Пляска в степи

Девка в тереме IX

Три седмицы от князя не было никаких вестей. Ни один гонец от него не приехал, ни один купец и полсловечка не передал. Звениславу ничего не радовало: ни тепло, ни скорая весна. Птичек согласилась испечь, лишь поддавшись на уговоры княжон. То-то они вокруг нее обе крутились, ласкались, цеплялись ручонками за поневу. Ну, птички так птички, порешила Звенислава. Пусть девчушки порадуются, покличут весну.

И не токмо по мужу тосковала Звенислава. Не хватало ей и верной Чеславы, к которой она успела прикипеть. Не с кем было и словом разумным обмолвиться, не станешь же с дядькой Крутом обо всем говорить.

А в тереме, несмотря ни на что, кипела жизнь. Перебирали к скорой весне да лету сундуки и полки, пересматривали закрома. Убирали на хранение теплые меховые плащи да свиты, внимательно осматривали рубахи, пролежавшие с осени в сундуках: не прохудились ли, не следует ли починить. Чернавки настаивали в кадушках золу с водой, готовились бучить одежу. Как раз самая пора, после долгой зимы.

В лесу да на полях медленно стаивал снег, и это тревожило княгиню еще пуще. Воевода Крут тоже ходил насупленный. Думали они о том, как князю-то по такой размокшей земле ворочаться придется. Уехал из терема, дорога крепкая была, морозцем сбитая. А нынче же… снег сошел, открылись ямы да ухабы, да огромные валуны. Да и грязища была непролазная, ноги увязали, что уж про лошадей да колеса повозок говорить.

Крепилась-крепилась Звенислава днем, а ночами заливала слезами мужнины рубахи. Совсем она непригодной для княжьей доли оказалась. Ярослав в поход отправился, а она раскисла, ревет дело не по делу. А сколько еще тех походов будет… Чай, не за бортника замуж вышла, за князя! Его дело — рати да дружина.

Дядька Крут, на нее глядючи, в терем жену свою начал присылать, Любаву Судиславну. Чтоб хоть одна взрослая, мужатая женщина подле княгини была. Может, расскажет чего, советом поделится. Сама-то, небось, тоже полжизни мужа из походов прождала. А ничего ведь, хорошо жили. Деток народили, уже всех почти оженили, одна самая младшенькая осталась, родительская радость.

Звенислава Любаву Судиславну слушала, конечно, и старалась не тосковать, а сердце все равно болело.

Знахарка в терем особо не заглядывала. Поселилась где-то в городище, точно никто и не ведал. Может, токмо дядька Крут, он за Зимой Ингваровной приглядывал. Звенислава у него ничего не спрашивала. Далеко она ушла от той испуганной, одинокой девчонки, которая попала в чужой ладожский терем да искала повсюду хоть одно знакомое лицо. И еще дальше ушла от дурехи, которая ради знахарки тайком по кузням скакала да торквесы по ее слову заказывала.

Крепко у княгини внутри обида на Зиму Ингваровну засела. Припоминала все, как она той в рот заглядывала, да сама на себя серчала! Вот и чаяла пореже с ней встречаться, чтобы не вспоминать.

Но слово свое знахарка держала. К клети, где держали Брячислава, не приближалась, обходила дальней дорогой. И сама в терем в гости не напрашивалась. Коли заходила, то сразу же на черную сторону шла, у чернавок что — то просила да обратно к себе возвращалась.

В один из дней, когда Звенислава с княжнами вышла поглядеть на Желана, постигавшего ратную науку на заднем дворе под присмотром кметей, в терем приехал долгожданный гонец. Дозорные приметили его еще издалека, и потому дядька Крут в нетерпении измерял шагами пяточек перед воротами, и княгиня постоянно оборачивалась в ту сторону, отвлекаясь от братца.

И даже Рогнеда, стоявшая от них в стороне и также наблюдавшая за братом, словно тоже дыхание затаила. Что и говорить, а вестей от Ярослава ждали все.

Наконец, открылись ворота, и на подворье, медленно переступая, въехал всадник. Он кулем рухнул с коня прямо тому под копыта. Не сделав и пары шагов, жеребец же неловко опустился подле своего седока на землю.

У Звениславы сердце сжалось в предчувствии беды. Наскоро кивнув тетке Бережане, чтобы приглядела за княжнами, она, подхватив поневу, быстрым шагом заспешила к воротам. Бежать она уже не могла: не позволяло потяжелевшее за последние седмицы чрево.

Вокруг гонца уже хлопотали кмети. Стучали того по щекам, отпаивали водой. Холопы обтирали мокрыми тряпками загнанного коня.

Запыхавшаяся княгиня остановилась подле дядьки Крута и вцепилась тому в плечо ледяными пальцами. В голову лезли одни токмо дурные мысли. Добрые вести на полумертвой лошади не привозят.

— Что с ним? — дрожащим голосом спросила она и невольно коснулась подвески из нескольких лунниц, которую она приладила к кике заместо привычных височных колец — усерязей.

Вспомнила на днях, что Доброгнева Желановна все время лунницы носила, пока непраздна была, вот и надела новое обережное украшение.

Воевода поглядел на нее и накрыл прохладные пальцы своей ладонью. Сам бы, знамо дело, не расслеповал ничего, но жена сказывала, что в тягости княгиня, ждет дитя, и не следует ей волноваться. Поди тут, не поволнуйся, когда время такое. Не запрет же он ее в подполе, пока князь не вернется?..

— Это… с устатку, — неловко соврал дядька Крут и поспешно отвернулся, густо покраснев. Старый дурень, девке, ой, княгине ладожской, сбрехать не можешь!

— … княжич… княжич… дружина… — бормотал пришедший в себя гонец, еще пуще всех запутывая.

— Да что говоришь ты, — взревел воевода и шагнул к нему, склонился над полуживым кметем и взял за грудки потрепанной, грязной рубахи. — А ну говори складно! Не то в поруб брошу! — пригрозил зачем-то.

Какой там поруб, молодец и сам к Перуну, того и гляди, уйдет.

Звенислава стояла позади воеводы ни жива, ни мертва. Только пальцы отчаянно заламывала, отчего из— рукавов рубахи показывались серебряные наручи. А лицо у нее белее снега было, ни кровиночки не осталось в нем.

— Княжич идет. Сюда, к вам! — гонец вдруг поднял голову, поглядел воеводе в глаза да сказал твердо и ясно. А потом содрогнулся всем телом и испустил дух. Никто и опомнитесь не поспел, а кметь уже обратно обмяк в руках дядьки Крута, и шея у него назад выгнулась как у неживого.

Звенислава схватилась ладонями за щеки, но поспешно одернула руки. Бабки говорили, что дите с пятнами на лице родится, коли мать так делала, пока непраздна была.

— Он не про Ярослава Мстиславича говорил, — сказал какой-то кметь.

Воевода погрозил ему кулаком и шикнул поспешно.

— Рот закрой свой. Не на торгу, чтобы брехать, когда не спрашивали.

Звенислава подняла на дядьку Крута измученный взгляд. Тот посмотрел на нее в ответ и подумал, что нынче бы и знахарку на подворье приветил, и кого угодно, хоть саму Мару-Морену, лишь бы княгиня не выглядела так, словно одной ногой уже на погребальный костер мужа взошла.

Вокруг них медленно собирались люди. Желан, отложив в сторону притупленный меч, спешил к ним с другого конца двора. По пятам за ним следовала опальная княжна. Любава и Яромира топтались на крыльце подле тетки Бережаны, удерживаемые на месте ее строгими руками.

— Он чьих будет-то? — воевода подошел к мертвому кметю, вглядываясь в его лицо. — Не наш вроде. Не признаю.

— Может, из другого поселения? Князь ведь многих забрал, — подал голос какой-то кметь.

Взгляд Звениславы был прикован к дядьке Круту. На мертвого мужчину на земле она старалась не смотреть.

Княжич идет.

Так сказал гонец. А Звенислава знала одного лишь княжича. Как и все собравшиеся на подворье. Она была уверена, что думали они нынче об одном человеке. О Святополке Мстиславиче.

— Ступай в терем, государыня, — воевода подошел к ней и, придержав за локоть, отвел в сторонку. — Чего тебе на ветру стоять, застудишься еще. Как рассудим, я тебе все и обскажу.

— Нет, — упрямо сжав губы, княгиня мотнула головой. — Я никуда не уйду. Я должна знать.

— То мужские дела, — словно малому дитю втолковывал ей дядька Крут. — Мне Мстиславич наказал тебя беречь. Так что ступай в терем.

— Нет, — стояла на своем Звенислава, и дядька Крут захлопал глазами.

Не привык он, чтоб его не слушались. А княгиня сжала в отчаянии кулачки и подбородок еще вскинула, чтобы выше казаться. И замерла напротив воеводы, всем своим видом показывая, что в тереме она отсиживаться не собирается.

Избаловал, ох, избаловал водимую князь!

— Дитя побереги, — сжав зубы, рыкнул воевода и насильно повел княгиню за собой. — Непраздной бабе след в горнице сидеть, под бабьим присмотром.

— Я тебе не баба! Я княгиня ладожская, — Звенислава выдернула руку и сердито посмотрела на дядьку Крута. Крылья ее носа трепетали, вторя шумному, взволнованному дыханию.

Воевода опешил. Мыслил, как бы не рассмеяться, уж больно грозный воробышек ему в плечо отчаянно сопел. Так и глядел на княгиню, растерянный. То ли на руках в терем отволочь, то ли в горнице запереть, то ли Мстиславичу пожаловаться, когда вернется.

Выбрал же совсем иное.

— Уважь старика, а, государыня? — попросил ласково и подавил улыбку, увидев, как дрогнула княгиня. — Муж твой мне голову открутит, коли с тобой что приключится. Да и сам себя со свету сживу. Ступай в терем, я приду к тебе скоренько.

— Хорошо, — разом утихнув, отозвалась княгиня. — Но смотри же: ты обещался!

— Приду, приду, — нетерпеливо закивал воевода, легонько подталкивая княгиню в спину.

Звенислава посмотрела на него через плечо и поднялась на крыльцо, перехватив княжон у тетки Бережаны. Братец Желан все топтался подле мужей, а потом и вовсе вместе с воеводой да кметями за ворота вышел. Рогнеды же и след с подворья простыл. Ускользнула куда-то.

— Матушка, что-то с батюшкой приключилось? — Яромира поглядела на нее серыми, отцовскими глазами и жалобно шмыгнула носом.

— Ну что ты, моя ясочка, — Звенислава ласково погладила ее по светлым волосам и заправила выбившиеся из-под нарядного очелья прядки. — С нашим князем все ладно. Гонец уморился, с дороги-то. Отоспится и будет здоровее прежнего.

Соврала девчушкам — и даже голос не дрогнул. Ну, хоть заулыбались обе. Любава потянулась к тоненькому височному колечку, прилаженному к очелью. Потеребив его пальчиком, поглядела на княгиню с завидной уверенностью.

— И дары нам привезет, да? Он обещался! И нам, и тебе.

— Привезет, конечно, — кивнула Звенислава.

В другой раз она бы укорила девочку, мол, негоже отца ждать ради подарков. Но нынче не стала. Позабыли про мертвого гонца — и добро.

В терем же вместе с княжнами вернуться у княгини не вышло, хоть она и намеревалась сделать в точности так, как сказал дядька Крут. Ей помешала подбежавшая чернавка.

— Матушка, — залепетала встрепанная девка. — Там этот… пришлый мужик… ну, в клети который… глотку дерет, княгиню позвать к себе просит, — зачастила она, испуганно поглядывая на свою госпожу.

Звенислава нахмурила пушистые брови.

— Сбыгнев что ли? — растерянно спросила чернавку, которая знала не больше нее самой.

— Уж не ведаю, как звать-то его, — повинилась та. — Притек он к нам на Коляду.

Да, так и есть. Сбыгнев.

— А надобно ему что?

— Не ведаю, — снова развела руками чернавка. — Сидит да в клети завывает, мол, государыню-княгиню ему надобно…

В иной какой день ни за что бы не сошла с места Звенислава. Станет она еще к пленникам мужа бегать. Да мало ли кого они зовут! Что она им, девка дворовая? Покликал, а та и бежит радостная?..

Но нынче была у княгини на сердце великая сумятица. И мыслила она не особо складно, словно через пелену. Потому, отмахнувшись от увещеваний тетки Бережаны, спустилась с крыльца и пошла обходить терем. Святополковского десятника Сбыгнева да воеводу Брячислава держали в клетях на черной стороне.

— Что тебе надобно?

Звенислава остановилась в паре шагов от тяжелой двери, которую снаружи держал крепкий запор. Охранявший десятника кметь вылупился на нее, не ведая, что сказать. Да и смеет ли он… Она впервые порадовалась про себя, что мужа в тереме нет. Небось, уже бы в горнице запер.

— Княгиня? — с той стороны послышался недоверчивый мужской голос. Зашуршало примятое ногами сено, а потом небольшой просвет между дверью и стеной заслонила тень.

— Звениславой Вышатовной меня зовут, — она задрала нос и спросила строго, чтобы голос не дрожал. — Чего раскричался? Девушек моих своим ревом пугаешь.

— Так уж и раскричался, — пробурчали из-за двери. — Правду говорят, что гонец на подворье помер?

— Кто говорит?

— Да девушки твои и говорят, Звенислава Вышатовна, — в том, как десятник произнес ее имя, не слышалась насмешка, и, поразмыслив, она решила еще немного задержаться подле клети.

Кметь все еще молча глядел на нее, и удивление в его глазах нынче сменилось осуждением. Доложит воеводе Круту, непременно доложит. Звениславе захотелось притопнуть мягким сапожком. Да пусть кому-угодно сказывает! Она княгиня ладожская, в своем праве на подворье распоряжается.

— А коли и правда? — спросила она и впрямь заинтересованная.

— А про княжича он тоже молвил? Что идет княжич-то? — долетел до нее вкрадчивый голос Сбыгнева.

Ну, чернавки да холопы! Вольны языком молоть! Нынче, верно, уж все городище ведает, разнесли весть по всем уголкам.

— А коли и правда? — повторила она без былой смелости.

— Значит, идет на Ладогу Святополк, — отозвался десятник. — Значит, получилось у него задуманное исполнить.

— Что — задуманное? — спросил ломким, чужим голосом.

— Мужу твоему отомстить.

Звениславе казалось, что разом, со всего маху налетела она на толстую стену. Ни вздохнуть не могла, ни пошевелиться. Лишь смотрела на толстый деревянный запор, и в голове у нее было пусто. А в груди что-то сжималось, мешая дышать. Сколько так простояла — не ведала. Очнулась лишь, когда снова раздался мужской голос.

— Государыня, передай воеводе вашему, Круту Милонеговичу, что надобно с ним десятнику Сбыгневу поговорить.

— Передам, — пообещала Звенислава словно во сне. — Передам.

Пошатываясь, княгиня побрела прочь. Словам Сбыгнева она поверила сразу и безоговорочно. Нашто ему лгать?..

Как же так могло выйти, что на Ладогу шел княжич Святополк? А что Ярослав?.. Не мог ведь он брата пустить разорять свое княжество. Выходило… выходило, пропустил? Выходило, отомстил ему проклятый княжич?..

Звенислава сцепила зубы и решительно потрясла головой. В голову лезла одна-единственная, непрошенная мысль, и она гнала ее от себя изо всех сил. Если подумает, то дурное точно сбудется.

Ей пришлось замедлить шаг, когда она почувствовала острую, режущую боль внизу живота. Звенислава накрыла его ладонью и глубоко вдохнула, задерживая дыхание, чтобы переждать, пока резь утихнет.

Благо, на подворье людей было мало, никто не глядел косо на застывшую на одном месте княгиню.

Звенислава сделала небольшой шаг, затем еще один и еще. На лбу выступила влажная испарина, и она поспешно смахнула ее тыльной стороной ладони. Боль внизу живота стала поменьше, и она смогла потихоньку вернуться в терем.

Нужно дождаться дядьку Крута, тогда они обо всем и потолкуют. А прежде она не станет ни о чем дурном мыслить, еще накличет беду. Но в груди тоскливо ныло сердце. Что — то приключилось с Ярославом, иначе никак бы Святополку к Ладоге не пробиться. Князь бы костьми лег, но не дозволил.

Может, и лег…

И Сбыгнев сказал, что, мол, получилось у Святополка старшему брату отомстить…

Всхлипнув, Звенислава поспешно зажала рот ладонью.

Вскоре в терем пришла Любава Судиславна с младшей дочкой. Их прислал воевода, с княгиней время коротать. В горнице, в которой рукодельничали женщины, даже Рогнеда показалась. Верно, совсем уж тяжко стало в одиночестве. У Звениславы то и дело игла из рук выскакивала, и нитка рвалась, но она крепилась, улыбалась встревоженным княжнам. Хоть и малые они, а видели, что у нее на сердце неспокойно. И самим также было.

Дядька Крут в терем глубокой ночью воротился. Уж и тетка Бережана давно княжон спать увела, и Рогнеда к себе в горницу вернулась, и Любава Судиславна дочку обратно в избу услала, а Звенислава все ждала. На женскую сторону не уходила, сидела в горнице на лавке да невидящим взором в неровном свете лучины разглядывала узор на рушнике.

Она резко встала, когда на пороге появился воевода, держа в руках смятый плащ. Пока в терем спешил, запыхался. Волосы из-под очелья выбились, по плечам растрепались.

Дядька Крут поглядел на княгиню да на жену и плотно прикрыл за собой дверь. Потоптался на месте и прошел в горницу, сел за стол.

— Ты не голоден, дядька Крут? Хочешь чего-нибудь? Кваску? — опустившаяся рядом с ним на лавку Звенислава забросала его вопросами.

Лишь бы о главном не говорить. Так крепко ждала, пока воевода вернется, а, увидав, испугалась. Что скажет он?.. Чувствовала она, что когтистыми лапами скребется в терем беда.

— Ничего не надобно мне, благодарствую, — воевода махнул рукой. — Квас уже поперек горла стоит.

Звенислава кивнула и попыталась улыбнуться дрожащими, неверными губами. В тот миг сделалась она похожей на ту девчонку, какой была, когда токмо привез ее князь на Ладогу. Такая же испуганная и растерянная, с широко распахнутыми зелеными глазищами и тоскливым взглядом.

— С боярами мы говорили. С теми, кто за Ярослава, — начал воевода. — Порешили самим гонцов навстречу князю отправить. Так все и разузнаем.

Звенислава просветлела лицом. Потом вспомнила про слова Сбыгнева и закусила изнутри щеки.

— Мне десятник Сбыгнев сказал, что коли идет Святополк на Ладогу, стало быть, тот исполнил, что замыслил, — сказала и быстро на воеводу посмотрела.

У того на щеке дернулась жила, и он ожег княгиню недовольным взглядом. Она лишь пуще выпрямилась и подбородок задрала. Ну уж нет. Этим ты ее не проймешь!

— Негоже тебе с этим псом говорить, государыня, — пробурчал дядька Крут. — Его князь в клеть не за добрые дела посадил.

— Я все про то ведаю, — Звенислава прищурилась. Показалось на секунду, что воевода ей зубы принялся заговаривать. — Мне князь сказывал. А еще Сбыгнев просил передать, что ему с тобой поговорить надобно.

— Ну уж это слишком! — дядька Крут стукнул кулаком по столу и повернулся к жене. — А ты где была, пока княгиня на подворье с кем попало якшалась?!

— Крут Милонегович! — Звенислава выросла над ним, резко поднявшись с лавки. — Довольно этого! Я, может, потому к нему пошла, что он единственный, кто правду мне в лицо скажет!

— Да нашто тебе эта правда, государыня? — искренне опешил воевода. — Дела ратные князь на нас оставил. Мы с мужами мудрыми покумекали, все обсказали. Отправим своих гонцов да будем ждать. Нет еще той правды, которую ты чаешь услышать.

— Дела ратные на вас, а княжество — на меня! — упрямилась Звенислава. — А ты меня, словно чернавку, все в сторонку да в сторонку задвигаешь!

— Да ведь непраздна ты! — не сдержавшись, взревел дядька Крут. — У тебя дитя народится, ты его беречь должна! И себя!

— Это не токмо дитя. Это сын Ярослава. Княжич, будущий князь ладожский, — Звенислава поджала губы. — А чтобы княжить, у него стол должен быть! Земли! Княжество! А коли и взаправду Святополк на Ладогу идет, то все это надобно защищать.

— Вернется князь — все ему обскажу, государыня, уж не взыщи. Пусть с тобой потом муж разговоры разговаривает.

Звенислава мгновенно осеклась и посмотрела на воеводу тоскливым взглядом.

— Что же ты мне душу-то рвешь, Крут Милонегович? Ужели сам о том не мыслил? — она без сил опустилась на лавку и спрятала в ладонях лицо. — Хочешь, чтобы я вслух сказала?.. Что коли Святополк на Ладогу идет, стало быть, беда приключилась с нашим князем?..

Договорив, она заплакала. Ее плечи и голова сотрясались от рыданий, жалобно звенели прилаженные к кике рясны и усерязи. Любава Судиславна подорвалась с места, захлопотала вокруг княгини да еще и мужу поспевала кулаком грозить. Мол, старый дурень, посмотри, до чего девочку довел. Так взашей его из горницы и вытолкала и одна осталась Звениславу Вышатовну успокаивать.

На другой день воевода отправил в Белоозеро, к сыну своему, Будимиру, гонца. Хотел, мол, просто справиться, как в наделе все обстоит, спокойно ли, сколько воинов в дружине осталось, как люди себя ведут. Княгине об этом на ухо шепнул, поймав ее после утренней трапезы на подворье. Звенислава посмотрела на него потухшими глазами и поблагодарила тихим голосом. Немало сил у нее отнял минувший вечер. Не осталось их, чтобы спорить али что-то выспрашивать.

Седмица прошла словно в тумане. Все-все делала Звенислава, что княгине положено, в памяти ничего не отложилось. Что ела, о чем и с кем говорила, куда ходила, какой узор вышивала — ничего бы она не сдюжила вспомнить, вздумай кто ее спросить. Вроде жила, а взаправду и не жила толком. По ночам снился Ярослав. Во сне он улыбался и подкидывал в воздух их маленького сына. Просыпалась она на мокрой от слез подушке.

Меж тем с каждым днем становилось все теплее. Все ярче светило доброе весеннее солнышко. Снег стремительно сошел с полей, а в лесу остался он лишь в совсем глухой, непроходимой чаще. Не зря пекли птичек да забирались с ними на высокие холмы, да пели звонкие песни. Дозвались все же люди весну.

В терем вскоре приехал еще один гонец. Не тот, кого дядька Крут отправлял. Другой, кто-то и не из ладожских земель. Сказывал, мол, и впрямь княжича Святополка с войском видали на дороге, спешно тот движется на север.

Тогда-то и стало все ясно.

Вечером дядька Крут позвал в княжью гридницу бояр из тех, кто за Ярослава всегда вступался. Туда же и Звенислава пришла, хотя редко такое бывало, чтобы девку в гридницу пускали. И князь из чужого княжества — Желан Некрасович, еще пояс воинский не вздевший. Но, верно, такое уж им выдалось время, что многие прежние устои пришлось попрать. Да и воевода порешил, что лишним не будет. Пусть ведают все, что народится у князя вскорости сын.

Будимиру же дядька Крут второго гонца отправил. Велел забрать из Белоозера жену да дочерей Святополка и со всеми верными людьми, какие есть, поспешать в ладожский терем.

Место для княгини воевода тоже по уму подобрал. Усадил ее подле Любши Путятовича. Старик всегда Ярослава любил, еще когда робичичем его все звали. Ни разу дядька Крут не слыхал, чтобы боярин так про князя сказал.

Правда, Гостивита Гориславича позвать позабыли. Да тот и без них обо всем проведает, полон терем чужих ушей.

— Нужно рассудить нам, как Ладогу оборонять станем, — закончив пересказывать слова двух гонцов, воевода обвел взглядом собравшихся в гриднице бояр.

Сам он встал с лавки да вышел в середку, чтобы княжий престол ровнехонько позади него оказался. Напомнить хотел, как на верность Ярославу дружина присягала. Да и бояре то же самое обещали.

— А может, он с добром идет, — раздался робкий голос, и на него тотчас зашикали свои же старики.

— Знамо дело, с добром, — хмыкнул дядька Крут. — С таким же добром, с каким на южные княжества хазар натравил. С копчеными сговорился, стервец. На этом самом месте десятник его, Сбыгнев, всю правду про княжича поведал! Какие дела он творил, что даже самые верные ратники от него отвернулись! — он взмахнул кулаком и хлопнул им о раскрытую ладонь.

Звенислава поежилась. Неуютно ей было подле думающих мужей сидеть. Совсем себя никчемной птахой подле них мыслила. Да и боялась она. Простой люд, может, и любил князя, а вот среди бояр такого единства не было. Схоронив глаза за длинными жемчужными ряснами, она бросила косой взгляд из-под пушистых ресниц на Любшу Путятовича, силясь угадать, о чем тот думал. Нахмурен старик крепко был, вот и все. Кустистые седые брови аж в одну линию на переносице сошлись. А ну как откажутся Святополку сопротивляться? Отдадут тому Ладогу? С ней-то что будет тогда? А с дитем, с княжнами? Кто за них вступится?..

— От князя нашего нет вестей? — словно почувствовав ее взгляд, заговорил Любша Путятович.

Дядька Крут замялся, но ответил честно.

— Нет. И как с хазарами все вышло, мы не ведаем.

— Долго, долго, долго… — эхом зашумели бояре в гридницы, и Звенислава впервые с ними была согласна.

Очень долго нет от мужа ее никаких вестей!

— Как бы то ни были, что бы с ним ни приключилось, он князь наш, покуда скорбные вести не получим да сами во всем не убедимся, — перекрикивая шум, громко сказал воевода. — А коли… коли самое худое случится, то все едино! Не Святополку на княжий престол садиться! Не тому, кто беды великие на нас навлек.

Звенислава почувствовала, как к щекам прилила кровь. Нынче скажет дядька Крут, что она не праздна. И он сказал.

— Княгиня в тягости. Коли родится княжич — Ладога его!

— А коли сызнова девка? — дерзко спросил кто-то.

— Лучше девка, чем тот, кто кровь родную проливать удумал, — отбрил его второй голос, и гридница зашумела с новой силой. — Не будет нам от Святополка добра. Нас Боги проклянут. Старый князь Мстислав из могильного кургана подымется!

Звенислава встретилась взглядом с дядькой Крутом и тот быстро ей улыбнулся. Наслышана она была от мужа да от Чеславы, как тяжко порой бывало с боярами толковать. Нынче и сама убедиться во всем смогла. Это дружина за князем была готова слепо следовать. С думающими же мужами иначе выходило…

— И так многих князь с собой забрал! Коли выступим против Святополка, еще больше мужей погибнет…

— Так коли б Святополк, стервец, с копчёными не сговорился, и не было бы ничего! А он против старшего брата идти вздумал!

— Нет, не так ты все говоришь! Это князь наш первый отправился брататься с южными княжествами, нас толком не послушав! Вот коли б не влез он туда, тогда бы и не было ничего!

— Старая твоя башка! Князю вече добро дало, о чем ты мелешь сейчас языком своим попусту?

— Да ты на себя погляди, еле дышишь уже! Там и разум, поди, усох вслед за телом!

— Верно мне батька сказывал, что у твоего батьки все сыновья дурные уродились. Гляжу нынче на тебя и добрым словом его поминаю!

Бояре зашумели словно девки на базаре. Звенислава даже позабыла, что боялась их сперва. Широко раскрыв глаза, переводила взгляд с одного на другого да ушам своим не верила. Ни разу она не слыхала, чтобы такой гвалт стоял, когда Ярослав с гридью говорил! А тут же… мужи думающие разошлись что дети малые. Позабыли и про Святополка, и про опасность неминуемую! Взялись старые обиды припоминать, друг друга словами злыми оговаривать…

Звенислава нервно расправила на коленях подол свиты из белого аксамита с серебряным шитьем и соболиной опушкой. Нарочно надела лучшие одежды свои да богатые украшения, чтобы солиднее казаться.

Она не знала, что ей делать: встать подле дядьки Крута и умолять бояр? Тихонько на скамье отсидеться? Заплакать? Напомнить, как князю обещали ее да Ладогу беречь?.. Она заломила на руках пальцы и заскользила взглядом по гриднице, всматриваясь в лица бояр. Воевода молчал да знаков никаких ей не подавал, и Звенислава уже приготовилась подняться, когда услышала, как вздохнул рядом с ней старый Любша Путятович.

Опираясь на длинную клюку, он встал с лавки, и Звенислава невольно подорвалась ему вслед, поддержать под вторую руку — уж больно уставшим показался ей седобородый старик.

— Сиди, девочка, — улыбнулся ей ласково, словно внучке. — Сиди-сиди, вам с дитем отдыхать побольше надобно.

Шаркая ногами и стуча клюкой по дощатому полу, Любша Путятович медленно шел к воеводе. Постепенно стихли голоса прочих бояр. Все замолчали и подобрались, и их взгляды были прикованы к седобородому старику. Был он по зимам самым старшим среди бояр, и уважали его за то, что ни с кем никуда не ругался, говорил честно то, что думал, и судил по Правде.

— Ярослав — нам князь, и никого другого мы не хотим, — остановившись одесную воеводы, сказал Любша Путятович и для верности пристукнул клюкой о пол. — Святополк — окаянный предатель. Ладогу ему не отдадим. Пущай попробует взять. Будем биться.