Единственная реальная вещь в твоей
жизни – это твое переживание. Вне его
либо темнота, либо иллюзорная сфера
верований и правдоподобности.
Блаженное состояние невесомости, звенящей на разные лады тишины и ощущение всеобъятной целостности вдруг скомкалось, сузилось, конкретизировалось и превратилось, в конце концов, в обидный ненужный комплекс боли, досады и абсолютного неприятия происходящего. Единственно, что соединяло и не давало вконец оторваться от уходящего былого состояния, – это темнота и тишина. Но и они не были такими, как раньше: они стали маленькими и только моими, они стали конкретно осязаемыми. С темнотой как-то можно было разобраться, но теперешняя тишина причиняла много забот: она не была всецелой, торжественной, она потеряла свою звенящесть, такую понятную и успокаивающую.
Проблемы от теперешней тишины возникали внезапно и больно в виде исходящих откуда-то потрясений, всегда имеющих целью только, как мне казалось, мое существо, в котором я уже зафиксировался.
Единственным истинным блаженством стало для меня нечто большое, теплое, появляющееся всегда именно в тот момент, когда его желаешь. От него исходило что-то совсем понятное, но покой наступал лишь на время, когда оно было рядом, давая тепло и насыщая той энергией, которая еще недавно была во мне всегда. Теперь отсутствие или наличие этой горячей и такой желанной энергии определяло мое состояние: я стал зависим от чего-то определенного и моих усилий добыть это.
Однажды тишина и темнота – те, оставшиеся напоминания о вечности, – исчезли и все вокруг зарябило и зазвучало. Но больше всего заставляло беспокоиться ощущение, возникавшее сразу впереди моего пространства: оно было всегда рядом, чего нельзя было сказать о рябившем и звучавшем. Приходилось в каждом отдельном сигнале разбираться и закладывать информацию в пространство себя.
Одно только не требовало анализа и разбирательства, всегда приносящее массу переживаний и радостных ощущений – это то, что давало необходимую энергию и тепло. Теперь я мог определять это единственное существо всеми открывшимися у меня способностями. Когда его не было рядом, я тосковал по нему, как когда-то тосковал по утерянной Вселенной. Теперь же этой Вселенной было для меня то большое, доброе, теплое и вкусное существо.
С самого начала моего нового бытия, я также осознавал, что со мною вместе находились некие частные сущности, которые лишь обонялись, как и моя новая Вселенная, но которые не были продолжением меня. Позже они определились как необходимость, с которой надо мириться и использовать в качестве обогрева.
Часто эти некие сущности вели себя непонятно – не так, как требовала моя натура. Они причиняли неприятные ощущения и впервые познакомили меня с чувством, заставлявшим кипеть всего меня и делать резкие движения, дабы избавиться в какой-то мере от совсем не нужного мне. Так что приятного от них было мало: лишь в то время, когда они замирали, превращаясь в одно, издающее тепло и одинаково пахнущее пространство.
Все это длилось до тех пор, пока весь мир не начал распадаться вокруг меня на двигающиеся и статичные формы. С каждым днем эти формы становились все более отчетливыми и понятными. Сознание мое все настойчивее билось в определении существа, сначала воспринимаемого как Вселенная и тех частных недоразумений, которые иногда мешали спокойно жить. Теперь это конкретное существо, большое и желанное, явно выделялось из всех движущихся и недвижимых форм. Лишь к нему стремился весь я, когда его не было, и растворялся в нем, когда оно являлось.
Мое окружение, кроме того большого и всегда желанного, каждый сам по себе, представляли маленькую модель его. К одному из них я все же проникся нежным чувством, ибо оно полностью копировало в крошечном виде мою большую и теплую любовь. Когда мы оставались одни, я старался приблизиться и находиться рядом с этим заменителем.
Все шло бы спокойно и гладко и дальше, но беспокойство нагромождалось внутри моей души от усиленно пробивающихся импульсов определения себя. И в один миг прозрение разорвалось четким узнаванием сущности моего бытия: девятый раз подряд, как и положено, я родился кошкой. Все наконец стало на свои места. Это последнее перерождение, конечно же, будет самым интересным, ибо уготована мне судьба этакого важного кота, любимца хозяев и хозяина соплеменников, как и полагается в последнем пребывании в мире кошачьих. Теперь я явно осознавал, что мать моя была еще незрелой формой второго или третьего рождения, но как особь – очень приятная и чистенькая, механически выполнявшая свои материнские обязанности. Двое братьев– один в четвертом, другой в пятом рождении – середина, опасная своими непредсказуемыми поворотами. Ну, а то крохотное существо, напоминавшее мне мать, представляло собой впервые родившуюся кошечку. Откуда же тебя угораздило залететь в длинную, из девяти жизней, кошачью цепь перерождений?! Что же тебя ждет на этом трудном, но увлекательном пути существования? Сколько раз тебе еще придется умирать и рождаться, все познавая и познавая тонкий, уникальный мир формы, в котором тебе суждено зреть. Восемь раз явишься ты в свет в полной памяти и опытом прежних жизней в пестрых и однотонных шкурках. У тебя еще все впереди! И если я риторически вопрошаю о том, откуда тебя занесло в наш мир, то факт того, что за проявление ждет впереди, волнует и тревожит меня куда больше. Вполне возможно, когда я очередной раз буду уходить из жизни, то взгрущу от мысли о том, что не буду рожден больше кошкой. Почему бы и нет? Ведь неплохая все же тянулась вереница лет. Конечно, все промелькнет в моей душе: добрые и плохие хозяева, любимые и нелюбимые собратья, докучные насекомые, ласковое солнышко, вкусные подачки, драки, проблемы с собаками, жирные мыши, глупые голуби и хитрые воробьи – все возникнет яркими проблесками, заполнит пространство меня сверкающим вихрем, закружит и унесет, растворив вновь в океане Вселенной.
Ю. Х.