Пляска в степи

Интерлюдия. Робичич

Ярославу не спалось. Он вслушивался в тихое дыхание спящей жены и рассматривал высокий деревянный сруб над головой. Распущенные волосы Звениславы разметались во сне, их пушистые кончили щекотали ему грудь. Ленивым движением он смахнул их на меховое одеяло, в которое куталась его жена. Ему же было нынче жарко. Он повернулся на нее поглядеть. Даже в тусклом свете лучины на ее щеках все еще виднелись веснушки. Он протянул руку и почти невесомо погладил ее по щеке: там, куда отбрасывали длинную тень пушистые ресницы. Почувствовав его прикосновение, она нахмурилась и завозилась, но не проснулась. Лишь посильнее ткнулась носом в теплый мех. Надо бы велеть шибче потопить терем, подумал Ярослав. Звенислава ничего не говорила, но привыкшая к степи, она мерзла на Ладоге.

Он отвернулся от жены, решив больше ее не тревожить. Пусть спит. Немало ей выпало горестей. Ярослав вновь перевел взгляд на порядком опостылевший деревянный сруб. Будучи одинцом, сколько бессонных ночей он провел, рассматривая на нем узор? Он знал все трещины и выбоины, и перечислил бы их с закрытыми глазами. Поначалу после свадебного пира он засыпал, слушая размеренное, спокойное дыхание Звениславы. Но слишком многое навалилось и на него. Княжья ноша тяжела, и Ярослав вновь позабыл про сон.

Дурные мысли всегда приходили к нему по ночам. Вот и нынче он принялся вспоминать давние времена, после которых уж много воды утекло.

Из той поры, когда бегал по двору еще в детской рубашонке, он крепко запомнил лишь два дня. Первый, когда оторвали от мамки да привезли в ладожский терем. Второй — когда вручили детский меч. Он его тут же и уронил, потому как деревянная палка оказалась неожиданно тяжелой. Пестун, дядька Крут, отвесил ему тогда подзатыльник. Где это видано, чтобы добрый воин меч ронял? А доброму воину токмо-токмо пошла четвертая зима.

Остальное Ярославу запомнилось плохо.

Был в его жизни князь. Отец, так его следовало называть. Хмурый, суровый мужчина, которого он, будучи мальцом, сперва боялся аж до дрожи. Когда повзрослел, страх постепенно сменился уважением. Но отеческой любви, ласки промеж ними никогда не случалось. Ярослав по пальцам смог бы пересчитать дни, когда отец с ним заговаривал. Князь и в тереме-то бывал редко, все чаще водил дружину в дальние, опасные походы. Считай, с весны по зиму редкие седмицы проводил князь в своем тереме.

Порой в такие седмицы Мстислав выходил на крыльцо поглядеть, как во дворе маленького Ярко раз за разом валяет в грязи и пыли его пестун, уча воинской премудрости. Иногда, по праздничным дням Ярослав делил с отцом трапезу за общим столом — вместе с княжьей семьей, боярами да дружиной. В иные дни он вечерял со слугами, а как подрос немного, пестун велел ходить к отрокам да кметям. Долгое время и ночевал он с холопами в клетях, пока однажды вновь не вступился за дядька Крут. Именно пестуну он был обязан всем тем, что имел, чему научился.

Ярослав хорошо помнил, что никогда не задавался вопросом: почему? Почему он спит на подстилке из сена, укрываясь плащом, а другой отцовский сын — в теплой горнице под покрывалом? Почему княгиня Мальфрида люто его ненавидит? Ему не было нужды спрашивать. Он ведал, что значит «робичич». Усвоил еще в первые дни жизни на подворье славного князя Мстислав.

Мать он больше никогда не видел с того дня, как его у нее забрали. Он так отчаянно цеплялся за ее юбку… Уже когда вырос, дядька Крут рассказал, что недолго она прожила без сына и вскоре умерла по зиме, захворав. Он не ведал даже, где ее могильный курган, и есть ли он, и потому, приходя на капище помянуть отца, всегда вспоминал и мать. О ней он помнил лишь, что она всегда была с ним ласкова.

Многое не разумел в детстве Ярослав. Отчего ладожская княгиня, как завидит его, так чуть ли не плеваться начинает? Всякий раз шипит как потревоженная гадюка. Она и говорила-то с ним всего несколько раз, слава Перуну. Никак ведь он ее не обижал, не огорчал. Он даже как-то порывался мамкой ее называть. Спустя зиму на княжьем подворье, когда все в голове у него окончательно перемешалось, и запутался он, отчего князь — ему отец, а княгиня — не мать?..

Спасло его, скудоумного щенка, что первым услыхал такое дядька Крут. И так тот опешил, что даже наказывать не стал. Поставил его перед собой, сжал детские плещи тяжеленными ладонями и велел глупости такие из головы навсегда выкинуть и не сметь княгиню Мальфриду никак величать, окромя государыни. Пестун спас его шкуру. Проведай ладожская княгиня, как удумал назвать ее ненавистный мужнин бастрюк, прибила бы подлеца в тот же миг.

А как повзрослел да умишка немного поднабрался, все разом Ярослав и уразумел. И про отца, и про княгиню, и про младшего братца, с которым ему крепко-накрепко запретили первым заговаривать. И поблизости от него стоять.

Ярослав рос как сорная трава, не зная толком отца, давно позабыв лицо матери. Кмети да гридни — вот кто стали ему настоящей семьей. Дружина да княжий воевода. Он ел вместе с ними — то же, что и они. Вертясь под ногами взрослых мужей, проводил с ними дни, складывающиеся в седмицы, а затем — в целые зимы. Получал от них затрещины, чистил мечи да кольчуги, мастерил наконечники для стрел, учился воинскому умению. В лютый холод нырял в прорубь — как равный. А после ходил с дружинниками попариться в баньку, по малости зим подносил им квас да менял веники. А как вошел в возраст, стали брать его на ловиту. Зверя загонял Ярослав всегда рядом с кем-то из кметей. Князь Мстислав, возглавлявший лов, бастрюка к себе не приближал, а немного погодя, место подле отца занял подросший Святополк.

И было так до тех пор, пока все не переменилось.

Ярослав не печалился. Что он бастрюк — давно усвоил. В чем различие меж бастрюком да сыном от водимой жены — тоже. К пакостям младшего братца со временем он тоже привык, да к наговорам княгини. Князь никогда его не слушал, и довольно быстро маленький Ярослав перестал что-либо объяснять отцу. Усвоил, что коли вернулся князь из долгого похода, непременно к себе бастрюка позовет, потому как всякий раз княгиня Мальфрида мужу на ненавистного пасынка жаловалась. С этим Ярослав тоже примирился. Его слово против слова княгини — ничто. Проще рот не открывать, и поскорее плеткой от отца получить.

Ворча, за него пытался вступаться пестун, а такое случалось нечасто. Но князь Мстислав не слушал его ни как десятника, ни как сотника, ни как воеводу своего. И немудрено. Ведь в тереме все знали, что княгиня Мальфрида мужа околдовала. И долго так продолжалось, уж оба — и Ярослав, и Святополк получили свои первые мужские пояса, пройдя испытание и доказав, что достойны носить знак воинского отличия. Пока однажды под вечер не случилось вот что.

С трудом переставляя ноги, Ярослав плелся по княжьему подворью к терему. Заходящее солнце разрисовало небо яркими, нежными красками. Пушистые облака цвета зрелой облепихи отражали последние солнечные всполохи. Стоял самый теплый месяц лета — липень, и лес вокруг терема утопало в сладковатом вкусе цветущей липы. Утром князь объявил, что через седмицу уведет дружину бить хазарский каганат. Ярослав отправится в поход с отцом, а Святополк останется в тереме — шла ему тринадцатая зима, и был он еще мал для настоящих сражений.

Но покуда шел, Ярослав не глядел на небо да не размышлял о лесной опушке. Даже о предстоящем походе он не думал! Пестун гонял его по подворью весь день напролет, а ведь как-то раз в запале Ярослав помыслил, что уже хорошо володеет и копьем, и мечом. Нынче дядька Крут показал своему несмышленому воспитаннику, что шибко много тот о себе возомнил. Вот и теперь после целого дня упражнений, к ночи Ярослав уже не чувствовал ни рук, ни ног. Потому и волочился медленно к крыльцу. Еще бы сдюжить по ступенькам подняться, а после — по всходу, в свою малую горницу. А там уж напьется прохладного кваса да вытянется на лавке, и проспит до самого утра.

Он так умаялся, что поначалу и внимания не обратил на тихие всхлипы, доносящиеся из клети. Мало ли кто там пищит. Но он подходил ближе, и всхлипы делались громче, и вскоре он уразумел, что внутри надсадно плакала девка. Тонко, жалобно и отчаянно, ни на что уже не надеясь. А заслышав грубый мужской шепот и глухой звук пары ударов, Ярослав уже не колебался. Позабыв, что минуту назад едва на ногах держался, в один прыжок он подскочил к клети и дернул на себя дверь. Та не подалась — видно, подперли запором. Обнадеженная вмешательством, девка громко закричала, а мужской голос выругался и что-то недовольно забормотал. Кажется, велел отойти подальше и не совать свой нос в чужие дела, пока его не укоротили ненароком.

Ярослав уже не особо прислушивался: толкал дверь со всей дури плечом, пока не услышал, как с той стороны упала на землю деревяшка, которая ее подпирала. А как упала, так вновь потянул на себя изо всей силы, распахнув дверь так, что та с оглушительным грохотом ударилась о внешнюю стену терема. Ярослав встретился взглядом с насмерть перепуганной, растрепанной девкой. Успел разглядеть ее разбитый нос да кровящую ссадину на виске. Крови было так много, что та заляпала разорванную на вороте, спущенную по плечи рубаху. На шее и плечах у нее виднелась россыпь синяков от чужой пятерни.

А когда к Ярославу повернулся отрок, зажимавший бессловесную девку в углу темной клети, то он узнал в нем своего молодшего брата. Святополк недовольно осклабился, сверкнул грозно взором.

— Ступай, куда шел, братец, — сказал княжич, не разжимая жесткой хватки на локтях пищащей девки, и вновь повернулся к нему спиной.

Ярослав схватил брата за плечо, поставил к себе лицом и с размаху всадил кулаком прямо в похабно ухмылявшийся рот. Святополк покачнулся и не упал лишь потому, что сумел опереться на стену. Заверещав, девка ужом выскочила из клети и схоронилась за спиной своего заступника.

— Ах ты выродок! — взревел Святополк и бросился на брата, сцепив кулаки. — Проклятый робичич!

Был он хоть и младше по зимам, но ростом старшему брату почти не уступал, и силища была в нем недюжинная. Княгиня Мальфрида всегда гордо вскидывала голову: сын пошел в деда, ее отца! Однако ж Ярослав, которого дядька Крут денно и нощно гонял и с мечом, и с копьем, и с палицей, значительно превосходил Святополка по умениям. Драться на равных он с молодшим братом не стал. Вновь ударил по лицу, под глаз, и сбил с ног, отправив передохнуть, полежать на теплой пыли.

С низким, гортанным рыком Святополк резво поднялся на ноги и дернул голенище сапога. В закатном ярком солнце сверкнуло лезвие ножа. Ярослав выставил вперед голые руки и пожалел, что снял воинский пояс с мечом и оставил его подле ведра со студеной водой, когда обливался после поединка с пестуном. Мыслил вернуться, да вот не сложилось. Он отбивался от ударов и все норовил выбить нож из рук Святополка, пока не пропустил один его замах, и лезвие не прочертило глубокий порез на его предплечье.

Младший брат замешкался, опьяненный успехом, и Ярослав в третий раз сбил его с ног и носком сапога отшвырнул подальше нож. Он посмотрел на свою руку: кровь полностью залила рукав рубахи и запястье, и тонкой струйкой стекала по пальцам в пыль. Плоть была рассечена глубоко, почти до кости.

Когда Святополк вновь взвился на ноги, их драку уже заметили холопы и кмети, стоявшие дозором на частоколе. Весть о том, что до крови сцепились княжич и бастрюк, быстро облетела весь терем.

Первым к ним поспел сотник Крут Милонегович. Поглядел на краснющего, разъяренного Святополка, тяжело дышащего воспитанника с разбитыми кулаками да окровавленной рукой, да на воющую девку в разорванной рубахе, с растрепанными косами, всю в синяках, и не сразу нашелся, что сказать.

С громким, жалобным треском сотник оторвал второй рукав от рубахи Ярослава и принялся ловко и умело перевязывать тому предплечье. Пестун молчал, и воспитанник изредка бросал на него вопрошающие взгляды. Пожалуй, прогневить дядьку Крута он опасался сильнее, чем собственного отца.

Подошел пестун княжича, воевода Брячислав. Коротко о чем-то спросив своего воспитанника и посмотрев на Ярослава да растрепанную девку, он велел кликнуть княгиню Мальфриду. А потом все закрутилось, завертелось. Замелькали перед глазами лица, зазвучало множество голосов.

На шум из терема, поддавшись уговорам жены, вышел сам князь Мстислав. Всячески он противился идти разбирать драку двух сопляков. Ну, подумаешь, повздорили мальчишки, эка невидаль! Но княгиня Мальфрида, коршуном стерегшая Святополка, все же мужа убедила. Мыслила, что осерчает князь, и решение свое изменит. Возьмет в поход младшего сына, а робичича, глядишь, и взашей прогонит. Тогда она не ведала, что помимо девки, ее сын порезал еще и безоружного Ярослава… Коли б ведала, поступила бы иначе!

И вот уже во дворе князь пристально оглядывал сыновей да безымянную, потрепанную девку, хоронившуюся за спиной старшего. Смотрел он и на окровавленную повязку на руке Ярослава. На капли бурой крови повсюду на земле. А справа от старшего сына, напрочь князя, княгини да княжича с воеводой Брячиславом высоченной, нерушимой скалой возвышался сотник Крут.

Углядев князя Мстислава да уразумев, что тот по ее душеньку пришел, девка бросилась ему в ноги и завыла, цепляясь за дорогие сапоги.

— Не губи, господине, не губи, — голосила она на все лады.

И чем больше она липла к князю, тем лучше были видны и дырки на рубахе, и синяки по всему телу, и кровь, и поруганные косы.

— Поди прочь, потаскушка! — рявкнул Святополк и, вывернувшись от матери и пестуна, умудрился пнуть девку сапогом в бок.

— Охолонь, ососок! — рявкнул вдруг Мстислав, схватил младшего сына за ворот рубахи и подвинул поближе к себе, всматриваясь в лицо. Заметив разбитые кубы и ссадину под глазом, поглядел на старшего сына: тот стоял ровно, не скрывая ни разбитых костяшек на кулаках, ни насквозь пропитавшейся кровью повязки на предплечье.

— Что приключилось? — спросил князь голосом, услыхав который княгиня Мальфрида уразумела, что ошиблась, упросив мужа прийти.

В отчаянии она посмотрела на сына: коли б тот стерпел, коли б тот сдержался, может, ничего еще не было. Не поднял бы руку на брата, оставил бы эту растетеху да не трогал бы при отце! Но проявленной дерзости, да еще и прилюдно, князь ему не простит и просто так не спустит.

Святополк, малость поостыв, закрыл рот. И без того отца прогневал, когда пнул эту голосящую потаскуху.

— Ярослав! — рявкнул Мстислав, не дождавшись ни от кого ответа.

Старший сын посмотрел на отца и скрипнул зубами.

— Он ее в клети насильчинал, — сказал Ярослав, выдержав прямой взгляд князя. — Я услыхал и выволок его наружу. И ударил.

Не сдержавшись, он поморщился. Насильничать девку — гнилая затея. А уж коли ты княжич, то и подавно. Да каждая вторая сама с радостью пойдет к тебе и будет греть постель, коли попросишь добром и лаской. Но Святополку нравилось причинять боль. И крики ему жалобные нравились, и чтобы добыча трепыхалась в его руках, замирала от страха и верещала от ужаса. И чтобы он над нею властвовал, решал, миловать али казнить. Начиналось-то с животинок… и вот куда зашло.

— Она сама ко мне пошла, — вскинулся княжич. — Нашто мне ее неволить, я свистну — любая кинется, — он весело усмехнулся и подбоченился, расправив плечи. — Наговаривает на меня ЯркО, батюшка.

Черная тень пробежала по лицу князя Мстислава. Переводил он тяжелый взгляд со старшего сына на младшего и не ведал, как быть. По старой привычке следовало во всем обвинить Ярослава. Стервец что в сопливом детстве, что в отрочестве ослушивался постоянно, отцовскую волю нарушал, дерзил, обрехивался. За что порот был не единожды, но ума все равно не нажил. Да и княгиня ему многое о бастрюке нашептывала…

Но нынче все было по-другому.

— А с рукой что? — буркнул Мстислав, указав на повязку.

Ярослав вновь промолчал и посмотрел на брата. Он словно ждал, что тот первым во всем сознается отцу.

— Отвечай своему князю, щенок!

Незнамо что удержало князя от затрещины. Видят боги, он был к ней близок.

— Брат ножом ударил.

Прищурившись, Мстислав окинул Ярослава цепким взглядом. Особенно задержался на его неподпоясанной рубахе.

— А ты оружие вздевал? — спросил в нехорошей, давящей тишине.

— Нет, — Ярослав мотнул головой, чувствуя на себе вдобавок к отцовскому пристальный взгляд пестуна. — Пояс на заднем дворе оставил, когда с мечом упражнялся.

— Бестолочь, — тихо, но отчетливо выдохнул сотник Крут.

Мстислав не сказал ничего. Даже на Святополка не поглядел, хотя тому хватило совести али притворства покраснеть. Князь же повернул голову в сторону девки.

Та по-прежнему сидела в пыли, сжавшись в комок, но уже почти не выла. Размазывала по заляпанному кровью лицу грязные слезы да скулила тихонько. Прищурившись, князь посмотрел на ее синяки — на шее, плечах, локтях. Все они виднелись под разорванной рубахой.

— Так. А ну сказывай, как было, да не смей лгать! Прибью, — велел ей Мстислав, потерявший уже всякое терпение, разбираясь с сыновьями.

Девка сызнова бросилась ему в ноги.

— Господине, не губи, не губи, — принялась приговаривать, вновь разрыдавшись. С трудом уняв всхлипывания и икоту, она указала грязными, ободранными пальцами на бледного от гнева Святополка. — Княжич меня силой в клети зажал, щипал, бил. Истрепал всю… Снасильничать грозился! А… другой княжич… вступился!

— Батюшка, пошто грязноротую слушаешь! — Святополк развел руками. — Не трогал я ее против воли!

Мстислав смерил сына суровым взглядом, заставив замолчать. Посмотрел на плачущую девку у себя в ногах и повернулся к Ярославу.

— Правду она сказывает?

— Правду, князь, — тот кивнул.

— Сучий ты потрох! — князь взревел, схватил упиравшегося Святополка за шкирку и потащил в сторону конюшни.

Княгиня Мальфрида совсем по-бабьи вскинула раскрытые ладони к щекам, резко втянув ртом воздух. Она сделала два шага в сторону, куда отец увел сына, и остановилась. Она знала, что сделает токмо хуже, коли бросится следом. Воевода Брячислав что-то шепнул ей на ухо и, бережно придержав под локоть, увел со двора, подальше от чужих, бесстыжих взглядов.

Ярослав почувствовал, как стоящий позади дядька Крут сжал его плечо, заставив обернуться.

— Ну, княжич, расскажи-ка мне теперь, где и как ты свой воинский пояс позабыл, — притворно ласковым голосом попросил пестун.

Понурив голову, Ярослав поглядел на него исподлобья. Но все же дерзнул ответить.

— Ты из меня нынче весь разум под конец вышиб. Добро, что я голову свою нигде не забыл.

Против воли дядька Крут рассмеялся. Придержав за плечо, он увлек воспитанника за собой в терем: следовало поглядеть на рану, промыть ее, успокоить целебным отваром да зашить, коли будет нужда.

Позабытая всеми девка, медленно пятясь, отползла в сторону и убежала, взвившись на ноги. Больше ее в тереме с того вечера не видали. Слуги шептались, что уморила княгиня, затаив на нее великую злобу, но Ярослав видал, как на следующий день рано по утру она выскользнула за ворота и была такова. Правильно сама рассудила, что княгиня Мальфрида ей обиду не простит. И что из-за неумойки единственный, любимый сын в опалу отцу угодил — тоже.

Мстислав тогда Святополка порядочно отходил, тот потом седмицу кряду на лавке у матушки в горнице провалялся. И на Ярослава князь стал иначе глядеть. Пестун все довольно щурился и оглаживал бороду. Был ведь их князь разумным мужиком во всем, окромя собственной жены. Как токмо речь о жене заходила, тому глаза застилала невидимая пелена. А через нее и на выходки младшего сына сквозь пальцы глядел, хотя сечь подлеца следовало втрое чаще, чем наказывал Мстислав. Глядишь, и вышел из Святополка толк.

А так. Мать до отрочества в няньках. В пестунах — бессловесный воевода Брячислав, который против сестры и слова сказать не посмеет. Вот и испортили оба мальчишку своими потаканиями да заботой. Вырос Святополк с гнильцой. А князь на самотек все пустил, глаза закрывал, отворачивался. Вот и придется теперь ему расхлебывать. Все чаще сотник Крут задумывался: как на такого княжество оставить? Что он с наследством своим сотворит, коли он уже нынче, на отцовском-то подворье, такое творит! А ведь худо-бедно, да сдерживает его нынче Мстислав. А коли заберет князя к себе светлый Перун?

После таких нерадостных размышлений поворачивался Крут Милонегович к Ярославу. И тени сомнений ни у кого бы не оставалось, коли б тот был законным сыном от водимой жены. Сотнику уже рассказали, что Святополк выкрикнул брату в лицо, что тот робичич. Напрасно Ярослав стерпел да отцу не рассказал. Князь Мстислав давно воспретил так старшего сына называть — хоть в глаза, хоть за глаза. Глядишь, еще бы плетей всыпал зарвавшемуся щенку, тому бы на пользу пошло.

Но с того дня Мстислав переменился. Стал всюду брать с собой старшего сына, а не изредка, как бывало раньше. Ярослав стоял за спиной отца, пока тот творил в гриднице суд. Ехал на полшага позади него, когда князь выезжал за ворота терема. Сопровождал его на торг, и на вече, и в походы с дружиной. И послов вместе с ним привечал, и всходил на палубу норманнского драккара.

Минула зима, и отец его оженил на княжне из земель, с которыми недавно враждовал ладожский князь. Их союзом скрепили заключенный недавно мир. Ярослав жену едва видел: было на юге немирье, и князь с обоими сыновьями еще реже обычного показывались в тереме. Святополка Мстислав тоже взял. Решил, что негоже оставлять его под бабьей юбкой. Да и где еще княжичу ратную науку постигать, как не на ратном поле?

Одна за другой родились дочки. Обеих Ярослав впервые увидал уже несколько месяцев спустя, когда редким набегом они возвращались в ладожский терем. И когда умерла его юная, хрупкая жена, Ярослава также не было рядом. Говорили, княжна захворала и слегла. Зачахла за пару седмиц, превратившись из цветущей молодухи в изнуренную старуху. Ярослав приехал, уже когда давно опала земля на возведенном для нее небольшом кургане, да образ жены почти стерся из памяти. Сколько они прожили-то вместе? Сколько седмиц он бывал дома? Они и не говорили почти, из общего — горница в тереме да широкий деревянный стол. Две его дочери остались на попечении мамок да нянек, а отец уже начал подыскивать сыну новую жену, но не сложилось.

Князь Мстислав умер через четыре месяца. Свой престол он завещал Ярославу, а перед тем заставил всю дружину покляться тому в верности. Разгневанному сверх меры Святополку достался ненавистный удел в далеком Белоозере.

Наступило лихое, трудное время. Не все в княжестве приняли робичича. Не все бояре подчинились воле старого князя. Не все смирились, что с ними не посчитались. Не созвали вече, не спросили их, люб ли им княжий бастрюк. Княгиня Мальфрида волком смотрела Ярославу в спину. Святополк, научившийся скрывать свое гнилое нутро, покорно склонял перед старшим братом голову и скалился тут же ему вслед. Его пытались отравить, и не единожды.

Две долгих зимы висело княжение Ярослава на тоненьком волоске. Но он выстоял. Сдюжил. Прибрал и недовольных бояр, и дружинников, кто рот против него разевал, в жесткий кулак. Простой люд на Ладоге его полюбил. А кмети, под ногами которых он путался еще несмышленым мальцом, стояли тогда за него горой. Не напрасно он делил с ними трапезы, топил баню да ночевал на соседних лавках, укрываясь лишь тонким плазом в латках.

Как токмо встал он крепко на ноги да прочно сел на княжий престол, Ярослав задумался о второй жене да о новом союзе. Дочери росли без матери, и он не хотел для них своей судьбы. Ему был нужен сын, княжеству — наследник. Многие отцы — князья, воеводы, бояре — заводили с ним разговоры о своих пригожих дочерях. Он же, памятуя о бесконечной борьбе против хазар, которую вел его отец, о бесчисленных походах на юг, решил обратить свой взор на отдаленное южное княжество… Правда, его задумка чуть было не разбилась о безумную княжну Рогнеду. Но он намеренно искал этого союза, и потому согласился, когда князь Некрас предложил ему вторую княжну. Да втрое больше приданого, чтобы сгладить дочкин позор.

И вот теперь, лежа ночью без сна, Ярослав глядел на свою нежданную, негаданную жену. Она его боялась. Опытный воин, он всегда чувствовал исходящий от врагов страх. Оказалось, что не только от врагов. Про слезы и ругань Рогнеды ему рассказала чернавка, которой он велел приглядывать за княгиней и княжной. Звенислава же смолчала. Отчего? Из-за страха перед ним? Но ведь перед Рогнедой она его отчаянно защищала, коли не привирает чернавка. Неужто токмо из страха?

Старый пестун тоже ворчал. Мол, почаще бы улыбался жене. А то невесело глядит княгиня.

Ярослав вырос без материнской ласки. Он не ведал, как должно все быть между мужем и женой. Мало чему он мог научиться у родного отца. Того с княгиней Мальфридой связывала болезненная, искаженная любовь. Он никогда не забудет пересуды черни за спиной князя. Да коли б токмо черни! Дружина шепталась, что у батьки их помутился отравленный княгиней разум. Ярослав поклялся, что про него никогда так не скажут.

Но как говорить с собственной женой, чтобы она его не боялась — он не ведал. И слова ласковые вспоминал с большим трудом. А уж вслух произнести, из себя вытолкнуть — немыслимое дело.

Звенислава, заворочавшись во сне, подвинулась поближе к Ярославу. Уткнулась носом в прохладную кожу на его плече и недовольно фыркнула. А потом вновь погрузилась в глубокий, спокойный сон.

Ярослав глядел на нее, и в груди щемило. * Одинец — вдовец

* Липень — июль _______________________________________________________

Давно напрашивалась глава от лица Ярослава. И хотя он точно не станет постоянным персонажем (иначе будет неинтересно)) я решила, что в форме интерлюдии его можно ввести.