Пляска в степи

Девка в тереме V. Часть 2

От автора: Это сложная часть. Но все не так плохо, как может показаться в какой-то момент.

…

⁃ Касаточка моя, — позвал он ее, не ведая, что знал это слово раньше. — Обидел тебя кто?.. Сгорбившись, Звениславка склонила голову. От его нечаянной, редкой ласки сделалось лишь горше. Ни за что бы он не назвал ее так, коли ведал бы, что она натворила. Сейчас она расскажет, и князь отпустит ее плечи, оттолкнет в сторону и резко выпрямится, повелительным жестом откинет за спину свой плащ. Чтобы ничем ненароком не коснуться своей грязной жены. Непрошенное воспоминание пришло на ум. Не так давно Звенислава уже стояла подле мужа на коленях, когда разувала его после свадебного пира. Он сидел тогда на лавке и точно также смотрел на нее сверху вниз… Недвижимый как скала, положив ладони на бедра, он сидел и лишь молча наблюдал, как она снимает сперва его правый сапог, а затем — левый. Ни единым жестом он не подсобил ей, не потянулся в ее сторону, ибо так было заведено. А после, когда, отложив в сторону сапог, Звенислава отважилась поднять лицо и взглянуть на мужа, он подхватил ее на руки будто перышко и усадил себе на колени… Она моргнула, и воспоминание минуло. ⁃ Что приключилось, милая? — спросил Ярослав, заметив, что жена перестала горестно рыдать. Придерживая ее за плечи, он встал сам и помог подняться ей. Звениславе бы оттолкнуть его руки, ведь у нее не было права на его жалость. Она предала его — своего князя, мужа, господина. Она не смеет купаться в его ласковом взгляде, не смеет слышать ласковый голос, чувствовать бережное касание его пальцев. Она сотворила такое, что заслуживает, чтобы эти пальцы, от которых она не знала прежде боли, вытащили из-под кики ее косы да хорошенько за них оттаскали. ⁃ Княгиня Мальфрида… — вздохнув, сказала Звенислава. — То моя вина… ⁃ Что говоришь ты? — князь переменился в лице, когда она заговорила об его мачехе. Он как раз усадил жену на лавку подле стола и сам сел напротив. Сгорбившись, Звениславка склонила голову, опустив взгляд на сложенные на коленях руки, и стиснула в кулаках подол дорогого, расшитого платья до побелевших костяшек. На мужа смотреть сил у нее не было. Она и так ведала, как потемнеют от гнева его светлые глаза, как побледнеет старый шрам на щеке, как заходят по лицу желваки — до того крепко князь стискивал зубы всякий раз, когда гневался. Вздохнув, Звенислава рассказала мужу все. Как пришла однажды в терем ее дядьки незнакомая женщина-знахарка, назвавшаяся Зимой. Как она вылечила дядьку от недуга, когда прочие лекари лишь разводили руками да велели готовиться подносить Богам поминальные жертвы, ибо долго дядька Некрас не проживет. Как приветил ее тогда князь, оправившись от тяжелой лихоманки. Как она сама, Звенислава, подсобляла госпоже Зиме с врачеванием, собирала для нее травы, заваривала целебные настойки и толкла мази… Как в четыре руки они накладывали повязки кметям Ярослава, посеченным хазарами перед самыми воротами дядькиного терема. Как шептались за спиной у знахарки, что та ведьма и ворожит на железе. Ярослав слушал, не перебивая, но все больше темнел лицом. Звенислава старалась пореже на него глядеть. И без того недоставало храбрости в ее зайчишечьем сердечке. Коли посмотрит на хмурого, грозного князя, так и вовсе последнюю смелость растеряет. Уйдет в пятки робкая душонка, и слова вымолвить не сможет. Звенислава рассказала мужу, как однажды ночью во время пути на Ладогу воочию убедилась, что слухи про знахарку оказались правдивы: она ворожила, стоя в реке, и вода бурлила черным. Как она забеспокоилась, когда госпожа Зима пропала, едва впереди по стезе показался ладожский терем. Как однажды увидала ее, никем не замеченную, замотанную в тряпье, в своих горницах. Как попросила знахарка ее втайне заказать у кузнеца в городище торквес и даже показала рисунок угольком на бересте. Как послушно она исполнила ее просьбу, дважды встречалась с кузнецом, ускользая из терема прочь, никому ничего не говоря. И как узнала тот торквес в обуглившемся, покрытым кровью княгини Мальфриды куске железа, что нашли подле ее холодного тела. ⁃ Прости меня, господин. Выходит, моими руками пришла в твой дом беда. Договорив, она замолчала. Ссутулилась и еще пуще склонила голову, хотя казалось, что ниже уж некуда. Она ждала, что скажет князь. Ждала его приговора. Ярослав устало потер переносицу. Глупая, глупая девка сидела перед ним. ⁃ А попроси она нож, ты бы тоже дала? — спросил он строго. ⁃ Нет, — она быстро-быстро замотала головой. — Я не ведала, для чего ей торквес! Она сказала, что в дар для ее давней подруги… Князь так на нее посмотрел, что Звениславка разом замолчала и подавилась словами, позабыв, что еще хотела сказать. ⁃ Как ты могла ей поверить? Нынче Ярослав говорил с ней холодно и враждебно, словно и не он совсем недавно назвал ее касаточкой и силился припомнить все ласковые слова, которые только знал. Она заслужила, Звениславка это знала. Заслужила и ярость мужа, и его злость, и недоверие. И строгий взгляд из-под нахмуренный бровей, и суровый прищур его потемневших глаз. Она чувствовала себя голой, когда он вот так глядел на нее, пронзая насквозь. Голой и беззащитной, да так в общем-то и было. Он ее господин, и он один нынче вправе распоряжаться ее жизнью. Вправе ее наказать. Хотелось плакать, но Звенислава крепилась. Простит ли он ее? Сможет ли когда-нибудь вновь доверять? После всего, что случилось; после всего, что она скрывала от него? Пусть по глупости да наивности, без злого умысла, не замышляя дурное, но все же скрывала. ⁃ Она была ко мне добра, — Звенислава ответила на вопрос мужа единственную правду. *** Тем вечером в горнице при тусклом свете жировика она дожидалась князя до поздней ночи. Сидела на их покрытой мехами постели и сперва пыталась вышивать мужу рубаху, но вскоре бросила, исколов все пальцы и трижды спутав нитки. Тяжелая, богато украшенная кика лежала подле нее на лавке. Сегодня она сдавливала голову Звениславы неподъёмным обручем, отчего ломило виски. Отложив в сторону шитье, княгиня уже не стала браться ни за что иное, а лишь глядела на закрытую дверь в томительном, мучительном ожидании да чутко прислушивалась к каждому шороху за стенами. Хоть и знала, что прислушиваться все впусте. Ярослав хозяином бесшумно ступал в своем тереме всюду, куда бы ни направился. Даже скрипящие, громкие половицы молчали под его сапогами. Звенислава отпустила теремную девку и насилу прогнала воительницу Чеславу. Никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось говорить. Все нутро сжималось в страхе, скручивалось в тугой комок наполненного ужасом ожидания. Князь был в своем праве всяко наказать ее. Мог бы и убить, и никто слова бы ему не сказал. Ну, разве что Чеслава вступилась бы за нее теперь… Она вздрогнула, когда открылась дверь, и в горницу вошел Ярослав. Увидев ее, он нахмурился, и Звениславке захотелось сжаться до крошки от каравая на дубовом столе, исчезнуть тотчас из горницы, из терема, лишь бы не испытывать на себе этот взгляд, которым князь ломал мужей куда как сильнее, смелее ее. ⁃ Не спишь, — сказал он, и в ночной тишине его слова прозвучали особенно колко, почти враждебно. Ярослав расстегнул фибулу на левом плече и позволил княжьему плащу стечь с себя на дощатый пол. Он все делал будто бы через силу, словно каждое движение отзывалось в теле болью. Под плащом у него была теплая рубаха из шерсти. Звениславка сама ткала ее, сама вышивала красивый узор на вороте и рукавах. Она не знала, что сказать князю, да и стоит ли. Резким, рваным движением Ярослав дернул на вороте рубахи завязки и, стянув ее через голову, также уронил на пол. Звенислава с трудом сглотнула, наблюдая, как муж подходит к ней с ожесточенным, суровым лицом. Князь сжал ее плечи и поднял с постели, поставив пред собой. Молча, не говоря ни слова, он снял с княгини верхнюю свиту, развязал пояс поневы, отбросил ее в сторону вместе с рубахой. Он дернул ленты на ее косах, и она почувствовала, как прядь за прядью расплетаются ее длинные волосы. Оставшись лишь в исподнем, Звенислава клацнула зубами, задрожала от холода и страха и безотчетно попыталась прикрыть руками грудь. Но Ярослав резко одернул ее, отвел в стороны руки, сжав ей запястья. Хуже всего было его молчание. Звенислава пережила бы все, скажи он хоть слово! Но князь лишь выжигал ее нутро своим взглядом и ничего не говорил. Его прикосновения приносили с собой лишь холод; он был нарочито груб с ней — впервые на ее памяти. Доселе Звенислава не видела от него жестокости. Стало быть, нынче настал тот час. Она разумела, что он решил наказать ее так. Слышала немало таких рассказов еще в далеком-далеком степном тереме дядьки Некраса, когда бегала с Рогнедой на посиделки. Звенислава приказала себе стерпеть. Она не станет противиться. Она сожмет зубы и примет должное. Она заслужила. Заслужила все. Княгиня едва заметно повела подбородком, поднимая голову. Пока Ярослав стаскивал с нее исподнюю рубаху, она приказала себе смотреть ему на переносицу и ни в коем случае не глядеть в глаза! Князь был хмур и сосредоточен, словно говорил на вече с боярами, а не раздевал свою водимую. Следом за ее исподней рубахой на пол полетел его кожаный воинский пояс и портки. Ярослав мертвой хваткой сжал ей запястье, подвел к постели и подтолкнул, заставив спиной опуститься на меховые шкуры. Звенислава издала звук, похожий на писк, стиснула в ладонях мягкий мех и уставилась в потолок, плотно сжав ноги. Когда князь навис над нею, выпрямленными руками упираясь в постель по обе стороны от ее лица, по щеке Звениславы скользнули две быстрых слезинки. Она уже не девица, чтобы плакать под мужем… Моргнув, она сделала то, чего боялась больше всего — случайно заглянула Ярославу в глаза. Она поспешно отвернула в сторону лицо и, стиснув зубы, принялась разглядывать его правую руку, всю в шрамах и ожогах по локоть. Левая рука князя требовательно легла ей на бедро, заставляя раздвинуть ноги, и Звенислава подчинилась. Согнув руки и навалившись на нее сверху, тяжестью своего тела он вдавил ее в меховые шкуры, и она зажмурилась, затаив дыхание. Прошел миг, другой, третий. Ничего не происходило. Решившись, Звенислава приоткрыла один глаз. Лицо Ярослава было близко-близко: она могла почувствовать его дыхание, разглядеть все ниточки морщин и шрамов. Она видела, как бьется жилка у него на шее, чувствовала его запах: горечь разнотравья, сладость хмельного меда, терпкость мужского тела. Видела стиснутые до судороги челюсти. Видела, как что-то ломается у него во взгляде, разлетается на сотни маленьких щепок. А потом Ярослав тихо, утробно зарычал и с видимым усилием подался назад, отрывая себя от жены. Он отодвинулся от нее и встал, рваными движениями натянул отброшенные в стороны портки и сел на постель — к ней спиной. Ничего не разумея, Звенислава захлопала глазами. Она протянула к нему руку, желая коснуться, но одернула сама себя. Напряженные жилы бугрились над его лопатками, заставляя плечи каменеть. — Ярослав, — она позвала его тихим голосом, охрипшим от долгого молчания и страха, и подползла к нему поближе, прижалась щекой к плечу и закрыла глаза. На ресницах вновь дрожали слезы, на сей раз другого толка. Князь повернул в ее сторону голову. — Господин, пожалуйста, — она всхлипнула, изо всех сил борясь со слезами. — Прошу тебя… Звенислава боялась, когда муж вошел в горницу с холодным, отстраненным лицом. Боялась, когда он грубо стащил с нее одежу и повел к постели, железной хваткой сжав запястья. Боялась, когда навис над нею и положил руку на бедро, заставив развести ноги. Но тогда ее страх и вполовину не был так велик, как стал нынче. Она не ведала чего ждать. Коли муж передумал, коли не станет ее наказывать — значит, никогда и не простит? Али замыслил иное и отошлет ее с глаз долой, в маленький удел на границе княжества?.. Как была нагая, Звенислава медленно подползла к краю постели и стекла на пол, укрытый медвежьей шкурой. Она обняла неподвижного мужа за ногу, щекой вдавилась ему в бедро, крепко зажмурившись, и спутанные, распущенные волосы укрыли ее спину густым плащом. Она не знала, как еще убедить князя в том, что не замышляла ничего дурного ни против него, ни против его семьи. Какие еще подобрать слова?.. Раздался тяжелый вздох, и спустя бесконечную, невероятно долгую минуту рука Ярослава легла ей на макушку и погладила, как дитя. Верно, даже суровый князь не мог нынче гневаться на нагую, перепуганную девку, жавшуюся к его ногам так, словно был он последним устойчивым камешком на сотрясавшейся земле. Звениславка закусила изнутри щеки, удерживаясь от всхлипа. — Посидишь в горницах пару седмиц, Чеслава тебя постережет, — сказал он ей, и в его голосе больше не слышались ни злость, ни холодность. — Нос наружу казать не смей. И неясно, чего больше в его приказе: наказания али заботы, чтобы вновь не пришла к ней знахарка с чудной просьбой, обернувшейся бедой. Она закивала и подняла на него блестящий от непролитых слез взгляд. Ярослав тоже смотрел на нее: бесконечно устало и все еще хмуро. Но лицо его все же смягчилось. Разгладилась глубокая складка меж густых бровей, ушел из взгляда недоверчивый, испытующий прищур. — Спасибо, спасибо, — шептала Звенислава сухими, искусанными губами. Горячая как пламя благодарность разливалась внутри нее. Казалось, минуло все худое, что она успела себе вообразить за этот бесконечный день. Ярослав гневался, но уже иначе. Она по-прежнему была виновата, по-прежнему натворила много всего, но внутри тлела робкая надежда, что ничего не потеряно. Что муж ее простит. Что однажды вновь посмотрит на нее с той нежностью и ласково позовет… Будто прочитав ее мысли, Ярослав склонился и поднял ее со шкуры, усадив себе на колени. Не стерпев, Звениславка расплакалась, спрятав лицо у него на плече. — Я не ведала, не ведала про торквес, — вновь и вновь повторяла она, чувствуя тепло его тела. — Я даже не помыслила тебе рассказать… Я никогда бы не стала ей помогать, коли б знала, для чего… Он слушал ее и гладил по растрепавшимся волосам — монотонно и размеренно, размышляя о чем-то своем. Когда рыдания, наконец, затихли, и Звенислава пригрелась в его тепле, замерла, стараясь не шевелиться, чтобы никак ненароком не нарушить тот воцарившийся, хрупкий покой, Ярослав разрушил его сам. — Ты никогда больше не посмеешь ничего от меня утаить, — сказал он, поймав встревоженный взгляд жены. — Никогда. — Я обещаю, господин, я обещаю, — горячо зашептала она.