Противотанковые пушки, доставленные в параллельный мир через коридор, пробитый в тоннеле между станциями «Сокольники» и «Красносельская», оказались чрезвычайно эффективным средством в штурме станций. Никаких серьезных укреплений в вестибюлях станций на въездах в тоннели не было — кто мог ожидать атаки оттуда? Чтобы не зависеть от подвода электричества, пушки устанавливали на дрезины, защищая их спереди и по бокам листами железа. Нескольких выстрелов оказалось достаточно, чтобы смять немецкую оборону на «Красных воротах». В вестибюле станции был размещен узел связи, обслуживающий северо-восточный сектор противовоздушной обороны, охраняемый взводом пехотинцев, однако шансов выстоять после атаки из тоннелей у них не было — вестибюль полностью простреливался, а сорокопяткам, поставленным на дрезины и защищенными листами железа, немцы ничего противопоставить не могли.
К вечеру шестого июля все кировская ветка метро была захвачена. Подкрепления продолжали поступать через коридоры, пробитые между мирами. Штаб генерала Говорова приступил к разработке следующего этапа операции — изоляции немецких частей, размещенных в городе. Ставку делали на внезапность, действия небольшими инициативными группами, хорошее знание города, поддержку местного населения. Говоров стремился избежать боев в черте Москвы с применением бронетехники. Сейчас такие бои шли только за плацдарм у реки Яуза — немцы стянули туда мощный кулак и стремились сбросить советские части в реку. Впрочем, успеха они не умели — поразить зарытые в землю по самую башню ИС-3 было очень сложно. Плацдарм держался, отвлекая самые боеспособные части вермахта и выигрывая время для тех, кто действовал уже практически по всей территории города.
Гудериан чувствовал, что ситуация шаг за шагом выходит из-под контроля.
Казалось, что плацдарм русских возле Яузы удалось блокировать, но вчера танковые части Красной Армии осуществили неожиданный прорыв к городу, и заняли станцию метро «Сокольники». Маршал сразу разгадал замысел противника — использовать метро для быстрой передислокации легковооруженных подразделений, способных эффективно действовать в условиях городской застройки. Гудериан немедленно отдал приказ усилить части, занимающие метрополитен, однако быстро спустить на платформу тяжелое вооружение оказалось невозможным, а русские лупили из тоннелей артиллерией — доставленной, очевидно, к местам боев по коридорам из параллельного мира. Немецкая сторона была лишена такой возможности.
Сражение постепенно принимало тот характер, которого Гудериан всеми силами старался избежать. Маршал предпочитал, чтобы исход битвы решался в одном или нескольких генеральных сражениях — и так оно и было на начальном этапе войны. Однако со временем ситуация на поле боя стала меняться — и то, что сейчас происходило в Москве, стало кульминацией этих изменений — множество локальных сражений, возникавших тут и там, наносивших вроде бы не очень большой, но постоянный ущерб немецким частям. Хуже всего было то, что для восполнения этого ущерба требовались надежные коммуникации в тылу, а сними тоже возникали проблемы: разрушение мостов заставляло прокладывать новые, более длинные маршруты, часто проходившие по лесным дорогам, передвигаться по которым без охраны означало почти наверняка стать добычей летучих партизанских отрядов. В очередной раз глядя на штабную карту с отмеченными на ней местами сражений, маршал в который раз за последние два дня приходил к неутешительному выводу — если ОКХ не примет решение о посылке подкреплений, причем срочно, контроль над ситуацией в городе и окрестностях может быть утрачен. Мысленно составляя донесение командованию сухопутных войск, маршал решил не скрывать правду — утрата контроля над Москвой означает потерю крупнейшего транспортного узла, необходимого для снабжения войск на восточном фронте и их оперативной переброски. Пару недель появились сообщения об активности русских на Урале — весьма вероятно, они готовят наступление. Это неудивительно — Герингу и его люфтваффе, несмотря на бравые заверения, так и не удалось уничтожить промышленность уральского региона, а это значит, советский «танкоград» работает на полную мощность. Весьма вероятно, что панцерваффе очень скоро придется встретиться с его продукцией.
Гудериан усмехнулся — донесение в ОКХ он, конечно, составит, не скрывая всю серьезность ситуации, вот только какие будут последствия… Не исключено, что его отзовут в Берлин, а сюда пришлют… кого? Может, Манштейна, теоретика маневренной войны и любимца фюрера, умеющего обходиться малыми средствами для достижения целей. Вот здесь как раз такой случай. Что ж, пусть попробует. Гудериан уважал Эриха, и, конечно, поможет ему всем, чем сможет.
Ладно, одернул себя маршал, не надо перепрыгивать через ступени — сначала посмотрим, как в Берлине отреагируют на доклад, поймут ли всю серьезность. Надо, чтобы поняли — еще несколько дней, и будет неважно, кого и куда посылать…
Капитан Скворцов поднялся с дрезины на платформу станции «Дом Советов». Его разведчики только что захватили выход со станции и теперь могли двигаться дальше — после того, как прибудет подкрепление.
Скворцов вместе с одним из разведчиков прошел по переходу, ведущему на улицу. Повсюду виднелись следы стрелкового боя — гильзы, выбоины от пуль на стенах, на лестнице валялся немецкий автомат.
— Это выход к дворцу? — спросил Скворцов.
Разведчик кивнул.
— Надо бы осмотреться, — сказал капитан.
— Здесь опасно, товарищ капитан. Выход простреливается. Лучше через вентиляционную шахту.
Капитан согласился. Спустившись обратно, они по тоннелю прошли к входу в вентиляционный ствол. Наверх вела лестница. Капитан поднялся по ней до вентиляционного киоска, закрытого стальной решеткой с мелкой сеткой. Скворцов прикинул, что снаружи его не должно быть видно.
Перейдя с лестницы на узкий уступ, идущий вдоль всего внутреннего периметра, капитан осторожно приблизился к решетке. Дворец Советов виднелся совсем рядом. Строительство началось за три года до войны. Первоначальный амбициозный проект со статуей Ленина на постаменте и залом заседаний в его голове пришлось несколько урезать, но и без этого здание было самым большим в Москве — как и планировалось. В конце 1941 во Дворце Советов предполагалось провести XIX съезд ВКП(б), однако война нарушила эти планы. К ее началу в здании только начались отделочные работы, вскоре прекращенные. Немцы за четыре года так и не привели здание в порядок, и использовали его огромные помещения как склады. Капитан заметил, что у каждого из входов оборудованы огневые точки, защищенные мешками с песком. Прямо в этот момент еще одну точку оборудовали между входами, за колонной.
— Да, так просто его не возьмешь, — тихонько проговорил капитан, — придется повозиться…
Увидев все, что хотел, капитан спустился в тоннель. Штурмовое подразделение должно прибыть на станцию метро в пределах часа, и Скворцову будет что сказать его командиру.
Идею захвата недостроенного Дворца Советов Говорову подсказали в Центральном штабе партизанского движения. В Челябинске знали по агентурным данным, что здание используется как склад и не имеет долговременного оборонительного периметра. Кроме того, незадолго до войны в подвал здания был проложен отдельный тоннель, начинавшийся рядом со станцией «Дворец Советов». Этот тоннель был совершенно секретным объектом, и, вполне возможно, немцы так и не узнали о нем — а если и узнали, то не придали значения. Во всяком случае, операция по захвату дворца предполагала использование тоннеля.
Взятие дворца имело не только военное, но и политическое значение. Группа «ленинградцев», возглавляемая Ждановым, настаивала на проведении объединительного съезда ВКП(б) обеих стран. По сценарию, разработанному людьми Жданова, коммунистическая партия из параллельного мира войдет в состав ВКП(б), возглавляемой Сталиным, то есть фактически прекратит существование, как отдельная организация. Лучшего места для проведения такого съезда, чем Дворец Советов, было не найти. Сталин по соображениям безопасности не мог выступить на съезде. Предполагалось, что вместо вождя съезд проведет Жданов. Он выступит с программной речью, заклеймит Троцкого и объявит его предателем интересов трудового народа. После этого власть в СССР из параллельного мира постепенно перейдет в руки «ленинградцев», которые таким образом реализуют свои амбиции.
Генерал Говоров, сосредоточившись на военной части задачи, ничего об этом не знал.
К вечеру шестого июля штурмовая группа — батальон, усиленный приданными частями, прибыл на станцию метро «Дворец Советов». Командовал группой полковник Воронов — участник штурма рейхстага. Поздоровавшись со Скворцовым, он развернул на столе схему здания, достал карандаш и двумя резкими линиями начертил на ней тоннель.
— Как мне объяснили, — сказал он, — вход в него должен быть в тридцати метрах от восточного края платформы, недалеко от съезда. Проводите меня?
Скворцов кивнул. Вместе с полковником он спустились на рельсы и двинулись в глубину тоннеля. Централизованного освещения не было, пользовались фонариками. Сквозь звук шагов доносились приглушенные взрывы — где-то наверху шел бой с применением тяжелого оружия.
В свете фонаря один за другим проплывали ребра тюбингов, наполовину закрытые силовыми кабелями. Наконец, в одном месте кабели поднялись, образуя П — образную выемку, внутри которой виднелась небольшая закрытая дверь, в которую едва мог пройти человек.
— Это она? — спросил Скворцов.
— Если верить схеме, то да, — ответил полковник.
Один из разведчиков подергал за ручку — дверь не пошевелилась.
— Ключа у вас, конечно, нет, — на всякий случай спросил капитан.
Полковник усмехнулся.
— Шутите?
— И открыть ее надо быстро? — уточнил капитан.
Воронов кивнул.
— Как можно скорее.
— Ладно, — ответил капитан, — но будет шумно.
Полковник на секунду задумался.
— Ничего страшного. Дверь закрыта, и ей давно никто не пользовался. Если кто-то в дворце и услышит шум, то вряд ли поймет, откуда он и что означает.
— А с той стороны, во дворце, как будете открывать? — спросил капитан.
— Это уже наша забота, — заверил его полковник, — откройте с этой…
Информацию о захвате Дворца Советов Жданов получил почти сразу после завершении операции. Взяв донесение, он немедленно отправился к Сталину. Они разговаривали недолго, не больше десяти минут. После этого Верховный главнокомандующий связался с генералом Говоровым, поблагодарил за успешное освобождение «символа советской власти» и обозначил главную задачу на ближайшее время — создание зоны безопасности вокруг Дворца. «В ближайшее время во дворце пройдет очень важно политическое мероприятие, — сказал Сталин, — и мы должны быть уверены, что никто не сможет нам помешать. Справитесь, товарищ Говоров?»
Выбора у генерала не было.
Товарищ Жданов не знал, что все разговоры в его кабинете прослушиваются, а расшифровки наиболее важных тут же ложатся на стол народного комиссара внутренних дел. По этой причине Берия был прекрасно осведомлен о планах «ленинградцев» провести громкое политическое мероприятие с далеко идущими последствиями в только что освобожденном Дворце Советов. На это мероприятие люди Жданова планировали собрать послушных им делегатов, наспех выбираемых на освобожденных территориях под давлением органов. Да, активная работах против тех, кто поддерживал Троцкого, еще не велась, чтобы не злить партизан, но после съезда все изменится.
Только если съезд пройдет по сценарию Жданова.
У наркома, однако, были другие планы. Он собирался провести собственную спецоперацию — рискованную, но в случае удачи «ленинградцы» потерпят полное фиаско и отойдут на периферию политической жизни на долгие годы.
Берия поднял трубку черного телефона.
— Товарищ Судоплатов, зайдите ко мне… Да, лучше сейчас.
— Задание простое, — сказал Сазонов. — Летим в Челябинск, там открываем коридор, переправляем людей и закрываем. Потом все вместе возвращаемся в Москву. Поездом. Из вагонов по ходу движения выходить нельзя. Вот и все. Вопросы есть?
— А зачем вам мы? — спросил профессор Громов. — В Челябинске уже есть обученные ребята, почему бы им не поручить?
— Потому что операция совершенно секретная, — объяснил Сазонов, — вам начальство уже доверяет, а других людей искать некогда.
В Челябинске они приземлились во второй половине дня, и сразу со всем необходимым оборудованием выехали на место. Оказалось, коридор нужно пробить в районе железнодорожного вокзала. Ровно в 21.00 по местному времени коридор открыли и стабилизировали. Саша и профессор Громов следили за оборудованием и старались не обращать внимания на тех, кого перевели на эту сторону, но не узнать знаменитое лицо с пышной шевелюрой и бородкой клинышком было невозможно. Сазонов, представившись Троцкому, указал ему, куда надо идти. «Поезд уже подготовлен, товарищ председатель партии», краем уха услышал пораженный Саша.
Все оборудование приказали оставить на месте. Поезд тронулся через двадцать минут после перехода. Саша вышел их купе в коридор, и заметил, как профессор направился в тамбур. Саша последовал за ним.
— Александр Николаевич, — тихо начал Саша под лязг вагонного железа внизу, — как вы думаете, что это значит?
Громов внимательно посмотрел на него.
— Это значит, что сейчас многое стоит на кону, — задумчиво ответил профессор, — окончательно решение, что делать с Троцким и его государством, видимо, еще не принято.
— А какие есть варианты?
Профессор усмехнулся.
— Разные. С такой ситуацией марксистская наука еще не сталкивалась, так что приходится импровизировать.
Громов невидящим взглядом смотрел в окно на проносящийся мимо летний пейзаж. Наконец, что-то обдумав, он повернулся к Саше и сказал:
— Как, по-твоему, в нашей стране принимаются важные решения?
— Ну, я не знаю… — Саша растерялся. Вроде бы простой вопрос, но он особо никогда над ним не задумывался. — Наверное, на съездах партии?
— На съездах можно обсуждать решения, выяснять мнение партийных организаций, голосовать, в конце концов. Но готовятся решения задолго до съезда. Кто их готовит?
— Товарищ Сталин и его ближайшие соратники?
Громов кивнул.
— Это уже ближе.
Лязг сцепки между вагонами порой заглушал слова, но профессор считал, что так даже лучше.
— Всегда есть разные варианты, просто потому что у наших руководителей разный опыт, разные представления, как и какими средствами решать проблемы, разное понимание стратегии. Раньше по важным вопросам разворачивались партийные дискуссии, но их давно уже не было.
Профессор замолчал. Саша тоже не знал, что сказать. Сцепка лязгнула, поезд начал намного притормаживать.
— Если нет гласного обсуждения, борьба мнений ведется другими способами, иногда… — Громов сделал паузу, — не самыми лучшими. Думаю, прямо сейчас мы вовлечены в эту борьбу.
— Но кто борется и с кем? — спросил пораженный Саша. — И зачем это? Разве мнение товарища Сталина не является решающим?
Громов улыбнулся.
— Диалектический материализм изучал? — спросил он.
— Да, два семестра, — ответил Саша, — а при чем здесь это?
Профессор вздохнул.
— Да притом, что в одно ухо влетело, а в другое вылетело. Ладно, я тебе и так много наговорил, не вздумай это с кем-то обсуждать. Что касается того, кто с кем борется… могу только предполагать. Но я надеюсь, что мы на верной стороне.
Показались станционные огни.
— Ехать еще долго, — сказал Громов, — я, честно говоря, немного притомился. Пойду-ка на боковую. И тебе советую. Хотя вы, молодые, покрепче меня…
С этим словами профессор вышел из тамбура в коридор. Немного погодя Саша последовал за ним.