По льду (СИ)

Глава 5

Наступил вечер воскресенья. Багряный солнечный диск медленно скатывался за горизонт. Серо-синие полосы разрезали весь периметр неба. Легкий ветер проникал сквозь приоткрытое автомобильное окно, мягким порывом обдувая кожу. Проспект погряз в вечерней пробке: вереница машин тянулась от водохранилища до центра города. В потоке этого трафика улавливались звуки клаксонов. Это нетерпеливые водители не снимали ладони с центра руля в надежде быстрее продвинуться вперед.

Николай откинулся на спинку водительского сиденья и уперся левым локтем в панель боковой дверцы. Потирая пальцами лоб, он вглядывался в машины перед собой. Обычно дорога до «Минск-Арены» занимала не более пятнадцати минут. И Коля был абсолютно уверен, что окажется возле ледовых касс раньше. Однако бесконечный поток автомобилей, создающий затор на проспекте, загубил его план заблаговременно приобрести билеты на вечерний сеанс. Литвинов бросил мимолетный взор на часы: стрелка на циферблате приближалась к 19:05. Недовольно цокнув, Николай осознал, что если сейчас пару машин не продвинутся вперед, позволив ему завернуть направо, то он точно опоздает. Будь у него номер Ани, он бы позвонил и предупредил о задержке. Однако телефонами они не обменялись.

Будучи не привыкшим к опозданиям, Литвинов сильно нервничал. Он немного приподнялся и просунул голову в приоткрытое окно, чтобы узнать, как далеко они продвинулись. Заметив, что сигнал светофора меняется на зеленый, Коля опустился на водительское сиденье и приготовился к движению. От «Минск-Арены» его отделял всего лишь один поворот. Нажав на газ, он плавно тронулся с места, и уже через пару минут ловко завернул к ледовой арене.

Времени у Литвинова оставалось не так много, поэтому он поспешно вышел из мазерати, захватив из багажника свои запасные коньки, и побежал к ледовым кассам. Там, в огромной толчее, переминалась с ноги на ногу Костенко, постоянно оглядываясь по сторонам. Выглядела она немного рассеянной и огорченной, будто бы и вправду посмела подумать, что Литвинов не придет. Когда до сеанса осталось пару минут, Аня стукнула кулаком по бедру и что-то прошептала себе под нос. Николай, подошедший к ней со спины, не услышал, что именно она сказала. Однако догадаться было несложно: по всей вероятности Костенко бранила его за то, что он подвел ее. Аня резко развернулась, собираясь уйти, как ощутила пальцы Коли на своем запястье.

— Прости. Сегодня все почему-то решили, что выехать из дома — замечательная идея, — глядя в бирюзовый отлив ее глаз, выпалил Литвинов.

— А я уже начала думать, что ты не такой уж и правильный, — сглотнув, ответила Костенко.

Литвинов ничего не сказал. Отпустил ее запястье и направился к кассе, чтобы приобрести два билета на уже начавшийся сеанс массового катания. Николай заметил, что в руках у Ани ничего не было. Значит, необходимо было взять в прокат коньки. Подозвав ее пальцем к себе, он уточнил размер ее стопы и, получив ответ, приобрел два билета с прокатом одной пары коньков. Костенко отправилась за коньками, а Литвинов остался ждать ее у входа на лед. Когда Аня вернулась, Коля отдал их билеты проверяющему. Молодой парень смерил их поочередным взглядом, а затем жестом указал, что они могут идти.

Они остановились у скамьи, чтобы сменить обычную обувь на коньки. Николаю хватило и сорока секунд, чтобы окунуть ноги в коньки и крепко зашнуровать их. Он бы мог сделать это и с закрытыми глазами, ведь оказался в своей стихии. Справившись, Литвинов повернул голову вправо, где в пару метрах от него сидела Костенко, и надеялся, что они уже могут выйти на лед. Однако его ожидания не оправдались. Николай заметил, как Аня, нервно покусывая верхнюю губу, тщетно пыталась справиться со шнуровкой. Густоватые светлые брови Коли собрались у переносицы. Он призадумался. Когда Костенко вчера предложила встретиться на льду по рабочему вопросу, Литвинов был убежден, что она умеет стоять на коньках. Но сейчас удостоверился в обратном. Упершись руками в скамью и скользнув телом в ее сторону, он спросил:

— Кататься-то умеешь?

Аня подняла голову и вопрошающе посмотрела на него. На несколько секунд она растерялась, но потом, выпрямив корпус, ответила:

— Нет.

Николай качнул головой. Он положил ее правую ногу себе на бедро и принялся молча шнуровать конек. Ее тело почувствовало легкое напряжение, стоило пальцам Николая коснуться ее голени. Однако Литвинов вел себя вполне непринужденно, будто бы в этих мимолетных прикосновениях нет ничего противоречивого. Аня отвела взор в сторону, сконцентрировавшись на проезжающих мимо людях. Они так легко скользили по льду, что она на мгновение задумалась, сможет ли также. Когда Костенко вновь посмотрела на Литвинова, то удивилась тому, как ловко его пальцы справились со шнуровкой правого, а затем и левого конька. Едва Аня опустила обе ноги вниз, Коля попросил ее встать и определить, не двигается ли голеностоп и не сильно ли затянуты шнурки. Получив от нее отрицательный кивок головой, он не мог не задать этот вопрос:

— И как же ты собралась в неформальной обстановке задавать мне вопросы про команду, если неуверенно стоишь на коньках?

— Думала взять пару уроков у самого Николая Литвинова, — без колебаний ответила Костенко.

Коля не воспринял это как шутку, хотя сказано было именно с таким посылом. Он насупился и запустил руки в боковой карман толстовки с кнопочным замком. Покопавшись в кармане, вытащил небольшую связку ключей: от дома и раздевалки. Выделил из связки один ключ, а затем, взглянув на часы и удостоверившись, что время для катания еще есть, попросил Аню немного подождать. Вопросов «куда» и «зачем» не последовало, и он удалился.

Когда Литвинов вернулся, то обнаружил, что Костенко стоит у плексигласового стекла, закрывавшего трибуны, и выводит на нем какой-то узор. Издалека Коля не заметил, но когда ее тонкие пальцы вновь повторили движение, то увидел, что она рисует полумесяц, четко выводя его контуры. Он улыбнулся уголком рта и подумал, насколько забавна эта девушка. Николай не стал спрашивать, что значит ее узор, хотя, наверняка, это было чем-то символичным для нее. Просто окликнул ее и попросил вновь присесть на скамью, демонстрируя принесенные из раздевалки щитки для колен и локтей.

— А это еще зачем? — развернув корпус, поинтересовалась Костенко, удивленно изогнув одну бровь.

— Кажется, на вчерашней тренировке Сергей Петрович ясно дал понять, что пресс-секретарь должен быть под защитой. Поскольку ты не умеешь кататься, то существует риск твоего травмирования. Боюсь, тренер не простит мне твою рабочую травму, — объяснил Литвинов и рукой указал на скамью.

Аня улыбнулась и повиновалась. Дополнительная защита ей действительно не помешает: стоило ей бросить мимолетный взгляд на ледовую площадку, как в ее глазах отражался страх. Как только Аня присела на скамью, Николай, опустившись на одно колено, попросил ее протянуть руки вперед, чтобы закрепить налокотники. Затем приступил к креплению щитков на колени. Его действия были аккуратными и точными. Он проверял по несколько раз, чтобы щитки надежно зафиксировались на коленях и локтях и не сковывали движения. Литвинов не смотрел на Костенко, расценив то, что он делал, как обыденность, но ощущал, что ее изучающий взгляд устремлен на него.

Когда с наколенниками и налокотниками было покончено, Коля взял Аню за руку, которая была облачена в черную перчатку, и помог ей выбраться на лед. Николай легко шагнул на искусственное покрытие в отличие от Костенко, которая сразу же потеряла равновесие и сильнее сжала его правую ладонь, а второй рукой уперлась ему в грудь. Ее взор вдруг стал растерянным и немного испуганным, что для Литвинова было вполне ожидаемо: любой новичок при выходе на лед ощущает страх и неуверенность. Николай погладил ее пальцы, чтобы успокоить ее и показать, что поддержка на льду ей будет обеспечена. А затем, отъехав на некоторое расстояние от входа, принялся показывать, как необходимо скользить на коньках. Он сознавал, что задача будет не из легких, однако не он приглашал себя на каток.

О предстоящей беседе о взаимоотношениях в команде Коля и не думал. Не важны стали вопросы, которые могли быть заданы. Литвинов больше переживал, как бы Аня не повредила себе что-нибудь. Чувство волнения возникло из-за того, что он ощущал огромную ответственность перед собой и перед главным тренером. Сергей Петрович ведь ясно дал понять, что обижать пресс-секретаря не позволено.

Когда Литвинов показал несколько движений, он вернулся за Костенко и, взяв обе ее ладони в свои руки, дал задний ход и позволил ей медленно катиться за ним, чуть задействуя ноги. Первые скольжения выходили корявыми и неуверенными. Пару раз Аня даже чуть не потеряла равновесие из-за того, что какие-то парни на скорости пронеслись мимо нее, однако крепкие руки Николая не дали ей упасть.

— Не думала, что кататься на коньках — та еще задачка со звездочкой, — пошутила Костенко после того, как они проехали половину круга. — А вы ведь еще делаете это на скорости и так, что снежные искры разлетаются!

— Я мыслил точно также, когда в первый раз встал на коньки. Но не переживай: если ты будешь звать всех хоккеистов на каток, то научишься делать и искры.

Еле скользя по катку, Аня посмотрела на Колю. Последняя фраза была расценена ею как сарказм, но лицо Литвинова не исказилось в веселой эмоции. И она не знала, как ей реагировать: подтруниванием на подтрунивание или же вполне серьезно. На миг Костенко показалось, что, хоть они и были на ледовой площадке, Литвинов ощущал себя как-то скованно и слишком серьезно. Либо пытался таким казаться. Как бы там ни было, Аня ответила с улыбкой:

— Думаю, следующей спонтанной беседы на катке я не выдержу с мистером Серьезность. А вообще я не очень-то люблю повторяться.

Литвинов проигнорировал укор в свою сторону и просто подкатил к борту.

— Может, скажешь, что ты запланировала на сегодня?

— Эм, небольшое интервью для поста в социальных сетях, — вцепившись пальцами в ограждение, начала Костенко, пытаясь отдышаться. Хоть они и ехали на небольшой скорости, дыхание немного сбилось. — Вчера я почти изучила ваш сайт и поняла, что все устарело. Статистика, конечно, — это прекрасно. Но куда лучше, когда фанаты могут прочитать о чем-нибудь из жизни их любимого хоккеиста.

— То есть все-таки интервью? И почему молчала?

— Боялась, что ты откажешься. Ты не очень-то любишь репортеров. Я это поняла, когда готовила вопросы и смотрела отрывки с официальных мероприятий, — без колебаний произнесла Аня и потянулась к нашитому на черную жилетку карману за диктофоном, чтобы нажать на «Play».

— Ну а почему начала с меня?

— Ты капитан и вершина команды.

— Неправильно мыслишь. В хоккее нет кого-то более или менее важного. Это все же командная игра, поэтому не стоит выделять кого-то. Особенно меня как капитана. Мои заслуги так же равны, как и достижения других членов команды.

— То есть задавать вопрос о том, кого ты считаешь в команде самым перспективным, не имеет смысла?

— Нет, — ответил Литвинов и взял Костенко за руку, чтобы проехать еще один круг.

Аня крепко сжала его пальцы и, набрав в легкие больше воздуха, оттолкнулась от борта. Николай аккуратно обогнул стоявшую на их пути толпу подростков, проверив, не зацепили ли они кого-то. Он находился на метр впереди нее, однако стоило им выбраться в более менее свободное пространство, как они выровнялись.

— Окей… Тогда скажи, почему выбрал именно хоккей?

— Отец привел меня на лед, когда мне было семь. Возможно, на начальных порах я не осознавал всех прелестей данного вида спорта. Думаю, ты сама уже убедилась, что такое впервые встать на коньки. Но с течением времени я понял, что хоккей — это свобода, скорость, драйв. Подержав однажды клюшку в руках, ты уже не сможешь отказаться от нее.

Костенко улыбнулась и заглянула Литвинову в глаза: в морской бездне виднелось искорное сияние. Разговор о хоккее откликался в душе Николая, заставляя его проявить хоть немного эмоций. Искренних. Тех, что никогда не проявлялись в жизни.

— Что чувствуешь, когда шайба от твоей клюшки попадает в ворота?

— Полагаю, каждый хоккеист в этот момент ощущает разнообразный спектр положительных эмоций. И я не исключение.

— В недавнем матче я видела искры в твоих глазах, словно держать клюшку в руках — твоя жизнь.

Снова Костенко попала в точку. Эта фраза легким покалыванием отозвалась в его сердце. Николай на мгновение притормозил и оглянулся вокруг. Аня не поняла, почему они остановились, и вопросительно взглянула на Колю. Доли секунды пролетели, прежде чем Литвинов, как ни в чем не бывало, продолжил движение.

— Просто для меня хоккей — это родная стихия. Пожалуй, я даже могу сказать, что это мой дом. Я стараюсь отдать всего себя, чтобы внести вклад в развитие команды и чтобы одержать победу над соперником.

— На льду ты стараешься аккуратничать. Но бывают моменты, когда тебя удаляют с площадки. Это все всплеск эмоций?

— Аккуратность — дело случая. Иногда это происходит из-за накала страстей. Когда шайба переходит к тебе во владение и когда на кону стоит победа, ты забываешь про правила.

— И ты готов их нарушать, если потребуется?

— Вполне, если это не сильно навредит команде. На грубые нарушения я никогда не пойду, потому как они караются дисквалификацией до конца матча. Это неоправданный риск.

Они проехали еще несколько кругов, постепенно наращивая темп катания. Аня продолжала засыпать Колю вопросами относительно хоккея и взаимоотношений в команде. Николай послушно отвечал. С каждой минутой он ощущал себя более расслабленно, хоть и не мог позволить себе того, что хотел. Литвинов бы с удовольствием на бешеной скорости проехал несколько кругов, однако подвергать Костенко такому риску не желал. Поэтому катался в среднем темпе.

К середине сеанса массового катания Коля заметил, как Аня делала небольшие успехи: она устойчивее держалась на льду и увереннее отталкивалась от бортов после короткого перерыва. Ее пальцы даже ослабили хватку, с которой она вцепилась в его руку. Пару раз она даже просила, чтобы Литвинов отпустил ее руку и позволил сделать прокат самой. Однако Коля сурово взглянул на нее и не позволил: слишком резвые ребята крутились вокруг них.

За рядом обсуждаемых во время проката тем Николай и не заметил, как с обычных вопросов Аня перешла на более личные.

— Под постами в социальных сетях все только и спрашивают о тебе. Полагаю, у тебя большая армия поклонниц. Насколько это приятно?

Литвинов призадумался, пытаясь подобрать правильные слова. Поклонниц ему действительно было не занимать. Но ни одна так и не привлекла его внимание. Договор с отцом превалировал над мимолетными ощущениями.

— Эм, безусловно, приятно иметь поддержку со стороны. Все-таки фанаты — это наш рычаг в этом мощном двигателе под названием «хоккей». Но я считаю, что признание болельщиков не должно отражаться на хоккеисте и затмевать его профессиональный уровень. Он должен продолжать стремиться сделать что-то хорошее для команды.

— То есть ты не из тех хоккеистов, кто разбивает женские сердца?

— Пожалуй, нет.

Костенко удивленно вскинула бровь, приняв данный факт к сведению. За время интервью она осознала, что Литвинов не так уж прост, как кажется. Было в нем что-то притягательное, однако скрыто это было где-то глубоко внутри. Сомнительным ей показался факт того, что его сердце непокорно. Мысленно Костенко задавала себе вопрос: «Неужели за годы игры в хоккей он ни разу не взглянул на чирлидершу в короткой юбке или наряженную болельщицу?» Чем больше ей об этом думалось, тем сильнее становилась тяга к изучению его личности. Единственное, про что Аня смогла легко узнать, — это про огромную любовь к хоккею и про ответственность, которую он готов на себя брать. Однако это было далеко не всем, что составляло его внутренний мир. Лишь песочные крупицы, просочившиеся сквозь израненную душу.

На последнем круге их проката в кармане у Литвинова зазвенел телефон. Николай, по-прежнему не отпуская руку Ани, подкатил к борту, и, вскинув указательный палец вверх, дал понять, что на звонок необходимо ответить. Костенко молча кивнула головой и отъехала от него, чтобы не стать слушательницей чужого разговора. Телефонный звонок затянулся на минуту и настолько увлек Литвинова, что тот и не заметил, что его правую руку уже не сжимают пальцы в перчатках.

Развернув корпус, Николай изучил пространство перед собой. Где-то в дальнем углу ледовой площадки, среди толпы прочих катающихся, он нашел Костенко. Она, почувствовав уверенность в ногах, набрала скорость и, помахивая рукой, направлялась в его сторону. Улыбка озарила ее лицо, словно она ощутила гордость за саму себя. Но секунду спустя ее губы сжались в тонкую полоску, а на лице отпечатался страх. Левый конек накренился, и Аня упала на лед. Жгучая боль пронзила голеностоп. Костенко схватилась за него обеими руками и принялась его массировать.

Литвинов вмиг сбросил телефонный звонок, словно разговор уже не важен. Набрал скорость и подкатил к ней. Резко притормозив возле Ани, Коля аккуратно опустился на колени и коснулся ее ноги. Щитки, несомненно, смягчили падение. Однако из-за неопытности был подвернут голеностоп. Хотя Николай не мог с полной уверенностью сказать об этом без осмотра врача. Аня оперлась на него, и он помог ей подняться. Но стоять ей было больно. Поэтому Коля взял ее на руки и медленно покатил к выходу.

— Вот, до чего доходит дело, когда новички не слушаются опытных хоккеистов, — с укоризной произнес Литвинов.

— Эй, кажется, Сергей Петрович говорил не обижать пресс-секретаря команды! — состроив гримасу обиды, ответила Костенко и легонько ударила того по плечу.

— Что ж. Похоже, я нарушил его наставление.

Выйдя в коридор, Николай остановился и задумался над тем, как лучше поступить: отвезти Аню в больницу или же показать ее их спортивному врачу. Евгения Александровна по сути могла быть здесь, ведь обычно в это время у них проходит тренировка. Немного поразмыслив, решил попытать удачу и завернул в коридор, ведущий в медицинский кабинет.

— Тебе, наверное, тяжело? — нарушив тишину, поинтересовалась Костенко.

— Ничуть. Мой тренировочный вес точно превышает массу твоего тела, — ответил Николай, заглянув ей в глаза.

Его взор был изучающим, словно он что-то пытался понять, но никак не мог. Такие взгляды Аня ловила и во время массового катания и думала, что ей показалось. Однако сейчас убедилась в обратном. Осознав, что он пойман, Николай уставился на длинный коридор перед собой.

— Все интервью ты смотришь на меня так, будто бы хочешь что-то спросить. Если это не так, то разубеди меня, — вымолвила Костенко и постучала пальцами по его груди.

Ответа долго ждать не пришлось. Остановившись у медицинского кабинета, Николай спросил то, что мучило его со вчерашнего дня.

— Почему ты не получила работу фотографа в издании?

Заданный вопрос привел Аню в смятение. Она и не ожидала, что он спросит ее об этом. Костенко не забыла, что в разговоре при их первой встрече упомянула о портфолио, которое необходимо было собрать для трудоустройства в спортивное издание. Но не думала, что серьезный Литвинов придал значение этому факту. Вспоминать провалившееся собеседование было неприятно, но Аня посчитала, что рассказать Николаю об этом можно: он весь сеанс отвечал на ее вопросы. Теперь же пришло ее время. Немного поежившись, Костенко сказала:

— Тяжело получить хорошую работу, когда у тебя мало опыта. Я ведь только полгода профессионально занимаюсь фотографиями. Они посчитали, что новичкам не место в спортивном издании. Особенно, если ты девушка. Другое дело, если у тебя есть большие связи.

— Иногда это ошибочное суждение. Бывает так, что богатые родители никак не связаны с достижениями.

— Я не…

Но договорить Аня не успела: Николай уже постучал в дверь и дернул за ручку. Как Литвинов и предполагал изначально, Евгения Александровна осталась на дежурном посту и сидела за письменным столом, разгребая какие-то бумаги. Когда Николай переступил порог медицинского кабинета, ее миндалевидные карие глаза уставились на него.

— Евгения Александровна, здравствуйте. Есть свободная минутка? — уточнил Литвинов.

— Проходите, — тонким голоском ответила спортивный врач и жестом указала на кушетку.

Приподнявшись со стула, Ковалева собрала вьющиеся каштановые волосы, что падали на ее костлявые плечи, в низкий хвост и зашагала к ним. От ее походки так и веяло усталостью, однако она почему-то все еще находилась здесь. В свои тридцать пять лет Евгения Александровна слишком много времени уделяла работе. И дело было не только во врачебной документации, которая требовала концентрации и времени, но и в том, что по каким-то причинам ей так и не удалось завести семью. Многие в команде говорили, что Ковалева тайно влюблена в их главного тренера. Однако доказательств так и не было найдено: как спортивный врач она имела полное право находиться рядом с Сергеем Петровичем и на тренировках, и на домашних или выездных матчах.

— Рассказывайте, что у вас случилось.

— Наш новый пресс-секретарь подвернула на льду ногу и жалуется на боль в голеностопе, — начал Литвинов, опустив Аню на кушетку и поглядывая на спортивного врача, присел рядом.

— Как же при такой экипировке ты не смог ее уберечь? — указав на щитки, шуточным тоном спросила Ковалева.

Костенко захихикала в ответ, а Николай так и остался серьезным.

— Ладно, для начала снимем коньки и щитки, а потом посмотрим, в чем здесь дело.

Коля встал с кушетки, переместившись к окну, а Евгения Александровна принялась осматривать голеностоп, поджав тонкие губы. Литвинов не раз бывал в этом кабинете, и все же не мог не отметить, насколько в нем было просторно, хоть и был он загроможден массивными предметами. Возле окна, завешенного жалюзями, стоял большой шкаф с медицинскими препаратами. Верхние створки были застеклены, а нижние — сделаны из прочного светлого дерева. По правую сторону от шкафа располагался белый стол, заваленный рабочими документами, с большим компьютерным монитором, а по обе стороны от него размещалось два черных стула. Немного дальше от стола стоял человеческий маникен с четко выраженными группами мышц. Вдоль другой стены тянулась белая кушетка, возле которой суетилась Ковалева.

После проведения тщательного осмотра и пары вопросов Евгения Александровна заключила:

— Ничего серьезного не вижу. Легкий вывих. Сейчас возможна слабая опухлость голеностопа, но это не критично.

— Нужны какие-нибудь мази или спреи? — спросил Литвинов, отойдя от окна.

— Сейчас распылим охлаждающий спрей, наложим эластичную повязку. Рекомендую поделать компрессы из льда в течение трех-четырех дней или же использовать Ice-спрей.

Николай кивнул головой. Ждать, пока спортивный врач провернет все необходимые манипуляции, он не хотел в кабинете. Подхватил щитки и коньки, что лежали возле кушетки, и сообщил, что скоро вернется. Прокатные коньки необходимо было сдать, а щитки и свои собственные — отнести в раздевалку. Вернулся он уже в кроссовках, а в руках держал женские белые кеды. К тому моменту Евгения Александровна уже наложила эластичную повязку на голеностоп и открывала шкаф с медицинскими препаратами, а Костенко набирала кому-то сообщение. Выудив из шкафа Ice-спрей, Ковалева вручила его Литвинову. Он кивнул головой и покосился на Аню. Как только она надела принесенные кеды, Коля подхватил ее на руки и вышел из кабинета.

Путь до дома Костенко был коротким: она жила в десяти минутах ходьбы от «Минск-Арены». Николай притормозил возле подъезда четырнадцати этажного дома, на который указала Аня, и спросил:

— Может, тебе помочь добраться?

— Не стоит. Меня уже встречают, — бросила Аня и пальцем через окно указала на мужской силуэт.

Николай пригнулся и повернул голову вправо, чтобы разглядеть того, на кого указывает Костенко. Там, за пределами машины, у подъезда, шагал из стороны в сторону Любимов. Федя поглядывал на часы и запускал пальцы в волосы, словно переживал из-за чего-то. Хотя несложно было догадаться, что Аня сообщила ему о вывихе голеностопа и о том, что ее подвезут до дома.

Литвинов хотел покинуть водительское сиденье и приоткрыть Костенко дверь, но та вежливо отказалась. Коля не стал настаивать. И, как только Аня вышла из автомобиля, плавно выжал педаль газа и тронулся с места. В боковое зеркало краем глаза он увидел, как Федя взял ее на руки и по ступенькам поднялся к подъездной двери. Николай осознал, что все-таки их что-то связывает.

Подъехав к своему дому, Коля заметил, как в тени двух туй прячется кто-то. Если бы приходили к отцу, то тот бы давно его пустил на порог дома, ведь издалека он видел, как горит свет в левой части таунхауса. Значит, гость был его. При приближении к воротам свет автомобильных фар позволил ему разглядеть, кто именно являлся поздним гостем. И, присмотревшись, Литвинов увидел знакомое лицо. Около металлических ворот его поджидал Леша. На правом плече у него была спортивная сумка. Выглядел он крайне поникшим.

Когда металлические ворота пришли в движение, за ними показался охранник. Николай вылез из машины, попросил загнать мазерати на паркинг и медленным шагом направился к Миронову. Остановившись возле него, смерил его изучающим взором с ног до головы. Леша в этот момент сильно нервничал: покусывал внутреннюю сторону щеки и стучал длинными пальцами по джинсовой ткани на бедре. Смотреть в глаза Литвинову он не хотел. И Коля не мог взять в толк почему. Оглядевшись и убедившись, что охранник выполняет его просьбу, Николай поинтересовался:

— Что-то случилось? Выглядишь, мягко говоря, не очень.

Леша раскрывать карты не стал. То ли беспокоился, что на улице их могут услышать, хотя она была пустой, то ли пытался подобрать подходящие слова. Литвинову было неизвестно. Он мог лишь предполагать, что дело серьезное: об этом свидетельствовала спортивная сумка на плече, с которой Миронов уже приходил к нему пару раз.

— Можем пройти в дом? Не хочу кормить мошкару.

— Без проблем.

В абсолютной тишине они дошли до правого крыла таунхауса, в котором жил Литвинов. Переступив порог, направились в гостиную, по пути зажигая лампы. Николай предложил Леше выпить чай, но тот отказался. И они с грохотом присели на диван. Миронов продолжал сжимать лямку спортивной сумки, что висела на плече.

— Коль, можно я у тебя поживу какое-то время? — чуть замявшись, спросил Леша.

— Нет проблем. Поругался с родителями?

— Поругался — это мягко сказано. Меня выгнали из дома.

— То есть как?

Миронов тяжело вздохнул. Через тонкую ткань светлой кофты было видно, как вздымалась его грудь. Леша стянул с плеча сумку и отставил ее сторону. Затем, положив руки на колени и сжав пальцы в крепкий замок, уставился вперед. Его взор задержался на стеллаже с наградами, завоеванными Николаем. Он переводил взгляд с кубка на медали и наоборот, прежде чем приступить к повествованию, которое не поддавалось ему.

— Сегодня вечером я отважился на разговор с отцом и матерью, — начал Леша, сглатывая слюну, что комом образовалась в горле. — Рассказал о том, что лично застал отца за изменой, когда приходил к нему на работу. В итоге меня посчитали лжецом. Мать обижена на меня за то, что я из-за вдруг возникшей ненависти к отцу поставил под сомнение их семейные узы. А отец сердится за клевету, которой в общем-то и не было. Он поставил мне ультиматум: или я приношу ему свои извинения, или я больше не смею переступать порог нашей квартиры. Как видишь, извиняться я не собираюсь.

Николай был крайне ошарашен тем, что услышал. Его мозг будто бы отказывался воспринимать происходящее. Он всегда считал Веронику Миронову умной и гордой женщиной, которая не станет терпеть оскорбительные поступки по отношению к себе. Тем более ради мужчины. Но ошибся. В этот вечер Литвинов сделал для себя новое открытие. Оказывается, влюбленные — безумные слепцы. А любовь — проблема человеческого существования. Она постыдна, если человек не может донести ее до конца. Какой смысл кричать о любви всему миру, если не способен пронести ее через всю жизнь? Он не понимал.

Мгновение спустя Николай вымолвил:

— Можешь жить у меня столько, сколько захочешь. Я попрошу Екатерину Андреевну постелить тебе в гостевой комнате.