Плацдарм

Глава 30.СИБИРСКИЙ ГАМБИТ

Пожилой, но еще крепкий охотник в плотной куртке, брезентовых штанах и высоких сапогах поднимался по склону холма к сложенной из почерневших бревен избе. За его спиной висела двустволка, а в правой руке он за уши нес добычу — весьма упитанного зайца. Невысокого роста, плотно сложенный, охотник шел неторопливо и основательно, ступая так, словно просчитывал каждый шаг. Дойдя до избы, он отпер замок и открыл дверь. Внутреннее убранство избы было очень простым: у окна прочный дубовый стол с двумя табуретками, задвинутыми под него, вдоль глухой стены — топчан с тумбочкой у изголовья и просторный книжный шкаф, на полках которого виднелись собрание сочинений Ленина, пятитомник Брокгауза и Ефрона «Биографии» с потускневшим позолоченным тиснением, и материалы съездов ВКП(б) в красном переплете. Возле печи — стол с кухонными принадлежностями. На крючках возле двери висела одежда на все сезоны: теплая доха мехом наружу, привезенная из ссылки в Туруханском крае, солдатская шинель, прослужившая хозяину все гражданскую войну, и темно-зеленый френч, пришедший ей на смену.

Охотник недолго постоял на пороге, будто проверяя — можно ли войти внутрь? Решил, что можно. Положил зайца на кухонный стол, повесил на стену ружье и патронташ. Глянул в окно: к избе спешил человек — лысоватый, низенький, с матерчатой сумкой через плечо. Охотник, сев на топчан, неторопливо снял сапоги. В этот момент снаружи послышались приближающиеся шаги, и в дверь осторожно постучались.

— Заходи, Поскребышев.

Голос охотника, такой же неторопливый и основательный, как и его походка, выдавал человека, привыкшего управлять людьми. Вошедший поздоровался — кажется, даже с легким поклоном — взял у охотника сапоги, поставил их у двери и принес ему мягкие сибирские тапки.

— Вот тебе заяц, — засунув ноги в тапки, охотник показал на добычу, лежавшую на столе и усмехнулся, — справишься?

— Справлюсь, — ответил тот без энтузиазма: возиться с животным не хотелось, но слово хозяина — закон.

— Газету принес?

Поскребышев метнулся к сумке.

— Позавчерашняя, — извиняющимся тоном сказал он, — почты опять сегодня не было.

Сев на табуретку, охотник развернул выпуск «Правды» и положил газету на стол. Затем, набив трубку и закурив, принялся за чтение.

— Набичвари [1], - тихо проговорил он, просмотрев передовицу, — просрал страну, а теперь кукарекает, как петух утром.

Он раздраженно отодвинул газету и, задумавшись, снова раскурил погасшую трубку. Поскребышев, взявшийся за зайца, счел за благо продолжить начатое на улице, хотя там было не так удобно. Помощник знал: в последнее время, когда Троцкий публиковал в «Правде» очередную статью, а это случалось чуть ли не каждую неделю, весь день хозяин ходил мрачнее тучи, и тогда его лучше было не беспокоить.

Ссылка, в которую Председатель партии ВКП(б) отправил главного конкурента, длилась уже шестнадцатый год. До начала войны охрана была формальной. Иногда Поскребышеву казалось, что так Троцкий провоцирует хозяина на необдуманные действия, за которые после можно будет наказать. Но хозяин на провокации не поддавался — ни в тридцать первом, когда массовая коллективизация привела к крестьянским восстаниям, для подавления которых на помощь ГПУ пришлось привлечь армейские части, ни в тридцать пятом, в недолгий период оттепели, начавшийся с широкой партийной дискуссией по вопросам дальнейшего пути развития страны — Троцкий таким образом выявил оппонентов, обвинил их в правом уклоне и лишил всякой власти, исключив из ЦК, — ни после того, как началась война. Поскребышев вспомнил те июньские дни сорок первого — ходили слухи, что председатель партии сбежал в страхе, что его арестуют свои же и обвинят в предательстве. И то сказать — сколько оружия, техники и прочих ресурсов передали китайским коммунистам! И все — во имя идеи мировой революции. В двадцатых годах Европе и Америке не вышло, и тогда Троцкий выдвинул идею «особого азиатского пути», якобы позволяющего напрямую перейти от полуфеодального способа производства к социалистическому. Такое радикальное переосмысление идей марксизма подкреплялось примером России — страны, совершившей успешную социалистическую революцию, отталкиваясь от далеко не самых развитых капиталистических производственных отношений. Троцкий считал, что Гитлер не решится напасть на СССР — по живой силе Красная Армия не уступала вермахту, а тому еще надо было держать оккупационную армию в Англии и на континенте, да еще и помогать Италии, увязшей в Африке. Мастер блефа и ложных выпадов, Троцкий считал таковым и сосредоточение вермахта у советских границ. Кроме того, самые радикальные из сторонников Председателя партии уверяли, что при любой попытке Германии напасть на Советский Союз в стране тут же начнется социалистическая революция. Проводились аналоги между событиями 1905 года в России и октябрьским коммунистическим восстанием 1923 года в Германии, когда казалось, что пролетариат вот-вот возьмет верх. Некоторые даже предлагали спровоцировать Германию напасть на СССР, чтобы вызвать революцию.

Но оказалось, Гитлер не блефовал. Война началась, вермахт пересек границу первого в мире социалистического государства, а немецкий пролетариат как работал на заводах, так и продолжал работать. Не то что о революции, даже о забастовках речь не шла. В тот момент власть в СССР повисла на волоске. Прошло две недели, прежде чем Троцкий обратился к стране, призвав сплотиться народ ради отражения немецкого вторжения. В эти две недели все замерло — Поскребышев заметил, как охрана, и без того не слишком строгая, словно куда-то испарилась, а примерно через неделю к хозяину явилась делегация — Зиновьев, Каменев и еще один помоложе, которого Поскребышев раньше не встречал. Первых двоих исключили из партии в тридцать пятом, и они полностью выпали из публичного поля, отказавшись от политической борьбы. И вот теперь — пришли к хозяину. О чем они там разговаривали, что предложили визитеры? Поскребышев не знал, но ушли они ни с чем. Глядя им вслед, хозяин сказал тогда: «Слабаки. Лижут сапоги тому, кто сильнее». Потом он посмотрел на Поскребышева и добавил: «Ты, Саша, лучше них. Лижешь сапоги только одному».

Была ли тогда реальная возможность вернуть власть, и не жалел ли хозяин о том, что остался в ссылке? Может, и жалел, думал иногда Поскребышев, глядя на то, как тот иногда тяжело размышляет над газетой или томиком Ленина. Так или иначе, если момент и был, то вскоре он прошел. Был сформирован Комитет Государственной Обороны, и Троцкий стал его председателем. Вспомнив времена гражданской войны, он разъезжал по фронтам на бронепоезде, в котором было все для жизни и работы: спальные вагоны, кухня, машины для поездок в сторону от железной дороги, мощная радиостанция. На крыше одного из вагонов даже прикрепили аэроплан со сложенными крыльями — правда, воспользоваться им так и не довелось. Троцкий, внезапно появляясь то тут, то там, останавливал бегущие части, расстреливал одних командиров и тут же назначал других. Но все же эта война была совсем не похожа на гражданскую. Пламенные речи Троцкого перед красноармейцами заглушались ревом немецких истребителей и бомбардировщиков, и тогда солдаты бросались в пыль, а пламенный трибун вынужден был бежать под защиту брони. К тому же и возраст давал знать себя. В июле, во время Смоленского сражения, поезд попал под налет группы «Юнкерсов», половина вагонов оказались поврежденными и без ремонта не могли двигаться дальше. Троцкий упрямился до последнего, но, когда танки Гудериана подошли на расстояние выстрела, пришлось эвакуироваться. Бронепоезд попал в руки наступавших немцев. Они восстановили вагоны, отбуксировали поезд в Германию и водили туда журналистов, чтобы те на весь мир раструбили об очередной победе немецкого оружия.

Пришлось вернуться в Кремль. Двадцатого сентября, на третий день после того, как Гудериан прорвал наспех организованный под Можайском фронт, начальник Генштаба доложил, что резервов нет, сибирские дивизии могут подойти только через два месяца, и то без танков и артиллерии. Оборонять столицу было некому. Троцкий всех отпустил и затем работал до вечера над обращением к народу. Ближе к ночи того же дня Левитан его зачитал.

Разумеется, в той речи Троцкий вспомнил и оставление Москвы в 1812, и Брестский мир. А еще он вспомнил авантюру в ночь с 25 на 26 октября семнадцатого года в Петрограде, увенчавшуюся успехов — хотя никто в ЦК не верил. Правда, об этом в обращении не было. Чем сложнее и безнадежнее была ситуация, тем увереннее Троцкий чувствовал в ней себя. Отдав приказ об отходе, он уже мысленно выстраивал линию обороны у подножия уральских гор, когда Генштаб предлагал выстроить оборонительный рубеж на левом берегу Волги. И когда кампания сорок второго годов завершилась именно так, как предвидел Троцкий, возле Урала, его авторитет снова вырос, а китайские дивизии, пришедшие на помощь северному соседу, еще более укрепили позиции Председателя партии. Линия фронта стабилизировалась, так как горный рельеф не позволял немцам использовать излюбленную тактику охвата войск танковыми клиньями, а помощь американцев позволила частично компенсировать потерянные в европейской части страны производственные мощности.

Хозяин читал сводки с фронта, ходил на охоту, по вечерам много читал и… и ничего больше. Тот визит старых большевиков — которых, впрочем, хозяин открыто презирал — так и не получил продолжения. Охрана, ослабевшая в первые недели войны, вернулась к прежнему режиму, и, пожалуй, стала слегка наглее: верный признак того, что власть чувствует себя уверенно.

Закончился сорок второй, прошли сорок третий, четвертый, пятый. Линия фронта не менялась, жизнь в новых условиях постепенно налаживалась, а позиции Председателя партии казались прочными. Смирился ли с этим хозяин? Поскребышев не имел ни малейшего представления. Он помнил рассказы о туруханской ссылке, где хозяин охотился днем, а вечерами играл в карты с ворами и бандитами — и почти всегда оставался в плюсе. Железная выдержка, приобретенная тогда, позволила хозяину однажды добраться до вершины власти. Возможно, думал долгими зимними вечерами Поскребышев, эта выдержка поможет ему вернуться туда.

После перехода в параллельный мир группа полковника Владимира Сазонова сразу выдвинулась в заданный район. Движение осложнял густой мусорный лес, то и дело приходилось прорубаться сквозь чащу. Старшина не знал, зачем надо было прокладывать маршрут именно так, но задавать вопросов не стал — приказ есть приказ. После короткой ночевки, ранним утром следующего дня полковник уже рассматривал в бинокль избу, стоявшую на холме. Понять, доволен ли он увиденным, по непроницаемому лицу Сазонова было невозможно.

Собрав группу, полковник объявил:

— Согласно разведданным, в избе на холме находятся один или два человека. Мы должны захватить их и доставить к нам.

Собравшиеся понимающе молчали — еще один язык, как это не раз бывало на фронте.

— Есть одно важное обстоятельство, — продолжил полковник, — один из этих двоих может быть похож на товарища Сталина. Возможно, он решит использовать сходство. Это никого не должно останавливать. Приказ есть приказ. Есть вопросы?

Вопросов не было ни у кого, кроме старшины, который от Владимира знал о заявленной на совещании цели операции. Она разительно отличалась от озвученной полковником. Однако задавать вопрос старшина не стал, рассудив, что в текущих обстоятельствах с этим лучше повременить.

Сходство оказалось не таким уж большим, решил старшина, глядя на то, как эти двое с завязанными сзади руками идут в середине колонны разведчиков. Сам захват произошел гладко, обошлось без сопротивления. Ссыльных не охраняли специально — скорее, проверяли их местонахождение раз в день. Конечно, к вечеру проверяющие спохватятся, но будет уже поздно.

Шли весь день, с часовым привалом. Когда солнце стало клониться к закату, Сазонов приказал остановиться на ночлег. Места были глухие, но, тем не менее, полковник запретил разводить огонь, так что поужинали сухими пайками. Захваченные вели себя спокойно. Старшина поглядывал на Сазонова — знает ли он, кого они взяли, или хотя бы подозревает? По лицу полковника и его репликам понять было невозможно.

Старшину назначили дежурить во вторую смену, с двенадцати до двух. Он проснулся незадолго до срока своего дежурства, услышав тихий разговор между захваченными и одним из разведчиков. Они были в стороне от лагеря. Сначала старшина подумал, что разведчик повел их отлить, но разговор шел слишком долго для такого простого дела. Он услышал, как тот, что походил на Сталина, резко ответил отказом на какое-то предложение разведчика. Старшина быстро поднялся, и, осторожно ступая, двинулся к ним. Они оказались дальше от лагеря, чем казалось в начале. Зачем так далеко их вести, мелькнула мысль. Ночь была ясной, светила почти полная луна, так что старшина мог разглядеть три силуэта. Приблизившись, старшина теперь мог слышать, о чем идет разговор. Он не поверил своим ушам: разведчик обращался к тому, что был в куртке охотника «Товарищ Сталин», а в его голосе слышалось должное подобострастие.

— Товарищ Сталин, вам нужно уходить, — убеждал разведчик, — это единственный шанс, пока еще темно. Вы знаете эти места и успеете уйти далеко…

Дождавшись, пока тот выговорится, охотник после короткой паузы спросил:

— Кто ты такой?

Интонацию, пусть и в речи другого человека, спутать было нельзя. Старшина почувствовал, как по коже побежали мурашки. Разведчик, однако, не смутился, и быстро ответил:

— Тот, кто считает, что без вас страна погибнет.

— На кого ты работаешь?

— На товарища Берию.

— Берия? Тот, что из Кутаисской губернии? А при чем тут он?

Разведчик, не зная, что сказать, неопределенно ответил:

— Это долго объяснять…

В этот момент под ногой у старшины едва слышно хрустнула ветка. Разведчик, однако, услышал, потому что разговор прекратился. Послышался тихий шепот, слов старшина не разобрал. Он почувствовал, что дело идет к развязке, и тихонько двинулся к ним. В лунном свете охотник заметил, как два силуэта отделились от третьего, и двинулись в сторону от лагеря. Видимо, разведчик добился-таки своего.

И что теперь, подумал старшина, что мне делать? Остановить их? Ответ пришел почти сразу — в руке разведчика блеснул ствол. Старшина мгновенно выхватил нож, и, метнув, услышал выстрел. Один из двоих захваченных упал — старшина не разобрал, кто именно, и тут же раздался стон раненого разведчика: нож угодил ему в плечо. Старшина подбежал к нему и с силой ударил по руке, в которой тот еще держал пистолет, пытаясь прицелиться во второго. Оружие выпало из руки разведчика, и старшина его подобрал. Из лагеря спешили остальные. Разведчик здоровой рукой вытащил нож из плеча и попытался ударить им старшину. Тот с легкость парировал попытку.

— Идиот, — простонал разведчик, — ты ничего не знаешь. Их надо прикончить при попытке к бегству.

Старшина склонился над ним. Слышались голоса, через полминуты остальные будут здесь.

— Чей это приказ? — спросил старшина. — Кто тебе приказал? Ну, говори!

Тот засмеялся, и тут же застонал от боли:

— Тебе лучше не знать. Но, может, сам догадаешься…

Старшина бросился в темноту — за тем, кто смог уйти. Куда он пойдет? Впереди и прямо лес становился реже, переходя в поле, и в лунном свете все было видно, как на ладони. Направо начинался спуск — там был длинный извилистый овраг, который группа пересекла перед тем, как встать на ночлег. Единственный шанс уцелеть у второго — бежать туда.

Старшина, стараясь не шуметь, и прислушиваясь, что там впереди, двинулся к оврагу.

1. Ублюдок (груз.)