала по швам, вот-вот норовила съехать в полнейшее безумие. Только Белла держала его на границе сумасшествия и рациональности.

Только она.

Если бы Оуэн только мог ей всё рассказать…

Сейчас, пока Белла прижимала его голову к груди и гладила по волосам, путаясь в прядях тонкими пальцами, Оуэн чувствовал, как слёзы обжигают ему глаза, а признание скребется в горле. Смерть той девчонки с каждым днём становилась всё тяжелее, а теперь — Майлз, и Оуэн ненавидел и себя, и Гаррета, и гребаную индейскую сучку, что мстит им даже из могилы.

«Это не могла быть она, чувак, и ты это знаешь, — сквозь горечь и боль, злые воспоминания и страх прорывался голос разума, успокаивающий и размеренный. — Даже если призраки существуют, они не могут убивать. Майлза загрызли бродячие псы и утащили в канализацию, и ничего сверхъестественного в этом нет, только невезение»

Но что-то должно было выгнать Майлза на улицу посреди ночи.

И, несмотря на утешающие слова собственного «рацио», Оуэн чувствовал: он знает, что именно видел Майлз перед смертью.

— Мне жаль, — Белла коснулась губами его макушки.

Она была рядом.

Эти слова она повторяла снова и снова.

«Мне жаль». «Я с тобой». «Поговори со мной, пожалуйста».

Он пытался. Но слова застревали в горле, каждый раз превращаясь в признание, которое оттолкнуло бы её навсегда. Оуэн не мог сейчас лишиться её, не мог, не хотел. Он не справится один, теперь без Майлза, он не справится, он свихнется, он…

Сглотнув, он шмыгнул носом. Слёзы снова обожгли щеки.

Майлз, один из его лучших друзей.

Майлз, с которым они в детстве играли в бейсбол в парке, а потом — в школьной команде. Майлз, который списывал у него химию и смеялся, что для него точные науки — это загадка гребаной вселенной. Майлз, шутивший, что на выпускном уломает их школьного психолога на охренительный трах в её кабинете — и уломал же! А поскольку аттестаты они уже получили, то никто и слова ему сказать не смог, хотя директор был в бешенстве.

И этот же Майлз в последние дни напоминал чертову бледную тень самого себя. Таблетки заменили ему сон. Таблетки держали его на плаву и они же столкнули его в ёбаную пропасть.

Майлз…

«Прости меня, чувак. Я должен был уберечь тебя. Не знаю, как, но должен был. Может, если бы мы признались…»

Какое тут, нахрен, признание, если он даже Белле боится рассказать о своем прошлом? Боится увидеть отвращение в её глазах?

— Пойду умоюсь, — Оуэн даже не удивился тому, как хрипло звучал его голос.

— Тебе помочь? — Белла коснулась ладонью его волос. Он поймал её руку и поцеловал, покачал головой.

— Я справлюсь.

Он справится — с чем? С умыванием? Со смертью одного из самых близких друзей? Со своими галлюцинациями? Захотелось вытащить из кармана пакетик с шаманской смесью Найла и закурить, ощущая, как мир сжимается до алой точки в темноте, до волнами накатывающего искусственного спокойствия и пофигизма. Но так можно и привыкнуть.

(А разве это плохо?)

Вода зашумела, утекая в раковину.

Уставившись на воду, воронкой заворачивающуюся в стоке, Оуэн сцепил зубы. Горечь мутно поднималась откуда-то из желудка, оседая в горле, на языке, и ему огромных усилий стоило просто не проблеваться — так он был себе противен.

Помог бы он Майлзу, если бы у него был шанс?

Почему они не позвонили в полицию Солт-Лейк-Сити, хотя бы анонимно? Сейчас, тогда, не важно. Почему не сказали, что виноваты… пусть бы нашли труп, а доказывать дальше — дело полиции? Почему выбрали молчать и раз за разом пытаться сохранить разваливающуюся дружбу, делая вид, что нихрена не случилось?

Теперь Майлза нет.

Нигде, блять, нет.

Он смотрел, как вода уходит в трубы. Уже знакомый гнилостный запах, забившийся в нос, заставил его выдохнуть сквозь зубы.

Подняв взгляд, Оуэн увидел позади себя лишь ванную комнату. Но он знал: она здесь. Индейская сучка здесь. Пришла насладиться его болью.

Им всем жопа. Она не оставит их в покое. Ни за что. Никогда. Она доведет их до смерти, до самоубийства. Эта мысль была такой четкой, что Оуэн и не сомневался — так и будет.

У него не оставалось сил бояться сейчас.

Пошла нахрен.

Not today.

Глядя в глаза самому себе, он размахнулся и ударил кулаком по зеркалу. Поверхность пошла трещинами, со звоном рухнула в раковину. На белый фаянс закапала кровь. Оуэн зашипел от боли, зажмурился до выступивших слёз. Свободной рукой нащупал полотенце, прижал к разрезанной ладони.

Боль от потери Майлза никуда не исчезла, просто отступила под напором физической. Но Оуэн был благодарен и за это.

— Оуэн? — Белла, наверное, услышала звук удара, забеспокоилась. — Оуэн, всё в порядке? Может, тебе нужна помощь?

Она волновалась. Правда волновалась.

И у него всё было не в порядке.

Оуэн сполз на пол, уткнулся лбом в колени. Полотенце пропитывалось кровью.

— Всё хорошо, — отозвался он. — Я скоро вернусь, детка. Просто хочу побыть один.

Ему снова хотелось завыть. Оуэн запер этот вой у себя в горле и чувствовал, как он там бьется пойманной птицей, пока не затихает совсем.