Плацдарм

Глава 47.ИНТРИГА НА СЪЕЗДЕ

Разминированием Кремля после ухода немцев занимался отдельный саперный батальон, приданный Кантемировской дивизии. Работы оказалось много — были заминированы все башни и дополнительно многие участки стены, Архангельский и Успенский соборы, Грановитая палата. Все было подготовлено для взрывов, осталось только нажать кнопку.

Но этого не случилось. Более того, передача схема минирования составило одно из условий соглашения, по которому немецкие войска смогли покинуть центр столицы, оставив при себе личное оружие.

Отделению капитана Григорьева приказали разминировать Водовзводную башню Кремля. Григорьева призвали в Красную Армию в сорок втором, он участвовал в разгроме немецких войск под Сталинградом, и тогда же началась его «тихая война». После того, как фронт откатился из приволжских степей далеко на запад, настало время восстанавливать почти полностью разрушенный город. Первое, что необходимо было сделать — избавить Сталинград и его окрестности от неразорвавшихся боеприпасов и мин. Работать приходилось быстро, и чаще всего их подрывали прямо на месте. Карты минных полей немцы уничтожили, так что в НКВД даже пришлось создать специальную группу из нескольких сотрудников, владеющих немецким, которые выявили в лагерях военнопленных тех, кто мог знать, где именно устанавливались мины. В результате выявили несколько десятков полей с общим числом противотанковых и противопехотных мин, превышающим двести тысяч. К концу весны их обезвредили. Работа в Сталинграде стала боевым крещением капитана Григорьева в новой специальности.

Если для большинства 9 мая 1945 стало окончанием войны, то для саперных подразделений — скорее началом новой, более интенсивной ее фазы. Работы хватало на всех фронтах — и в СССР, и на освобожденных территориях Европы. Как ни странно, проще всего было в Германии — немцы с типичным для них педантизмом составляли подробные карты минных полей с привязкой к ориентирам на местности, указанием количества мин, их типом и времени установки. После капитуляции эти карты оказались в руках союзников, что сильно облегчало работу.

За те три месяца, что прошли после Победы, капитан Григорьев повидал немало таких карт, и уже приноровился их читать. Однако здесь, в Кремле, все было по-другому. Под строения заложили мощные фугасы с десятками и даже сотнями килограмм тротиловой взрывчатки — это не противопехотная мина, и даже не противотанковая! Согласно карте, на нижнем ярусе Водовзводной башни заложили один из самых мощных фугасов. Григорьев оценил замысел подрывников — в помещении с узкими окнами взрывная волна ударила бы всей своей силой на стены и потолок, разрушив их.

Саперы, спустившись по ступенькам в нижний ярус, сразу обнаружили фугас — его заложили в выемку у основания стены, как раз там, где и указывала карта, переданная немцами. Григорьев облегченно вздохнул — по крайней мере, в этом карта не обманула. Теперь главное — чтобы обошлось без сюрпризов, каких капитан повидал немало в том же Сталинграде. Немцы часто оставляли мины-ловушки, иногда под самыми безобидными и нужными в хозяйстве предметами: например, под чашкой. Поднимаешь такую — и остаешься без кисти.

— Всем выйти, — скомандовал Григорьев, — через пять минут я начинаю.

Капитан знал, что поставлено на карту — Водовзводную башню решили разминировать первой, так что эта операция определит, удастся ли спасти Кремль. Капитан, не торопясь, размял пальцы — слава богу, сейчас лето, не нужно греть руки. Он опять вспомнил зиму сорок третьего в Сталинграде — разминировать на холоде был сложнее всего: в перчатках не поработаешь, а пальцы на морозе быстро теряли чувствительность… В башне было тихо, из узких окон, похожих на бойницы, звуки с улицы почти не проникали. Капитан взглянул на часы — пять минут прошло, можно начинать. На первый взгляд, механизм бы несложным — обычный дистанционный взрыватель, такие ему уже попадались: не в Сталинграде, там было попроще. А вот в Берлине такого добра хватало — немцы заминировали мосты, которые следовало взорвать, чтобы замедлить продвижение Красной Армии к центру города, однако далеко не все приказы на подрыв были исполнены, так после окончания боев пришлось обезвреживать фугасы.

— Главное — без сюрпризов, — тихо сказал капитан, как следует осмотрев взрыватель, — давай-ка мы тебя вытащим…

Минут через двадцать капитан вышел из башни, держа взрыватель. Обезвреженный фугас, начиненный ста пятьюдесятью килограммами взрывчатки, теперь следовало извлечь из нижнего яруса и увезти на полигон, где его утилизируют. Капитан отдал взрыватель, сел на скамейку и закурил — небольшой отдых, а потом следующий объект — Боровицкая башня, совсем рядом. Григорьев мысленно усмехнулся — никогда до этого он не был в московском Кремле, и вот такой случай! Вряд ли обычные посетители смогут пройтись по подвалам кремлевских башен.

— Как прошло, капитан?

Это был полковник Савин, командир саперного батальона. Григорьев вскочил для доклада, но полковник скомандовал вольно и сам сел на скамейку.

— Ничего сложного, товарищ полковник. Фугасы здоровые, но взрыватели обычные, мне такие знакомы. Но это здесь, а что там, — капитан кивнул на Боровицкую, — пока не знаю, не видел.

— Хорошо, — сказал полковник, — если там и в других башнях такие же заряды, сколько времени займет разминирование?

— Если еще ребят подключить, к вечеру точно управимся, — прикинул Григорьев, — правда, фугасы надо еще вывезти…

— Это уже не твоя забота, капитан, — заверил его Савин, — если все сделаешь, представлю к ордену, — добавил полковник, — и остальные бойцы без наград не останутся.

— Служу Советскому Союзу, — ответил капитан, — разрешите выполнять?

— Уже отдохнул? Не спеши, сам знаешь, спешка — главный враг сапера.

— Обижаете, товарищ полковник…

— Ладно, иди, если готов, — отпустил его Савин, — я тебе верю…

Донесение о разминировании Кремля Берия получил к вечеру и сразу связался со Сталиным. Выслушав наркома, после недолгой паузы вождь сказал:

— Значит, немцы не обманули.

— Не обманули, товарищ Сталин.

За долгие годы общения с вождем нарком усвоил, что повторение фраз, сказанных Сталиным, помогает наладить общение с ним. Такое повторение было типичным для вождя — чтобы лучше донести свою мысль, он использовал этот прием и в речах, и в письменных работах.

После еще одной, более долгой паузы, Сталин спросил:

— Что же нам делать с генералом, Лаврентий, а? Как ты думаешь?

А вот здесь повторением не отделаться, мелькнула мысль. Нарком ступал на тонкий лед — зная, что Берия благоволит генералу, вождь провоцировал его.

Но нарком умел не поддаваться на провокации.

— Я думаю, пусть пока посидит, товарищ Сталин.

Снова пауза.

— Ты прав, Лаврентий. Пусть посидит. Это будет ему хорошим уроком. А группировкой пусть пока командует его начальник штаба. Если справится, оставим.

Берия кивнул, забыв, что говорит по телефону, но тут же исправился:

— Согласен, товарищ Сталин.

Генерал Василий Евгеньевич Тяжлов, назначенный командующим группировкой Красной Армии в параллельном мире после задержания Говорова, готовил доклад об оперативной обстановке в Москве. Немцы полностью отошли из центра города и занимали теперь позиции на западных окраинах — в Киевском, Ленинградском, Краснопресненском и Ленинском районах. Москва-река делала здесь несколько поворотов, что облегчала обороняющимся защиту позиций. Куда именно Гудериан отправил тридцатитысячную группировку, выведенную по соглашению с Говоровым — оставалось только гадать. Впрочем, мелькнула мысль, совершенно не факт, что немецкими войсками в регионе командует знаменитый фельдмаршал — вполне вероятно, его уже отстранили за сдачу столицы.

Что ж, так или иначе, пора планировать следующий этап — против Гудериана, или нет — неважно. С немецкими частями на западных окраинах Москвы должно быть покончено. Да, позиции у них хорошие, но это им не поможет: в условиях, когда дороги частично или полностью контролируются партизанами или Красной Армией, регулярное снабжения воющих частей невозможно. А это значит, окружение или плен — лишь вопрос времени.

Тяжлов вызвал своего помощника, майора Веселова, и приказал в течение двух часов собрать штаб для обсуждения плана наступательной операции. Тяжлов не сомневался, что Ставка потребует такой план в ближайшее время. И вот еще что — успешное наступление, подумал Тяжлов, облегчит участь генерала. Бывший начальник штаба считал, что Говоров за блестящую операцию, спасшую Кремль, достоин награды вместо тюрьмы, но мнение Тяжлова никто не спрашивал. Может, оно и к лучшему, думал Тяжлов. Успехи на поле боя — лучшая помощь генералу…

За организацию и проведение объединительного съезда коммунистических партий СССР отвечал товарищ Жданов, и он рассматривал это мероприятие как важнейший шаг на пути установления власти «ленинградцев» в параллельном СССР. Это была своеобразная компенсация за отказ от плана организации Коммунистической партии РСФСР по примеру других союзных республик, возникшего после окончания войны. Сталин отнесся к этому плану, мягко говоря, прохладно, опасаясь потери контроля Политбюро над решениями, принимаемыми в самой главной республике. И вот теперь такая удача — СССР в параллельном мире, почти проигравший войну и поэтому прекрасно подходивший на роль младшего брата сталинского СССР. Вот здесь и можно развернуться.

Почти полное освобождение Москвы после проведенных Говоровым переговоров создало условия для проведения съезда во Дворце Советов — именно там, где предлагал Жданов. Делегатов спешно выбирали по всем освобожденным территориям. Эмиссары из Москвы убеждали, что объединение двух партий — естественный шал, необходимый для построения общего коммунистического будущего. Председатель Партии, Троцкий, в этих рассуждениях не упоминался, однако агитаторы давали понять, что именно он несет ответственность за катастрофические поражения Красной Армии в первые годы войны. Этот человек должен уйти — такие слова напрямую не произносились, учитывая по-прежнему высокий авторитет Троцкого в первичных партийных организациях, но вывод напрашивался сам собой.

Пока люди Жданова вели агитацию на местах, подготавливая делегатов к неизбежным решения, в самом Дворце Советов кипела работа по подготовке к съезду. Сделать надо было очень много. В период оккупации немцы использовали огромное здание в качестве склада, совершенно не заботясь о его внутренней отделке. Сначала Жданов предполагал провести съезд в Большом Зале Дворца, но вскоре стало ясно, что это невозможно — слишком многое надо сделать, чтобы оборудовать его всем необходимым. Скрипя сердце, Жданов согласился на Зал Конституции, имевший, по крайней мере, естественное освещение сквозь огромные окна, выходившие на фасад. В Зале немедленно начал устанавливать сидения для делегатов и монтировать сцену для президиума. Вставить стекла в окна, очевидно не успевали, поэтому ограничились тем, что привели в порядок рамы. Просторное, наполненное воздухом помещение чем-то напоминало открытые храмы древних греков и римлян, где среди колонн решались мировые проблемы. Жданов, осматривая зал, подумал, что Сталину это понравится — склонность вождя к внешним атрибутам древних империй глава «ленинградцев» подметил давно.

Съезд назначили на одиннадцатое июля. Сталин не собирался присутствовать на нем по соображениям безопасности, однако направил послание, зачитать которое поручил, естественно Жданову. Вечером десятого июля делегаты начали прибывать на съезд. Проект решений об объединении партий, отпечатанный тиражом, вдвое превышавшим число депутатов, раздавали при регистрации. Имя Троцкого не упоминалось ни разу. Казалось, плану Жданову ничто не угрожало, и мероприятие пройдет по его сценарию.

Рано утром одиннадцатого июля Сашу разбудил шум машин, остановившихся у входа в главный корпус профилактория. Не в силах преодолеть любопытство, свойственное любому научному работнику, Саша встал и слегка отодвинул занавеску. Оказывается, машин было три. За кем они приехали, мелькнула мысль. Ответа не пришлось долго ждать — вскоре из дверей появилась группа товарищей в деловых костюмах. Не узнать лицо в очках и с бородкой клинышком было трудно. Троцкий с Литвиновым сели в первую машину, остальные уселись в другие. Кавалькада тут же тронулась, быстро набирая скорость. Они явно куда-то торопятся, подумал он.

— Ты что не спишь? — спросила Маша, подняв голову от подушки. — Что там?

— Троцкий куда-то поехал, — ответил Саша.

— А… ну, так это — на съезд, наверное.

— Какой съезд?

— Объединительный. Ты что, я же тебе вчера за ужином рассказывала.

— Точно! — Саша сделал вид, что вспомнил. На самом деле он в который уже раз обдумывал, как расширить коридор между мирами чтобы можно было переводить самолеты без того, чтобы их разбирать. То, что говорила жена, он совершенно не воспринимал, отделываясь «угу» и «Надо же!» Задернув занавеску, Саша вернулся к жене. Неужели Троцкий едет присягать на верность? Странно как-то… Ладно, бог с ними, до подъема еще час, можно поспать…

Зал Конституции был полон. Делегаты слушали выступающих, сидя на широких и длинных скамьях, наспех установленных в зале. Из открытых окон долетал легкий летний ветерок, шевеливший красочные плакаты и лозунги, перемежаемые портретами Сталина. В президиуме на сцене сидели Жданов, Вознесенский, Кузнецов, Абакумов и другие, менее известные руководители. Берию в президиум не пригласили — прочем, он и не ждал.

После доклада Жданова выступали делегаты региональных партийных организаций. Выступления эти, зачитываемые по бумажке, были похоже одно на другое: благодарность доблестной Красной Армии за освобождение Москвы (хотя западные окраины еще удерживались немцами, но на это не обращали внимание), восхваление Сталину, гордость за великую родину и готовность влиться в ряды возглавляемой вождем ВКП(б).

В дальнем от сцены конце зала обозначилось движение: появились опоздавшие депутаты. Поскольку съезд собирался в чрезвычайных обстоятельствах, само по себе это обстоятельство не вызвало удивления. Это была делегация Челябинского обкома. На задних рядах поднялся шум, послышались приветственные возгласы. Жданов недовольно взглянул туда и похолодел — к президиуму шел Троцкий собственной персоной в сопровождении Рафаэля Саркисова, личного охранника Берии, и еще двоих вооруженных офицеров. Троцкий сел в первом ряду — те, кто был рядом, подвинулись, а Саркисов, не прерывая выступающего, направился к сидящим в президиуме. Те глядели на него, как завороженные. Что сейчас будет? Он пришел их арестовать по приказу Берии? Знает ли об этом Сталин? Жданов встал. Саркисов подошел к нему и что-то тихо и по виду почтительно произнес. Жданов, выдержав паузу, медленно кивнул и вернулся на свое место, а Саркисов спустился к делегатам и сел рядом с Троцким. Зал уже гудел, как улей, заглушая выступающего, слышались возгласы «Троцкий!», «Лев с нами!», «Ура Троцкому!» Депутат, скомкав выступление, освободил трибуну. Жданов тут же поднялся.

— Товарищи! — сказал он громким и четким голосом, видимо, уже оправившись от потрясения. — Товарищи, прошу тишины! Слово имеет представитель делегации Челябинского обкома!

Зал взорвался аплодисментами. Троцкий встал и направился к трибуне, сопровождаемый приветствиями. Сидевшие в президиуме являли полный контраст залу: никто из них не хлопал. Жданов был готов провалиться сквозь землю — он уже понял, что его обвели вокруг пальца.

Троцкий тем временем подошел к трибуне, встал за ней, и, поприветствовав делегатов и президиум, попросил тишины. Аплодисменты постепенно стихли.

Затем Троцкий начал говорить.