По льду (СИ)

Глава 12

Никогда не игнорируй человека, который заботится больше всего о тебе. Потому что в один прекрасный день, ты можешь проснуться и понять, что потерял Луну, считая звезды.

Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»

На утро у Николая поднялась температура. Проведенные в холодном погребе дни и вчерашняя прогулка поспособствовали ухудшению здоровья. Горло раздирало от сухости, тело охватил озноб. Проснувшись в поту, Коля кое-как разлепил веки и, опершись на локти, приподнялся, чтобы проверить, который сейчас час. Наручные часы, лежавшие на прикроватной тумбе, показывали полуденное время. По обычаю в такой час «Лисы» заканчивали утреннюю тренировку и разъезжались по своим делам до вечера. Рухнув плашмя на подушку, Николай осознал, что соскучился по спортивному распорядку. Если бы не ватная голова и не обдающий кожу жар, он бы уже завтра отправился на тренировку, облачился в хоккейную экипировку и скользил на бешеной скорости по льду. Только вот теперь об этом ему придется забыть, пока простуда не покинет его.

Повернувшись на бок, Николай потянулся за мобильником. Предупредить Сергея Петровича казалось ему важнее, чем вызвать личного терапевта на дом для назначения лечения. Не потому, что Коле было плевать на свое здоровье. А лишь потому, что однажды поневоле он подвел команду. И оставить «Лисов» в неведении во второй раз было бы предательством. Не вглядываясь в всплывающие на дисплее уведомления, он перешел в режим быстрого набора и нажал на номер тренера. Послышались протяжные гудки.

— Алло, — прижав плечом телефон к уху, сказал Звягинцев.

— Здравствуйте, Сергей Петрович. Это Коля, — вяло вымолвил Литвинов.

— Судя по твоему голосу, дела у тебя плохи.

— Верно. Иммунитет у меня отвратительный… — на той стороне раздался томный вздох. — Но не волнуйтесь, к игре с «Ледяными Королями» я буду в строю.

Молчание. Звягинцев не произнес ни слова. То ли его что-то отвлекло, то ли он готовился вынести Литвинову приговор, который ударит по нему с удвоенной силой.

— Сергей Петрович…

— Коля, ты же в курсе, что игра с «Ледяными Королями» состоится через три дня?

Николай оторопел. Он совершенно потерял счет во времени. Свернув телефонный звонок и заглянув в календарь, он сначала удивился, а потом разозлился. Звягинцев говорил правду. Из-за отца Коля выпал из хоккея на восемь дней, а из-за простуды — еще как минимум на три. Крепко сжав челюсти, он попытался подавить те недобрые слова, которые норовили сорваться с его уст. Вернувшись к звонку, Николай истошно произнес:

— Да, тренер.

— Я понимаю, как тебе сложно без хоккея. Но и без подготовки я не могу выпустить тебя на лед, тем более в таком состоянии, — в его руке щелкнула шариковая ручка. — Я хочу, чтобы ты услышал сейчас одну вещь. Твое отсутствие в следующем матче — это не значит подвести команду. Это значит помочь ей в другой раз. Матчи для тебя не заканчиваются, пойми. Ты по-прежнему в команде. И «Лисам» нужен здоровый капитан, понимаешь?

Доля истины блеснула в словах главного тренера. Николай вдумывался в высказывания Звягинцева и с каждым мгновением сознавал, что тот прав. Однако чувство вины не собиралось покидать его: он продолжал пожирать себя изнутри. Возможность играть в хоккей медленно ускользала от него, словно плавающий в море корабль. И Коле становилось досадно от того, что он не в силах на это повлиять.

— Твое молчание означает «да, тренер, я понимаю»? — поинтересовался Звягинцев после затянувшейся паузы.

— Да, тренер, я понимаю, — повторил Литвинов.

— Хочу верить, что это так. Но еще больше желаю, чтобы ты немедленно вызвал врача! — Сергей Петрович настолько хорошо знал Колю, что не сомневался в том, что врачу тот не звонил.

— Да, тренер, — ответил Николай и отключился.

Следующий звонок был адресован личному терапевту семьи Литвиновых — Владимиру Андреевичу. Попова Коля знал с детства. Это был низкорослый мужчина пятидесяти пяти лет от роду, с длинной треугольной бородой, собранной силиконовой резинкой у основания, в круглых очках на переносице и без волос на голове. Старость не пощадила Попова, хоть тот и вел здоровый образ жизни: генетически он был предрасположен к облысению.

Что Николаю нравилось в терапевте больше всего, так это его прямолинейность. Попов ни разу не пытался увильнуть от вопросов, которые сыпались ему на голову, или подобрать деликатные слова. Что видел, то и говорил. Как-то в детстве Колю настиг период извечных «почему», и его любознательность не знала границ. Он забрасывал врача нелепыми вопросами и всегда получал честный ответ. Владимир Андреевич часто посещал их, особенно после смерти Веты Литвиновой, и стал для Николая другом. И некоторые качества — честность, воспитанность и прямолинейность — он перенял от Попова.

Новость о простуде не обрадовала Владимира Андреевича. Он тягостно вздохнул в трубку и сообщил о своем скором приезде, попросив Николая соблюдать постельный режим и не выходить на балкон в испортившуюся погоду. Хотя Коля и не собирался: за окном кучево-дождевые облака затянули некогда ясное небо, дымчатая пелена перекрыла обзор. Все, что мог видеть Николай сейчас, — это небольшой кусочек участка, на котором садовник сгребал в кучу опавшие листья. Потерянной листвы было не так много, однако она все равно портила ровный газон.

Совершив важные звонки, Коля принялся чистить уведомления, нападавшие из мессенджеров. В самом верху висело сообщение от Ани. Время отправления — девять утра. Долго же ей пришлось ждать ответа, подумалось ему, когда он вспомнил, что до полудня оставались считанные минуты.

Аня: Доброе утро. Я получила предложение о фотосъемке! Поверить не могу! Сегодня у меня намечается довольно-таки продуктивный день. Но ведь это не нарушит наши вечерние планы? К девяти я буду уже свободна.

Николай улыбнулся: возможности для роста, которые выпали ей, радовали и его. Но он молниеносно закусил губу от досады: выполнить данное вчера обещание у него не получится, как бы сильно ему этого ни хотелось.

Коля: Утро не такое уж и доброе, когда человеку приходится давать отказ.

Аня: Что-то случилось?

Коля: Кажется, вчерашний дождь добил мой иммунитет. Несмотря на действие температуры и раздирающий кашель я поздравляю тебя.

Аня: Спасибо…

В полученном сообщении Николай читал сплошное сожаление, будто бы Аня чувствовала себя виноватой в его болезни. Хотя ее вины здесь не было. Он бы написал в ответ что-нибудь, что не вызывало бы у нее столько сожаления, но вместо этого заблокировал дисплей и отложил телефон в сторону. Смолящая температура заставила его погрузить ватную голову на подушку и снова уснуть.

Ближе к часу дня в дом Литвиновых заглянул Попов. Разразившийся ливень тарабанил в черный зонт, подкладка которого износилась со временем. Немного проржавевшие спицы заскрипели под натиском его рук. Владимир Андреевич надавливал на зонт, пытаясь его сложить, однако металлические спицы оказались не податливыми. В доме Литвиновых никто не понимал, почему врач так привязан к этому старью, которое легко можно было заменить. Однако для Попова это был не просто антиквариат и пережиток прошлого. В какой-то степени этот зонт напоминал ему о былой молодости и прогулках с Ветой Литвиновой и Колей в периоды, когда Александр Юрьевич пропадал на работе.

Будучи встреченным экономкой Екатериной Андреевной, он вежливо поприветствовал весь персонал. Верхняя одежда отправилась на стойку-вешалку, а зонт был подвешен вверх тормашками. Не разуваясь, ведь в этом доме так не принято, по закрученной лестнице поднялся на второй этаж. Поскольку у Литвиновых врач бывал часто, то дезориентации не произошло: он сразу завернул налево, в комнату Николая.

— Привет заболевшим, — сказал Владимир Андреевич, крепко сжав чемодан с медикаментами в руке.

— Здравствуйте, Владимир Андреевич, — через кашель изрек Коля. Он только проснулся под стук обуви и пытался проморгаться, чтобы картина перед глазами была менее расплывчатой.

— Ну, рассказывай, как так вышло?

— Просто попал под дождь вчера, — без лишних деталей вымолвил Николай.

Попов недоверчиво нахмурился и смерил его изучающим взглядом. Он знал с детства, что Коля обладает стойким иммунитетом. Чтобы его ослабить, нужно было нечто большее, чем просто проливной дождь. Но излишних вопросов задавать не стал. Владимир Андреевич обогнул двуспальную кровать и, оказавшись на правой стороне, присел на ее край. Поставив чемодан на колени, он внимательно осмотрел его содержимое, а затем выудил градусник.

— Измерь пока температуру, а я приготовлю все для забора крови, — констатировал Попов, вручив Коле термометр.

Николай сунул градусник под мышку и стеклянными глазами уставился на врача, который корпел над пробиркой и шприцом для забора крови. Глядя на Владимира Андреевича, он пытался понять, можно ли ему доверить то, о чем так рьяно хочет поведать его душа. Хоть Попов и был для Николая ближе, чем его отец, но откровенничал он не часто. А если быть точнее, то практически никогда. Однако с появлением Костенко в его жизни стало нечто меняться. Она будто бы медленно, но верно подбирала ключи от потайной двери, за которой скрывалась его истинная сущность. И Николай начал учиться доверять окружающим.

Электронный градусник вмиг запищал, не успел Коля о чем-то подумать. Достав термометр, он не приложил усилий, чтобы вглядеться в цифры, а просто отдал градусник Попову.

— Уф, — врач покачал лысой головой. — Почти под сорок. Ну и веселая же у тебя была прогулка вчера. Надеюсь, твой напарник не страдает так же, как и ты.

Николай выдавил улыбку и прикусил нижнюю губу.

— Вроде бы нет. Иначе бы она мне сказала.

— Значит, девушка? — тепло улыбнувшись, уточнил Попов.

Коля осознал, что невольно проболтался. Но лукавить не стал. Владимир Андреевич должен понять его лучше, нежели его отец. Несмотря на то, что Попов в зрелом возрасте был до сих пор один, Николай отчего-то был уверен, что когда-то в молодости Владимир Андреевич очень сильно любил.

— Мг, — промычал он, потирая пальцы.

— Ну и как же зовут ту счастливицу, что открыла путь к твоему холодному сердцу?

— Аня, наш пресс-секретарь.

— Должно быть, она хорошая? — спросил Попов, вытянув наконец пробирку, иглу и жгут из чемодана.

— Я бы сказал, что удивительная, искренняя, добрая. Ее улыбка отражается в глазах. Когда она смеется, сияет все вокруг. Стоит ей огорчиться, как все омрачается. Она как надежда на то, что этот мир не настолько пропитался тщеславием, бесчестием и гневом, — Николай говорил и представлял перед собой ее образ. Но мечтательная улыбка вмиг превратилась в мрачную, стоило ему вспомнить наказ Александра Юрьевича.

— У-у-у, да у тебя тут на поэму наберется, — пошутил Попов. — А что говорит отец?

— Он не понимает меня, как и всегда. Считает, что моя партия — это девушка моего же круга. В общем, он человек без сердца.

Николай ожидал ответной реакции от Попова, но врач никак не отреагировал на высказывание. То ли не хотел затрагивать личность Александра Юрьевича, на которого работал, то ли тема оказалась для него болезненной. Владимир Андреевич сменился в лице, хотя сдавленной улыбкой пытался не выдать себя.

— Сейчас возьмем кровь, затем проведем аускультацию и сделаем жаропонижающий укол, — констатировал врач и натянул латексные перчатки.

Коля, опираясь на руки, выпрямил корпус и протянул левую руку вперед. Попов перевязал его руку. Пальцы сжались в кулак. Рука упала на подушку, имитирующую клеенчатый валик. Как только игла была введена в вену, темно-красная кровь заполнила шприц, а затем и стеклянную пробирку. Действия врача были четкими и безо всяких промедлений, так как он знал свое дело.

— Владимир Андреевич, вы ведь давно знаете нашу семью, — начал Коля, прижав вату к проколотой вене.

— Ну, достаточно, — закрыв пробирку и спрятав ее в чемодан, протянул Попов.

— Скажите, мой отец способен на любовь?

Врач нахмурился и озадаченно взглянул на Николая. Вопрос заставил его тело напрячься.

— Ты к чему это спрашиваешь?

— Да так…

Владимир Андреевич со стетоскопом в руках подошел к нему и, похлопав по плечу, выдал:

— Э, друг, нет. Из-за чего-то эта мысль ведь посетила тебя.

— Отрывками вспоминая счастливые моменты моего мимолетного детства, я думаю, что он любил мою мать. Но глядя на него сейчас, я сомневаюсь в том, что ему знакомо это чувство.

— Ну, твой отец — очень своенравный человек. Характер у него тоже непростой. Он всегда с укоризной относился к людям, даже к твоей матери. Ставил себя выше других. Однако могу сказать тебе вот что: Вету он очень сильно любил. Я бы даже сказал, что был ею одержим. Ее гибель подкосила его… — он немного замешкался и с горечью в глазах посмотрел на Николая.

— Владимир Андреевич, как умерла моя мать? — после короткого промедления спросил Коля. — Я ничего не могу вспомнить с того вечера. Все как в тумане… Я пытался узнать у отца не один раз, но он молчит и запрещает говорить об этом. Вы ведь должны знать.

В комнате раздался приглушенный вздох, слившийся с шумом дождя за окном. Где-то отдаленно повторился раскат грома. Темно-синее полотно окрасилось в ярко-оранжевый цвет на короткое мгновение. Повисло молчание.

— Не стоит ворошить прошлое, Николай. Прошлое лучше не помнить. Оно не имеет значения для твоего настоящего и, тем более, будущего, — произнес Попов.

Коля стиснул зубы, едва Владимир Андреевич успел договорить. Неприкрытая злоба от несправедливости нарастала в нем с каждой секундой. Николай чувствовал, что Попов знает все подробности смерти матери, однако никак не мог взять в толк, почему он умалчивает. Так ли прозрачна гибель Веты Литвиновой? Николай уже усомнился и выпалил:

— Да что такого произошло в тот вечер, о чем я не могу знать в уже осознанном возрасте?

Но Попов смолчал, так ничего и не выдав. Просто сделал укол, который должен был сбить жар, и велел Коле отдыхать. На прикроватной тумбе оставил лекарства и рекомендации по их применению в течение нескольких дней. Пообещав заглянуть к нему через пару дней для оценки его состояния, Владимир Андреевич закрыл чемодан с медикаментами на защелки и безмолвно покинул комнату.

***

Когда Николай снова проснулся, было уже четыре часа вечера. Следы от раскатов грома исчезли так же быстро, как и признаки сильного дождя. Небо не заполняли хмурые тучи. Жар покинул Николая, оставив ощутимую слабость во всем теле. Темная футболка прилипла к его торсу и спине, отчего он ощущал легкую скованность. Раскрыв заспанные веки, Коля никак не ожидал увидеть перед собой Аню. От неожиданности даже немного дернулся.

— Не думала, что ты испугаешься, — сказала Костенко, стоя у окна.

На долю секунды Николай засомневался в том, что его разум чист. Прокрутил в голове их переписку: ее здесь точно не должно быть. Приподнявшись и опершись на спинку кровати, он мотнул головой, пытаясь отогнать видение. Однако Аня не была миражом. Она настоящая. Здесь и сейчас она подходит к подножию кровати и останавливается, с упором разглядывая его.

— Думаешь, что из-за жара начал галлюцинировать? — изогнув бровь, поинтересовалась она. — Но я правда здесь.

— Ты как здесь?

— Пришла тебя навестить. Подумала, что нехорошо будет, если ты проваляешься в кровати несколько суток в одиночестве.

— И давно ты пришла?

— Около получаса назад. Екатерина Андреевна пустила меня. Сказала, что ты скоро должен проснуться.

— А… — протянул Николай, но Аня будто бы прочитала его мысли и опередила его.

— Твоего отца нет дома.

Коля облегченно выдохнул, а потом посерьезнел. Окинув себя кротким взором, осознал, что вид его отнюдь не презентабельный: заспанный и болезненный. Пряди, которые Коля по обыкновению зачесывал назад, были мокрыми и падали на лоб, лицо было до невозможности липким. Он не желал, чтобы Аня видела его таким. Ему хотя бы освежиться. Когда Николай снова послал ей взгляд, она поняла его без слов.

— Я пока погуляю минут десять, ладно?

— Спасибо.

Дверь за Аней захлопнулась, и Коля подскочил с кровати. Ноги на скорости понесли его в ванную, чтобы наспех освежиться и смыть с себя остатки болезненной лихорадки, что пробивала его тело с самого утра. Через несколько минут Николай выглядел намного лучше, не считая покрасневших глаз. Выглянув из ванной комнаты, он обнаружил, что Аня сидела на краю его кровати со стаканом в руках. Обернувшись на его шаги, она вымолвила:

— Я тут немного похозяйничала и принесла тебе молоко с медом и корицей. Тебе будет полезно.

— Молоко с медом и корицей? — полюбопытствовал Николай, закинув пятерню в мокрые от воды волосы. — Спасибо.

Литвинов присел на кровать и взял стакан с молоком из ее рук. Жест с ее стороны был незначительным, но тепло разлилось у него внутри. Такой заботы он не помнил с того времени, как погибла его мать.

— Думаешь, это странное сочетание? — спросила Аня.

— Не знаю, — Николай пожал плечами. — Не пробовал.

— Мой отец всегда давал мне горячее молоко с медом и корицей, будь то обычная простуда или грипп. Он сажал меня на диван, укутывал в плед, включал «Том и Джерри» и говорил пить. Хотя я не особо любила теплое молоко…

— Из-за травмы в детском саду? Небось тебя заставляли пить молоко с пенкой, — сделав первый глоток, съязвил Николай.

— Я бы не шутила со мной на эту тему, — с легким прищуром сказала она.

— И как же твой отец уговаривал тебя пить теплое молоко, если ты его терпеть не могла? — он с интересом воззрился на Аню.

— Он сказал, что это волшебный отвар, который унимает боль. Грустно и кошки скребут на душе — молоко с медом и корицей. Промерзла до нитки — молоко с медом и корицей. Заболела — молоко с медом и корицей.

— И как, помогало?

— Практически всегда. Из моих уст это прозвучит как-то занудно, но, когда меня бросил парень, вместо вина я заливала в себя молоко с медом и корицей.

Допив целебный напиток, который пришелся ему по вкусу, Николай отставил стакан в сторону и улыбнулся, даже здесь восхищаясь ее незаурядности. Теперь он точно сознавал, что Аня не похожа на других. В ней было то, что отличало ее от других. Она следовала своим увлечениям, не боялась говорить о нелепых моментах своей жизни и не скрывала свои недостатки. Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга, не замечая, как искрились и светились их глаза.

Зазвенел телефон, и Аня первой прервала их зрительный контакт. Она встала с кровати и подошла к окну, приглушенным тоном переговариваясь со своим собеседником. Николай не вслушивался в то, что она говорила, и просто глядел в окно. То, что его беспокоило, он сбросил с себя, когда Аня завершила звонок.

— Это ведь так важно для тебя, — с хрипотцой вымолвил Николай и перевел взор с окна на нее. — Почему ты отказалась от фотосъемки и приехала ко мне?

Аня развернулась к нему лицом и выдержала паузу.

— Нет ничего важнее тебя.

— Что? — неожиданное высказывание из ее уст повергло его в легкий шок.

Аня подошла к кровати и присела на край. Она плавно моргнула и, поджав на миг губы, подрагивающими от волнения пальцами потянулась к его лицу. Легонько и нежно, будто бы она прикасалась к чему-то хрупкому, Аня провела правой ладонью по скуле Николая. Она не смыкала веки и не прятала взгляд. Со всей искренностью и чувствительностью Аня смотрела в его глаза, которые блуждали то по серым стенам, то по полу. Коля всячески избегал зрительного контакта, потому что боялся того, что они говорили.

— Не думала, что скажу об этом при таких обстоятельствах, но ты понравился мне еще при нашей первой встрече, — ее палец прошелся по его губам. — Такой правильный. Такой сдержанный и ответственный, — она улыбнулась и подсела к Николаю еще ближе, подхватив пальцем его подбородок. — В твоих глазах я вижу вечность. Находясь рядом с тобой, я забываю о том, что со мной могло случиться прошедшим летом. Только рядом с тобой мне дышится спокойно.

Аня вздохнула с грустью и, прикрыв веки, приткнулась лицом к его лбу. Ее руки опустились вниз и наощупь принялись выискивать ладони Николая. Нащупав его руки, Аня стала перебирать его пальцы, крепче сжимая их в своих ладонях. Дыхание в какой-то момент сбилось, и ее грудная клетка начала вздыматься чаще обычного.

Николай выдернул правую ладонь из-под ее руки, приложил палец к ее губам и шепотом заговорил:

— Т-ш-ш, молчи, прошу, молчи. Не заставляй мое сердце снова биться. Не заставляй меня идти на неоправданный риск.

— Для тебя любовь — это неоправданный риск?

Коля подался назад и уткнулся лицом в ладони. С тяжестью вздохнул и сглотнул подкатывающий к горлу ком. Изъясняться оказалось сложнее, чем можно было это представить.

— Эта сфера всегда была для меня под запретом. Единственное, что у меня было, — это хоккей. Я не уверен, что умею правильно любить. Я не знаю как.

— Я научу тебя любить, — без раздумий произнесла она. Так отчаянно еще никто не бросался на любовную амбразуру.

— Ты в меня так влюблена?

— До безумия. Твой голос звучит у меня внутри.

— Нельзя, Аня, нельзя! Любить меня — самоубийство! — повысив тон, мучительно кричал Коля. — Я для тебя безнадежный случай…

— Не говори так, пожалуйста. Разве твои глаза вчера солгали мне? Хочешь сказать, что они лукавят и сейчас?

Коля знал, что это не так. Но наказ отца без умолку звучал в его голове. И он не мог позволить себе переступить черту. Ее безопасность — его спокойствие.

— Мой взор — это не фальшь. Все, что ты видишь в моих глазах, — это правда. Но не тони в них, пожалуйста. Наши чувства неправильны.

— Неправильных чувств не бывает. Они все наша правда. Ответь мне, что тебя останавливает от того, чтобы поцеловать меня? — Аня снова коснулась его ладони, пытаясь выжать ответ.

Николай притянул Аню ближе к себе, укутав ее в крепкие объятья, словно сидел с ней так в последний раз. Вдыхая ее аромат, он ощущал тепло ее тела. Та самая любовь, о которой он никогда не ведал, оказалась очень горькой на вкус.

— Уходи, прошу. Не спрашивай меня ни о чем. Лучшее, что ты можешь сделать для нас, — это уйти из этого дома и не приближаться ко мне. Нам лучше не переступать черту.

Аню душили слезы обиды. Отстранившись от Николая, она глубоко вздохнула, пытаясь не расплакаться у него на виду. Ее ноги будто бы набились ватой. С трудом она подошла к двери. Схватив кожаный рюкзак, замерла на пороге. Первая слеза уже потекла по ее щеке, и она локтем стерла ее.

— Выходит, я ошиблась, когда подумала, что ты не сможешь причинить мне боль, — бросила Аня напоследок.

Дверь захлопнулась. Как только шаги Ани превратились в еле уловимые, Николай крепко сжал подушку в руках, издавая звук, похожий на рык. Он ненавидел себя за то, что сделал. Не знал, правильно ли поступил, отпустив ее. Внутренности выворачивало наружу. Его тошнило от себя и своей беспомощности.