Пляска в степи

Кметь с косой III

В ночь перед битвой Чеславе не спалось. Вроде и не безусым юнцом она была, и немало сражений встретила, а все же тревожилась. Свербело где-то внутри гадкое, неприятное предчувствие беды. Она и сама на себя разозлилась, мол, разволновалась словно дитя малое, еще бы сопли распустила, и тогда точно можно в тереме у черноводского князя остаться. Хоть и строжила себя Чеслава, выговаривала сердито, а никак успокоиться не могла. И впрямь как девка, чувствую беду — и все!

Мыслями своими она ни с кем делиться не стала, еще не хватало чужие сердца разбередить. Но ранним-ранним утром, еще когда не все звезды на небе погасли, она встала с места, где ворочалась, пытаясь заснуть, и отправилась пройтись по тихому, сонному лагерю. Они давно покинули земли черноводского княжества и ночевали сегодня во владениях хазарского каганата.

Тихо, почти бесшумно ступая, Чеслава шла мимо множества спавших людей. Лагерь ставили на скорую руку, и каждый уснул, положив голову на седельные сумки и укрывшись собственным плащом. Небольшой навес поставили лишь для князей и воевод. Диво, но Буян Твердиславич отправился в степь вместе с ними, не послал заместо себя родича. Чеслава почему-то мыслили иначе, а как узнала, то устыдилась. Напрасно она так недобро про черноводского князя думала.

От княжьего навеса Чеслава старалась держаться подальше. Были там сыновья князя, которому она раньше служила. Они не поделили отцовскую вотчину, раздробили землю на уделы… нехорошо они расстались тогда. Не нужно, чтобы нынче они ее узнали. Ни к чему это сейчас.

Немалое войско удалось собрать князьям. Она и не помнила, чтобы когда-либо такое бывало. Никогда прежде хазарам не противостояла объединенная, сильная рать. Никто из князей от своего слова не отступился. Выставили все дружины, как было промеж ними уговорено.

Накануне до глубокого вечера князь с воеводами меж собой что-то обсуждали. Стемид на свое место поздно вернулась. Она не спала, и он сказал ей, что в битве ей надлежит быть подле Ярослава Мстиславича. А сам сотник поведет большую часть ладожского войска за собой. Он тоже тревожился, всегда улыбчивый Стемид со звонким, залихватским смехом. Будет лежать на нем тяжелая ноша. Вести за собой людей — непросто. А кто иначе думает, тот никогда в битве не бывал.

Все было промеж князьями оговорено: и как выстроится крепкое войско русов привычной «стеной», и как встанут в первые ряды витязи с высокими, тяжелыми щитами, укрытые с ног до головы кольчугой и металлическим доспехом. Они и встретят хазарские волны своими копьями да топорами. Промеж ними будут конные лучники с огненными стрелами, обернутыми промасленными тряпками. Конные же воины прикроют войско с боков. Князья верили, что хазарские волны разобьются о «стену» из войска русов, ведь будут те стоять крепко, стоять насмерть.

Хазары всегда нападали волнами и почти всегда нападали первыми, об этом ведали все, кто хоть раз сталкивался с ними на поле сечи. Сперва на противника налетали конные лучники. Они осыпали его стрелами, пытаясь запугать и заставить дрогнуть. Отступить, сделать необдуманный шаг.

Следом за стрелами вихрем мчались хорошо вооруженные воины: с железными нагрудниками, кожаными доспехами и шлемами, со щитами, длинными копьями али саблями, пальцами да топорам. Лучшим из лучших воинам надлежало сломить слой противника, ударить по его разрозненным рядам.

Третьей волной нападали пешие хазары, вооруженные копьями да щитами. Сомкнув плотные ряды и вскинув щиты, ощетинившись копьями, они медленно шагали вперед, сминая своего врага числом и сплоченностью, ведь на место одного павшего вставали трое живых.

Четвертую же волну хазарские каганы берегли для себя. В бой она вступала крайне редко, коли бывала на то великая нужда.

Чеслава брела сейчас мимо дюжины дюжин людей. Мужчин. Витязей. Многие завтра будут мертвы и не увидят новый рассвет. Быть может, и она сама. Смерти она не страшилась. И не потому не могла спать, что боялась чего-то. Но глухая тревога грызла ее изнутри. Словно она что-то забыла. Что-то не сделала. Что-то упустила.

Неужто по княгине скучала? Так посмеивалась Чеслава над собой. И оправляла рубаху, которую ей Звенислава перед самым-самым отъездом вручила. Вернее сказать, торопливо сунула в руки что-то невесомое, обернутое в кусок тканины, и велела развернуть, как на отдых войско встанет. Чеслава так и сделала, и с той поры редко рубаху снимала.

Может, и впрямь она по княгине тосковала. Вот и свербело внутри. Осталась ведь Звенислава Вышатовна в тереме.

Она вздохнула и кивнула дозорным, которые искоса поглядывали на нее, бродившую в одиночку поодаль ото всех. Хорошо бы ей все-таки не умереть и вернуться на Ладогу. Может, она и вовсе там навсегда останется, коли князь из дружины не погонит. Впервые, как покинула она отчий дом много-много весен назад, захотела Чеслава где-то остаться. Обрасти корнями. Может, и свою избу возвести. А что, она сдюжит, она девка крепкая.

Чеслава тихонько хмыкнула. Вот, значит, какие мысли ее перед битвой мучают. Дом. Что-то свое.

Может, еще и мужа себе возьмешь?

Невольно она обернулась в сторону, где спали ладожские войны. Так далеко она, конечно, Горазда не разглядела, но все же подумала о кмете, который взялся по ней вздыхать. Она и не ждала для себя ничего такого. Уж точно не ждала с той поры, как лишилась глаза, да как губу ей надвое рассекли.

А оно вон как. Ишь ты. Прикипел к ней.

Может, и возьму мужа, развесёло подумала Чеслава. Коли живыми оба вернемся.

Меж тем, пока она неприкаянно бродила кругами по лагерю, задолго до рассвета начали просыпаться воины. Этой ночью много не удалось поспать никому. Вскоре ее разыскал смурной, бледный Горазд. Конечно, он молчал, но Чеслава и без его слов ведала, что ему было страшно. Никогда прежде он не бывал в больших сражениях. И нынче боялся. Если бы он сказал ей, она бы не стала насмехаться, ведь в первый раз боялись почти все. Она помнила, что чувствовала сама.

— Сотник Стемид сказал, что мы подле князя будем. И Лутобор еще, и пара дюжин кметей, — сказал он ей и протянул хлебную лепешку, которыми их угощали еще в черноводском княжестве.

Он повесил голову и пнул подвернувшийся под ноги камень.

— Да, — она кивнула. — Стемид возглавит ту часть войска, которая пойдет вместе с другими княжескими дружинами.

— Но почему не сам князь? — спросил Горазд тоскливо. — Я мыслил, что он первым бросится в битву.

Чеслава подавила улыбку, не желая его обидеть. И сказала так мягко, как только сумела.

— Князю не должно в битву бросаться. Так по большой глупости делают.

Горазд посмотрел на нее искоса, но ничего больше не сказал. Пнул еще один камень и нарочно повернулся в сторону навеса, рядом с которым стояли князья и воеводы.

Она заметила, что у него покраснела шея, не прикрытая воротом рубахи.

— Пора, — глухо сказал Горазд, так и не повернув к ней лица.

Перед самым-самым рассветом пестрое, огромное войско выдвинулось вперед. С сотником Стемидом они не успели перемолвиться словом: тот увел ладожскую дружину вперед, ближе к черноводскому князю. Чеслава ехала верхом позади князя и Лутобора и затылком чувствовала на себе взгляд Горазда.

Накануне дозорные донесли, что расстояние до хазарского становища меньше, чем один дневной переход. Они были очень близко.

И чем дальше сейчас продвигались княжеские люди, чем чаще то в одну, то в другую сторону откалывалась часть, которую возглавлял воевода али сотник. Войско постепенно растягивалось ошуюю и одесную. Вперед уже выступили закованные в кольчуги гридни с копьями да щитами, а позади них следовали лучники и кмети с зажжёнными факелами и масляными тряпками. За кметями же сбирались остальные, а конные ратники уходили ближе к краям, чтобы накрыть хазар с боков.

Вскоре далеко впереди поднялось необъятное пыльное облако. Такое бывает, когда дюжины дюжин ладошей мчатся вперед по степи, разбивая землю ударами своих мощных копыт. Хазары шли на них, и невольно Чеслава посильнее сжала поводья.

Конечно, хазары их ждали. Не могли не ждать. Не после того, как Ярослав отправил своему брату послание. Она так и не уразумела, в чем оно заключалось, и Горазд толком не смог ничего рассказать. Она понимала. Это была не его тайна, не ему о ней и говорить.

Хазары выманивали их давно. Хазары и княжич Святополк, который предал все, что смог. Землю своих отцов и дедов. Устои, по которым его воспитывали. Терем, в котором он вырос. Родню и кровь, которая бежала по его жилам. Если есть на то воля Богов, то лежать ему вскоре мертвым на поле брани.

Чеслава всякий раз вспыхивала ненавистью, стоило ей помянуть Святополка. А ведь она даже не родилась на Ладоге. Что же чувствовали те, кто сызмальства жил в тереме, служил еще князю старому князю Мстиславу? Ходил с ним и двумя его сыновьями в походы…

Чеслава покачала головой. Столько горя навлек Святополк на свою землю. Столько горя и смертей.

Скакавший впереди князь что-то негромко сказал Лутобору, и тот кивнул. А потом обернулся и, поймав вопросительный взгляд Чеславы, подмигнул ей.

— Ускоряемся! — велел гридень и, слегка ударив пятками коня, умчался следом за Мстиславичем.

Никто из них, шедших позади, не мог назвать точное мгновение, когда два войска схлестнулись друг с другом. Вот в воздух поднялись горящие стрелы, вот все вокруг потемнело, когда дюжины дюжин стрел взвились ввысь и закрыли небо огромным, плотным покрывалом. Вот раздались первые стоны раненных и крики умирающих. Запахло паленой плотью, вспыхнули промасленные тряпки; громко, возбужденно заржали лошади. Мир утонул в оглушительных звуках: кричали раненые, свистели стрелы, звенели мечи и кольчуги.

Лутобор с князем правили левее, и Чеслава следовала за ними, то и дело задирая голову и пытаясь разглядеть, что было впереди. Но поднявшаяся плотной стеной пыль из-под лошадиных копыт мешала взору. Она слышала, как воины пустили в ход копья: стонов и криков стало в разы больше. Налетали на острые наконечники на полном ходу лошади; сверху падали на них мужчины.

Чеслава плотнее перехватила поводья и пониже припала к лошадиной шее. Они мчались практически вдоль линии, по которой схлестнулись оба войска, и она могла лишь гадать, куда правил князь. Пару раз она оборачивалась, чтобы найти взглядом Горазда. Смертельно бледный, он правил следом за ней.

Дождь накрыл их за считанные мгновения. С неба упали первые, робкие капли, но уже вскоре на воинов хлынула сплошная стена из воды, внеся еще больше сумятицы, чем прежде. Вместо пыли из-под копыт лошадей разлетались в стороны грязные брызги, комками и разводами оседая на кольчугах да рубахах. Истоптанная земля под ногами размокла, превратившись в вязкую, жидкую грязь. Сколько же жизней унесли случайные падения, когда неловко поставленные ноги разъезжались в стороны, и не получалось отразить смертельный удар?..

Грязь и дождь перемешали русов и хазар, и уже невозможно было разглядеть, кто вокруг тебя — свои али чужие. Лошадь под Чеславой встала на дыбы, налетев на несколько мертвых мужчин, павших один поверх другого, и воительница не удержалась в седле, соскользнула на размытую землю. Ее кобыла, испуганно захрипев, резко скакнула в сторону и умчалась прочь, и Чеслава осталась в одиночестве посреди сечи.

Она подобрала валявшийся на земле щит, который уже больше никогда не понадобится своему хозяину, и принялась продираться туда, где в последний раз видела князя, еще будучи верхом.

Беспорядочные удары сыпались на нее со всех сторон, только успевай подставлять меч али щит. Чеслава бежала, пригибалась, ползла, крутилась вокруг себя волчком, отражала чужие атаки. Она видела перед собой перекошенные злобой и болью лица мужчин, видела тела павших воинов, видела мертвых хазар, видела раненных с отрубленными руками и ногами, с раздробленными телами. Видела придавленных к земле весом своего же коня…

Чье-то копье задело по касательной ее плечо, и Чеслава зашипела от боли, тут же крутанувшись вокруг своей оси, и выставив надетый на руку щит под неминуемый следующий удар. Хазарская булава в щепки разнесла облицованное металлом дерево и раздробила Чеславе левое предплечье. Застонав, она прижала раненую руку к себе, припала телом на левый бок и покрепче перехватила меч.

Хазарин осыпал ее градом ударов, и Чеслава с трудом поспевала от них уворачиваться. О том, чтобы самой напасть, она и не думала. Закусив до крови губы, молила Перуна лишь о том, чтобы не поскользнуться да не запнуться. Не умереть позорной смертью в грязи да из-за собственной неуклюжести. Уж пусть лучше хазарская сабля снесет ей голову.

Противник бормотал что-то на своем языке, то и дело ухмыляясь. Чеслава чувствовала, как от стремительной, смертельной пляски заканчиваются силы. Еще совсем чуть-чуть, и не сможет она даже уворачиваться от молниеносных ударов хазарина.

Но ей повезло. Конный всадник походя снес хазарину голову и пропал из вида так же быстро, как появился. Чеслава даже не поспела обернуться ему вослед: замерев на одном месте, она все смотрела на покатившуюся по грязной, мокрой земле голову мужчины. С трудом сглотнув, она побрела в сторону прочь, подальше от того места.

Стена из войска русов все еще стояла, сдерживая хазарский натиск. Противник, конечно, прорывался сквозь нее, просачиваясь даже в самые узкие щели, и нападал со спины, но гораздо больше хазар разбивалось об эту стену. Земля под ногами была усеяна мертвыми ратниками; лучшие из лучших падали замертво друг перед другом. Свежие хазарские силы увязали в завязавшемся сражении и уже не могли никуда выбраться из той ловушки, в которую угодили.

Чеслава поймала лошадь, одиноко бродившую среди мертвецов, и кое-как на нее залезла. Слезы невольно брызнули у нее из единственного глаза, когда ненароком придавали она весом своего тела раздробленное хазарской булавой предплечье. С трудом выпрямившись, она огляделась, ища князя или Горазда, или кого-угодно из тех, кого она знала в лицо. Воительница наугад поскакала вперед, вдоль линии, где встретились оба войска. Грязные капли воды стекали по ее волосам на кольчугу. Лицо было заляпано кровью и пылью, а невольные слезы прочертили на щеках светлые полосы, еще шибче размазав по ним грязь.

Наконец, увидав знакомый стяг, Чеслава ударила пятками жеребца. Далеко же ускакал ладожский князь. Он и оставшаяся с ним дружина налетели на хазарское войско с левой стороны и нынче теснили противника ближе к крепкой стене из дружинников. Конные воины топтали врага копытами лошадей, пронизывали сверху копьями, рубили мечами головы и толкали друг на друга, и те спотыкались, бежали прочь, с отчаянной яростью размахивали в ответ саблями и булавами.

Жуткие крики сотрясали землю. Умылась она нынче и дождем, и кровью. Павшие воины укрыли ее плотным, горестным полотном.

Чеслава мчалась вперед, уговаривая лошадь скакать еще быстрее и быстрее. Лишь когда заметила князя, немного отлегло у нее от сердца. Жив был Ярослав Мстиславич, хоть и изранен. В стороне от него сражался все еще бледный до синевы Горазд. Самым ярким на лице у него была кровь, шедшая из косой раны на виске и лбу, нанесенной хазарской палицей.

Чеслава невольно улыбнулась, хоть и сильно болело раненное предплечье. Ништо, подумала она, ништо. Со шрамами, пусть даже и на лице, мужчина токмо краше. Горазд же, в свой черед увидав воительницу, позабыл на краткое мгновение и о битве, и о хазарах, и о господине своем.

Впился в нее исступленным, отчаянным взглядом и долго не отворачивался, а потом крикнул ей что-то, да она не услышала — уж больно было далеко. А Горазд кричал да кричал, и голос его, радостный, полный жизни, резко отличался от стонов, что звучали вокруг них.

Князь же с двух рук рубил врагов по обе стороны от себя, неистовый в своей ярости. Когда окончательно настигла их Чеслава, то услыхала, как он бормотал сквозь стиснутые зубы.

— Где Святополк? Где мой брат?!

И впервые по-настоящему жутко сделалось воительнице, когда донесся до нее его грозный, тяжелый голос. Кровь — своя ли, чужая — залила князю глаза и голову, не прикрытую больше шлемом. Его кольчуга была смята под чужими ударами, выглядывавшая из-под нее на правом боку рубаха была багряного цвета.

Остановившись на краткое мгновение, Ярослав поднял лицо к небу и утер с себя кровь. Он обернулся, оглядев поле сечи, и вдруг резко дернул на себя поводья и указал рукой в сторону — в ту, куда бежали некоторые хазары.

Чеслава подумала сперва, что хочет князь преследовать струсивших воинов, но она ошиблась.

— Там! Вдали!

Прищурившись, она разглядела фигуры двух всадников. Они, как и многие хазары, скакали прочь от сражения. И один из них был мужчиной. А позади него, чуть постав, кажется, ехала женщина.

Горазд уже мчался следом за князем, вырвавшемся далеко вперед. Тихо застонав, Чеслава бросилась за ними. Других кметей, сражавшихся подле Ярослава, отрезали от него остатки внезапно налетевшей хазарской конницы. Обернувшись, воительница увидела, как дружинники схлестнулись с противником, и многие уже сражались на земле. Трое из них, вырвавшись из окружения, спешно нагоняли Ярослава.

Почему князь так чаял настичь двух одиноких всадников, державшихся в стороне от сечи? Чеслава глядела ему в спину, пытаясь нагнать, и размышляла над погоней, которую он затеял. Неужто что-то увидал в них? Что-то знакомое? Али ведал он больше, чем дружине своей говорил?..

Сбоку свистнула стрела, и воительница припала к лошадиной шее, растревожив предплечье. Следом за первой очень кучно полетели и вторая, и третья стрелы. Некоторые угодили в цель, и по земле покатились раненые кмети.

Вспышка боли едва не выбила Чеславу из седла, но он все же смогла удержаться верхом. Правда, пережидая зародившийся в груди спазм, она потеряла время, и когда вскинула голову, то увидала, что князь, спешившись, сражался с тем, кого преследовал. Отставший от своего господина Горазд едва ли не на лету спрыгнул на землю и бросился вперед.

Князю противостоял равный по силе воин. Запоздалая мысль озарила Чеславу: может, Мстиславич искал в том всаднике своего брата? Но, по-видимому, нашел прославленного хазарского воеводу, который ничем не уступал князю, еще и измотанному тяжелым, затянувшимся боем.

Сердце Чеславы, предчувствуя беду, сжалось совсем как утром. Она была всего в одном перестреле* от князя, когда его противник нанес меткий удар тому в бок — как раз по той стороне, из-под который выглядывала пропитанная кровью рубаха. Ярослав вздрогнул, запнулся, невольно вскинул руку наверх, открывшись хазарину, и Чеслава закричала, потому что знала, куда придется следующий удар. Она видела, как падет от него пронзенный князь.

Как Горазд кинулся под тот удар, не разглядел никто. Ни Ярослав, ни Чеслава, ни безымянный хазарин. Он бросился наперерез противнику и закрыл князя своим телом, потому что не успевал вскинуть щит или копье. Меч располосовал ему грудь, и Горазд рухнул на землю, под ноги князя.

До ушей ошеломленной Чеславы донесся нечеловеческий рык. Крепко встав на ноги, князь молниеносным движением снес хазарину голову, и та упала в шаге от Горазда. Покачнувшись, Ярослав опустился подле кметя на колени, и Чеслава, спрыгнув, наконец, на землю, побежала к ним, позабыв и про ранение, и про битву, что все еще шла за ее спиной.

Где-то неподалеку раздался отчаянный женский крик. Пронзительный и горький, он звучал и звучал, пока Чеслава неслась вперед сломя голову, сердце у нее зашлось от горя и тоски. Неужели и мертвого хазарского воеводу, который едва не погубил князя и погубил Горазда, кто-то ждал и любил?..

Горазд был еще жив.

Запрокинув голову, он глядел то на небо, то на своего князя, и его лицо еще никогда не казалось таким юным. Таким безмятежным. Кровь, обильно шедшая из груди, пропитала собой и кожаный нагрудник, и рубаху, и стекала нынче на землю. Изо рта по подбородку у него тоже шла кровь, и Горазд хрипел при каждом выдохе. Правой рукой он стискивал запястье князя и все пытался что-то тому сказать, но Ярослав непреклонно качал головой и пытался остатками своей рубахи закрыть страшную рану кметя.

Чеслава бухнулась рядом с ним на колени с другой стороны от князя, и Горазд улыбнулся ей окровавленными губами. Она вскинула голову и посмотрела на Ярослава, и тот едва заметно кивнул.

Она и сама все видела. Рана была жуткой.

— Господин… — прокашлявшись, все же смог заговорить Горазд. — Матушка моя… сестры…

Щека Ярослава дернулась, словно ему было больно. Но его голос прозвучал почти спокойно.

— Не тревожься, — сказал он, глядя в глаза мальчишки, которого лишь недавно привык звать кметем. — Не тревожься за них, Горазд.

— Мало я тебе послужил, господин… — тоскливо вздохнул тот и попытался прижать к шее подбородок, чтобы посмотреть на свою рану. — Прости меня…

— Ты не умрешь сегодня, — князя покачал головой.

Чеслава подсунула Горазду под затылок здоровую руку и помогла приподнять голову. Когда он увидел ее, то еще сильнее посветлел лицом.

— Пошла бы за меня… а, Чеслава? — выдавил он сквозь боль. — Я бы сватов прислал…

— Может, и пошла бы, — буркнула она, борясь с нахлынувшими слезами. — Ты не умирай, — попросила тихо. — А то ко мне никто не посватается больше.

— Посватается, — выдохнул Горазд. — Ты красивая…

Его рука, сжимавшая запястье князя, безвольно сползла на землю, а голова в ладони Чеславы обмякла, откинулась назад. Воительница всхлипнула и стиснула зубы, борясь с рыданиями. Жизнь еще теплилась в отроке: слабая, как огонек догоравшей лучины. Но не всякая лучина затухала от ветра. Не затухнет и Горазд.

Чеслава посмотрела на Ярослава, разом постаревшего на несколько зим.

— Будь с ним, — велел он и поднялся на ноги.

Выглядел он так, что, будь ее, Чеславы, воля, то упрятала бы она его куда подальше от сражения. Ран на нем было не счесть, рубаху всю свою для Горазда разорвал, и кровь уже и промокнуть было нечем. Весь в грязи, в багряных потеках да пятнах, измученный и уставший, Ярослав решительно шагал прочь. Он свистнул, подзывая лошадь, и Чеслава поспешно позвала его.

— Господин…

Она и сама толком не ведала, что именно хотела сказать или о чем попросить, но князь, помедлив, кивнул.

Из его взгляда ушла бешеная ярость, которой он горел, когда еще совсем недавно рубил врагов обеими руками. Он словно снова овладел собой, и тень брата перестала стоять у него перед глазами. Не было в Ярославе больше ни той неистовости, ни отчаянной злости, что сжирали его изнутри.

Чеслава мыслила, что это к добру.

Князь правил обратно, туда, где по-прежнему сражались войска хазар и русов, а Чеслава глядела ему вслед, продолжая зажимать рану Горазда на груди. Тот дышал тихо, едва слышно, и порой она припадала к нему, чтобы уловить слабое биение сердца.

Навстречу же князю все чаще попадались бежавшие подальше от битвы воины. Ярослав равнодушно пропускал их и не вытаскивал из ножен меч, чтобы снести голову прямо на ходу.

Пока они гонялись за неизвестным хазарским воеводой, то не встретили никого из личной охраны Багатур-тархана. Его самого они также не встретили, а ведь полководцы в боевом построении находились позади всех и вступали в сражение в самом крайней случае.

Неужто он еще раньше своих трусливых воинов утек?.. Коли не увидели они его, когда зашли хазарам за спину?.. Чеслава пожала плечами, но тут же об этом пожалела. За переживаниями из-за Горазда про свою рану она как-то позабыла, а напрасно. Раздробленные кости болели при каждом неловком движении.

Она не ведала, сколько просидела так подле Горазда, накрыв его рассеченную грудь окровавленными ладонями. Очнулась лишь, когда поблизости показался лекарь — неужто князь отправил? Смурной, уставший мужчина с побитыми сединой волосами опустился подле них на колени и зацокал языком, разглядывая отрока.

— Он… он… — заплетающимся языком заговорила с ним Чеслава, но суровый мужчина лишь замахал на нее рукой.

— Ступай, ступай себе. Я тут уж без тебя управлюсь. Ступай же!

Чеслава послушалась лишь на третий раз, когда он прикрикнул на нее. Бросив на Горазда прощальный взгляд, она поднялась на неверные, затекшие ноги и свистом приманила к себе лошадь и, кое-как взобравшись на нее, бросилась обратно, в самую гущу сечи.

Русы побеждали. Медленно, ценой множества смертей, но они побеждали. Теснили хазар все ближе и ближе друг к другу. Загоняли в ловушки и окружали со всех сторон. Сминали копытами лошадей, а те, волна за волной, натыкались на неприступную стену из ратников и увязали перед ней в кровавой бойне, из которой не могли выбраться.

Чеслава выискивала взглядом князя и никак не могла найти. Она не единожды проехалась вдоль неровных рядов, отражая хазарские атаки одной рукой и отчаянно всматриваясь в безликую, смешавшуюся толпу. Князя она не увидела, а услышала, узнала по голосу.

С боевым кличем на устах, набрав ход, он врывался в сражение с наскока, столь молниеносно орудуя мечом, что Чеслава и уследить за ним не поспевала.

Среди поредевших дружинников она выцепила знакомое лицо сотника Стемида и выдохнула с неимоверным облегчением. Она не видала его с начала сражения и страшилась, что тот сложил свою курчавую голову.

— Пригляди! — надломанным, хриплым голосом крикнула ему Чеслава и дернула подбородком в сторону, куда умчался князь.

Сотник, еще не отошедший от схватки, в которой поверг очередного хазарина, с мгновение смотрел на нее, не понимая ничего из сказанного. Потом кивнул, махнул рукой — капли крови рассыпались во все стороны с его ладони — и, развернувшись, поспешил следом за Ярославом.

Чеслава и сама бы бросилась за ним, не раздумывая, но разумела она, что с одной рукой она будет обузой, а не помощницей. Еще князю придется за ней приглядывать, как бы ни случилось чего.

Сражение шло до самого вечера, до последнего луча солнца, которое на несколько минут показалось из-за туч перед тем, как уйти за линию горизонта. Поверженные хазары бежали. За их спинами не стоял Багатур-тархан с личным, отборным войском, и некому было их остановить.

Догонять утекших хазар не стали. Слишком разрозненными группами они уходили. Слишком ослабели княжеские дружины после лютой сечи.

Наступил вечер, но никто не спал. Когда стихли звуки битвы, когда стало не слышно больше лязганья железа да звона ударов, когда с глухим стуком перестали в щепки рассыпаться щиты, за замолкли встревоженные, возбужденные лошади, мир вокруг наполнился горестными криками и предсмертными стонами.

На небо выкатилась кругленькая, серебристая луна. Под ее тусклым светом и с факелами в руках те, кто могли стоять на ногах, бродили по месту битвы, выискивая знакомые лица среди павших, выискивая живых людей. Чеслава, руку которой наскоро перевязал кметь из чужой дружины, также ходила посреди множества валявшихся на земле воинов.

Их тех, с кем близко сошлась Чеслава в ладожской дружине, не досчитались строгого гридня Лутобора. И пока не могли найти его ни среди мертвых, ни среди живых. Но многие воины лежали поверх друг друга, сраженные в один миг, и потому трудно среди них было отыскать знакомое лицо.

Лекари, как сумели, утешили раны Горазда, а Чеслава прикрыла его от ночного холода своей запасной рубахой — той, которую носила до княгининых подарков. Теперь, как говорили, на все была воля Богов. Смилуются они, и кметь будет жить. А коли начертано ему умереть, то так и будет.

Чеслава от таких речей скрипела зубами, но с лекарями не спорила. Им нынче было не легче, чей ей.

Князь был мрачнее тучи. Легко раненый Буян Твердиславич сунулся, было, с ним поговорить, но отступил. Чеслава глядела на Ярослава токмо издалека, и даже сотник Стемид, хоть и следовал за ним бесшумной тенью, а близко подходить не смел.

Ни княжича Святополка, ни почти никого из его дружины не было среди павших. Не видели их и среди тех, кто позорно сбежал вглубь земель хазарского каганата. Потому и почернел лицом Ярослав. По всему выходило, провел его младший братец. И Чеслава страшилась даже думать о том, что замыслил проклятый Богами княжич.

Ближе к ночи Стемид разыскал ее и заставил пойти передохнуть в лагерь, который разбили неподалеку. Дружинники шептались, что из княжеских земель уже спешили к ним и повозки со снедью и водой, и знахарки с целебными отварами да чистыми повязками. Пока же обходились тем, что было с собой, хотя лекари уже с ног валялись от усталости. Они врачевали воинов почти весь день и ни на мгновение не прервались с наступлением ночи.

Чеслава, покряхтывая, кое-как опустилась на брошенный на землю чужой плащ и взяла протянутую кем-то лепешку. Она принялась баюкать руку, поглядывая по сторонам. Стемид привел ее к небольшому костерку, вокруг которого собрались князья да старшая гридь.

Уж не ошибся ли часом сотник? Все же ранен он был, хоть и отделался легко — князю приходилось куда хуже. Что уж говорить о Горазде, который может не увидеть, как встанет утром солнце…

Но ее никто не гнал, и потихоньку Чеслава расслабилась, пригрелась подле костерка. Глаза отчаянно слипались, и она с трудом заставляла себя не клевать носом, прислушиваясь к разговору промеж князьями. Среди них не было сыновей того достойного человека, которому она однажды служила. Что ж. И они не пережили эту битву. Но уж по ним она плакать не станет.

— У него должно быть становище где-то поблизости. Отправим поутру людей, кто посвежее. Нагоним, — Буян Твердиславич говорил о хазарском воеводе Багатур-тархане, которого на поле битвы, как выяснилось, не видал никто.

Гридь согласно зашумела. Разграбить становище полководца да поживиться его сокровищами хотелось многим. Еще и после такой сечи.

— Может, и брат твой там сыщется, — черноводский князь поглядел на ладожского.

Половину лба у Ярослава Мстиславича закрывала наложенная вокруг головы повязка. Сколько повязок пряталось под рубахой не ведал никто, окромя лекарей. Чеслава мыслила, что немало, коли судить по его скованным движениям да сцепленным зубам.

Ладожский князь нахмурился и медленно кивнул.

— Может, и сыщется, — отозвался он, непроницаемым взглядом смотря на огонь.

Чеслава поежилась невольно. Ничего еще для них не кончено, ничего. Это для степных князей все завершилось после битвы. Остается им токмо добычу найти да разделить честь по чести. А вот князь Ярослав, пока брата не разыщет да не поквитается с ним, покоя знать не будет.

— Хазарин этот мог и убить его перед битвой. Этих узкоглазых не разберешь, — снова заговорил Буян Твердиславич, искоса поглядывая на ладожского князя.

Тот снова кивнул. Зубы у него были сцеплены так, что на шее вздулись жилы. Он, конечно, в жалости ее не нуждался, но Чеслава его пожалела. И сама от себя не ожидала. Верно, разбередил кметь Горазд ее девичье нутро. Вот и глаза снова на мокром месте, и князя она жалеть удумала…

Сыскать бы завтра в хазарском становище Святополка — хоть живого, хоть мертвого, хоть на куски разрубленного. Любого.

Куда же ты подевался, окаянный княжич Святополк?..