По льду (СИ)

Глава 17

С самого начала хоккейного матча между «Пантерами» и «Лисами» болельщики обеих команд почувствовали напряжение. Ожесточенная борьба за очки в турнирной таблице велась на протяжении трех периодов, и ни одна команда не собиралась давать задний ход. «Пантеры» числились на первом месте в дивизионе Боброва и обладали большим опытом в КХЛ, нежели «Лисы», однако, изучая соперника на протяжении игрового сезона, дивились тому, как быстро те поглощали информацию, подаваемую главным тренером. «Лисы» всегда старались выполнять установку Звягинцева, даже когда казалось, что противника не сразить. И в этот раз они ничем не отличились, разве что вернулись в прежний темп с возвращением Литвинова на лед.

За пятьдесят семь минут матча «Лисам» удалось забросить две шайбы, которые дались им непосильным трудом. «Пантеры» настолько охотились за сильными нападающими «Лисов», применяя жестокость, что вывели из строя Ильина, вывихнув тому плечо. Звягинцеву пришлось сделать замену, а Литвинову и Федорову — сыгрываться за третий период с другим нападающим, хотя времени на отработку связки не было. «Пантеры» вели игру, обогнав оппонента на одну шайбу. Однако сравнять счет никак не получалось, хоть и делали «Лисы» все быстро и четко, не зевая на сменах пятерок.

Кровь из носу, камни с неба, нам сегодня нужна победа. Фраза Сергея Петровича крутилась в голове Николая, когда он оказался в положении «выхода один на один». Литвинов завладел шайбой и вел ее в сторону чужих ворот, оттолкнув соперника плечом. Он хотел пробить защиту, но лезвие конька подкосилось, выбив его из равновесия. Николай не рухнул на лед, но споткнулся, чем воспользовался защитник «Пантер». Жилистый и плечистый, он накинулся на Николая со спины. И тогда оба рухнули на лед, задев не только вратаря, но и рамку. Шайба откатилась в сторону.

Звук судейского свистка прозвучал на арене. Игра остановилась вместе со временем на четырехстороннем табло. Вибрация от топота и недовольных возгласов болельщиков донеслась до ушей Литвинова, пробрав изнутри. Арбитр поднял две руки вверх и скрестил их над головой.

— За грубое нарушение в ворота команды «Пантеры» назначается штрафной бросок. Бросок выполняет Николай Литвинов, номер 78, команда «Лисы», — проговорил диктор, считав жестикуляцию судьи.

Площадка расчистилась, и Коля остался один на один с вратарем «Пантер». Взглянув на счет, а заодно и на оставшееся время, он ощутил короткие толчки в области грудной клетки. На его плечи легла профессиональная ответственность: от того, попадет он по воротам или нет, зависел итог матча. Он видел, как «Лисы» синхронно поставили локти на колени и сомкнули внутренние части ладоней, прижав их к подбородку и губам. Заметил, как Сергей Петрович нервно поправил синий галстук и почесал бороду. Волновался не только он, но и команда, и тренер, и болельщики.

Николай сглотнул и прокрутил клюшку, подготавливаясь к буллиту. Тревога по-прежнему не проходила. Арбитр просвистел, оповестив о начале штрафного броска. Все, что успел до этого сделать Коля, — это на короткое мгновение столкнуться с глазами Ани, в которых отражалась поддержка и вера в него. Аня смотрела на него с трепетом и зачарованностью, как вчера, перед тем, как в лунном свете их губы слились воедино. Она послала ему ободряющую улыбку, ставшую для него двигателем.

Николай набрал скорость, подводя шайбу к воротам. За каких-то несколько секунд он вообразил перед собой реакцию вратаря и рассчитал угол, в котором шайба станет неуловимой. Согнув правую ногу и подкрутив сильнее корпус, он совершил бросок, прикрыв веки. Дыхание замерло. Публика застыла в томном ожидании. Распахнув веки, Коля заметил, как вратарь «Пантер» падает на спину, а шайба приземляется за красную линию. «Минск-Арену» оглушил оповестительный сигнал, а на табло появилась надпись «ГО-О-Л!». Фанаты радостно ликовали, как и команда.

— Шайбу забросил Николай Литвинов, номер 78, команда «Лисы».

Осознав, что ожидания тренера оправдались и что счет 3:3, Коля спокойно выдохнул и согнул локоть в жесте «Е-х-у-у». Проехав мимо сокомандников, Литвинов ударился с ними кулаками. Он не помнил, как закончилось основное время, будучи под впечатлением. Его не было два матча подряд, и он действительно успел соскучиться по хоккею. В груди зародилось то самое чувство, которое Николай испытал от первой заброшенной шайбы в Молодежной Хоккейной Лиге. И с этим ощущением закончился вничью третий период.

— По правилам Континентальной Хоккейной Лиги для выявления победителя отводится дополнительное время до первой заброшенной шайбы. Команды уходят на двадцатиминутный перерыв, — озвучил решение комментатор.

Обе команды, выжатые, как лимон, удалились с площадки. Они устали от игры на повышенных скоростях, однако каждый сознавал важность овертайма. Никто из команд не желал доводить дело до буллитов: штрафные броски были игрой в русскую рулетку, ведь никогда не знаешь, откуда прилетит шайба.

Когда «Лисы» оказались в раздевалке, дверь за ними захлопнулась. Хоккеисты обтирали лбы от пота полотенцами и обливали себя водой, чтобы остудить жар, прильнувший к лицам. В этом матче они играли на износ, и изнурительная боль ощущалась в забитых мышцах. Николай присел рядом с Лешей, который был в рамке все три периода, и похлопал его по плечу.

— Ты как? Держишься? — спросил он.

— Для Сергея Петровича я всегда держусь, хотя на самом деле готов лечь в гроб, — отшутился Миронов, отпив немного воды из бутылки. — Не понимаю, почему тренер не чередовал нас с Федей в этом матче.

Николай пожал плечами и взглянул на Любимова, который взором буравил стену. Он выглядел крайне опустошенным, и Коля догадывался о причине такого поведения. Последний разговор между ними закончился не на самой приятной ноте, и Федя смешивал чувства и работу, хотя Литвинов просил разграничить личное и профессиональное. Вероятно, Сергей Петрович не мог положиться на Любимова в этом матче, поэтому, крупно рискуя, доверил защиту ворот Миронову. Так подумалось Николаю в ту минуту, когда Федя скептически посмотрел на него.

— Кажется, он на тебя злится, — произнес Леша, из внимания которого не ускользнул этот взгляд.

— У него есть на то основания. Вопреки его запретам я встречаюсь с его лучшей подругой, — ответил Коля.

Леша довольно ухмыльнулся, но не проронил ни слова, так как в этот момент в раздевалке появился Сергей Петрович.

— Парни, впереди овертайм, и каждый из вас должен осознавать ответственность. Там не будет права на ошибку. Любая оплошность удваивает и даже утраивает шансы противника. Одно промедление или одна ошибка нападающего и защитника — шайба в наших воротах. Вам нужно защитить Миронова, который целых шестьдесят минут исправлял ваши недочеты.

— Но почему бы не поставить в рамку Федю? Он свеж, — обмолвился нападающий из второй пятерки.

— Потому что сегодня он рассеян и невнимателен. Для нас это обременение. Поэтому в рамке будет стоять Леша. От вас я прошу максимальной концентрации. Знаю, что вы устали. Но соперник утомлен не меньше вашего. Тем не менее, «Пантеры» не упустят момент, чтобы показать, кто хозяин в этом дивизионе. Значит, тактика на овертайм такова.

В последующие минуты Звягинцев озвучивал установку, опираясь на заметки из блокнота, которые делал на протяжении трех периодов. Из позиции наблюдающего Сергей Петрович подметил, что опекун Литвинова выдохся и вряд ли будет энергично гоняться за ним по льду. Кроме того, было сделано несколько предложений по тому, как пробить защиту противника в первые пять минут и как обороняться самим в случае жестокого нападения. Главное, что нужно было понять «Лисам», — это действие на опережение.

— Ни в коем случае не тянем время. В нашей ситуации этот прием будет работать против нас. Больше тянете время — больше устанете.

Эти слова стали последними перед началом овертайма. Спустя двадцать минут обе команды вновь вышли на площадку, а первые пятерки сошлись на разграничительной красной линии в центре. Арбитр просвистел и подбросил шайбу. Накал начался с первых секунд, на розыгрыше шайбы, когда Пантеровец толкнул центрального нападающего «Лисов» и судья едва успел отскочить в сторону.

Каждая секунда ускользала от «Лисов», как и их энергия. Постоянные толчки, падения на спину, погоня за шайбой — все это тянулось пять минут, за которые они не смогли взять ворота противника. Мышцы в ногах сводило в болезненном спазме, жар в теле нарастал. Они поплыли быстрее, чем предполагал Сергей Петрович, в отличие от соперника, который перешел в зону «Лисов» и готов был нанести сокрушительный удар по воротам. Николай, желая перехватить шайбу, протянул руку вперед. Но, осознав тщетность перехвата, обогнал Пантеровца и упал прямо перед оппонентом, схватив шайбу в области диафрагмы.

В миг соприкосновения с шайбой Коля закашлялся, ощутив, как диафрагма сжалась. Резкая боль пронзила его изнутри, но его это не тронуло. Кровь из носу, камни с неба, нам сегодня нужна победа, проскочило у него в голове, когда Федоров подъехал к нему и помог подняться. Николай принял помощь и в положении полусогнутого корпуса покатился к борту.

— Ты чем думал? — набросился на него Звягинцев, когда Коля присел на скамью.

На выдохе Литвинов вымолвил:

— Сергей Петрович, в противном случае был бы гол.

— Если твоя боль — плата за несостоявшийся гол, то мне это не нужно, — буркнул тренер. — Это слишком большая цена за победу.

— Но я готов ее заплатить, — ответил Коля.

Сергей Петрович промолчал, не поощряя его самоотверженность. Он переживал за Николая больше, чем за кого-либо, ведь тот был ему как сын. Попади шайба в кадык — случилось бы непоправимое. И Звягинцев бы не простил себе этого.

***

Овертайм закончился благоприятно для «Лисов». После самоотверженного поступка капитана в глазах команды загорелся огонь. Силы прилили к их телам вместе с боевым духом. Вторая пятерка ступила на лед и сразу же пошла в атаку, результатом которой стала четвертая шайба. В дивизионе Боброва «Лисам» нужно было сыграть еще пять матчей, четыре из которых — выездные. И как бы им ни хотелось встречаться с «Пантерами» на льду, сыграть один матч с ними придется. Если сейчас их мотивировали кричалки, плакаты и барабаны болельщиков, то в следующий раз им предстоит ограничиться установкой тренера и настроем капитана. Директор клуба держала «Лисов» в неведении насчет трансфера небольшой группы фанатов.

Музыка из раздевалки была слышима за пределами стен. Басы сотрясали стены, а танцы на коньках — пол. Праздновать победу танцем — традиция, которая прижилась у «Лисов» еще со времен МХЛ. Каждое поражение сопровождалось молчанием, а каждый выигрыш — танцем под громкие басы. По обычаю на стол залазил игрок, особо отличившийся в матче, и сегодня это должен был быть Литвинов, но в области диафрагмы по-прежнему болело, поэтому он передал честь Леше, который по праву заслужил почетное место в центре.

Миронов, не снимая вратарских щитков, с помощью сокомандников залез на стол, откинув волосы назад. Прирожденным или профессиональным танцором он ни был, но выкручивал руки и корпус так, будто бы он и музыка — единое целое. Леша прикрыл карие глаза и заиграл густыми бровями, полностью отдавшись танцу. Вопреки тому, что он стоял в рамке весь матч, на благое дело силы у него остались. Он что-то выкрикивал под музыку, но под топотом шестнадцати пар коньков его слова были едва уловимыми.

«Лисы» смаковали победу, вырванную у «Пантер», которая казалась дорогой на вкус, и не заметили, как к их танцу присоединился Сергей Петрович. Звягинцев знал об этой традиции, но еще ни разу не принимал в ней участие. Обычно он подпирал стену подтянутым станом и терпеливо ждал, когда парни успокоятся. Но сегодня, ко всеобщему удивлению, подтрунил «Лисов» их же победным танцем. Они рассредоточились по всей раздевалке, когда заметили тренера.

— Простите, Сергей Петрович, — выключив музыку, пропел Федоров. — Мы вас немного не заметили, потому что…

— Потому что праздновали победу, — закончил Звягинцев. — Имеете на это полное право, парни.

«Лисы» расплылись в улыбке.

— Я не буду озвучивать ваши недочеты сегодня, чтобы не портить настрой. Просто хочу поблагодарить каждого за игру. Какие бы ошибки вы ни делали, победа все равно в ваших руках. Однако этот матч не обошелся без потерь, — тренер вспомнил Ильина, которого отправили в медпункт из-за вывихнутого плеча, — и самоотверженности.

На последнем слове тональность Сергея Петровича изменилась, и Коля закусил правую щеку, ощутив недовольство главного тренера. Ему хотелось бы оправдаться и сказать, что он сознавал, что делал, когда ложился под шайбу. Но смолчал. Спорить со Звягинцевым было бесполезно.

— За вами немало побед. Но не стоит полагаться на случай, ведь иногда он может отнять победу. Прежде чем совершить что-то, подумайте, каковы риски вашего поступка, — говорил тренер. — Отдыхайте пока, но так, чтобы завтра приволочь себя на тренировку.

Прежде чем ретироваться из раздевалки, Сергей Петрович посмотрел на Литвинова. Он заметил, как тот держит ладонь чуть ниже грудной клетки. Евгения Александровна уже успела его осмотреть и направила на рентген, хотя Николай не видел в простой гематоме ничего устрашающего. Эта боль пройдет через пару дней, как обычно это бывает, но командный врач и Сергей Петрович всегда страховались.

— Задержишься ненадолго? — спросил Коля у Леши, когда тот снимал оставшуюся экипировку и собирался направиться в душ. — Есть некоторая информация для тебя.

— Без проблем, — ответил Миронов.

Через двадцать минут раздевалка вмиг опустела. «Лисы» никогда не задерживались после матча в ледовом дворце, направляясь по своим делам. Кого-то ждали близкие, кого-то — друзья. Они редко собирались после матча в кафе, чтобы отпраздновать победу, поскольку считали, что выигрыш поединка в турнире лишь маленький шаг к тому, чтобы покорить вершину. А вершиной была победа в плей-офф, до которого было четыре месяца или двадцать четыре матча. И, если «Лисы» присвоят лавры победителя и смогут подержать в руках Кубок Гагарина, тогда уж директор клуба лично профинансирует празднование.

Молчание повисло в воздухе, когда Коля и Леша остались одни. И Миронов прервал его первым, иронично восклицая:

— Как друг, хочу сказать, что с твоей стороны было очень неправильно утаить тот факт, что ты и Аня теперь вместе! Надеюсь, именно об этом ты и хочешь поговорить сейчас.

Краска прилила к лицу Николая. Он планировал поведать Леше все, что касалось его взаимоотношений с Аней, но не при таких обстоятельствах.

— Эм, несовсем.

Николай вытащил из бокового кармана спортивной сумки белый конверт и протянул его Леше.

— В общем, здесь фотографии, компрометирующие твоего отца. Даже после твоего разоблачения он не перестал быть приматом, — Коля одарил друга сочувствующим взором. — На снимках он ужинает с женщиной, держит ее за руку. Потом они оказываются в номере элитного столичного отеля. Думаю, не стоит разъяснять, что происходило за теми дверьми.

На покрасневшем лице Миронова заиграли желваки. Он очень злился. Не только на отца, но и на себя самого. Ведь Леша все знал и до этого, но никак не мог повлиять на отца и защитить мать. Положение долгой безысходности удручало его. Он никогда не любил обман: ни в романтических, ни в дружеских отношениях. Считал, что сокрытие фактов от партнера рушит доверие. И в этом он был прав. От правоты его желудок выворачивало наружу.

— Уж не знаю, примет ли такие доказательства мать, — сжимая в пальцах не раскрытый конверт, говорил Леша. Смотреть на снимки не было желания. — Отец может снова притвориться невинным и сказать, что снимки — монтаж.

— Это я тоже предусмотрел, — сказал Николай и потянулся в спортивную сумку на верхнюю полку. Рукав его толстовки задрался вверх, оголив правое запястье. — Поэтому принес результаты экспертизы, которая доказывает, что фотографии подлинные.

— Значит, это так у вас нет «того самого»? — поинтересовался Леша, позабыв о разоблачающих в измене отца фотографиях. Его внимание было приковано к свежей татуировке друга. Он видел точно такую же на запястье Ани сегодня.

Николай с недоумением взглянул на Миронова.

— Ч-что? — переспросил он.

— Еще на вчерашней тренировке у тебя не было татуировки, — пояснил Миронов.

Коля тепло улыбнулся. Подушечки его пальцев коснулись набитого полумесяца, и воспоминания вчерашнего вечера короткими вспышками промелькнули в его голове.

— Знаешь, ты был прав, — вручив Леше второй конверт и опустившись на скамью, начал Николай. — С ней я ощущаю себя по-другому. Эта любовь не знает ни времени, ни бремени. Наверное, я слишком влюблен, раз совершаю такие поступки, на которые ранее был неспособен.

Леша перевел взор с татуировки на Колю и впервые увидел его с другой стороны. До этого момента для Миронова Николай был парнем, сокрытым под ледяным куполом. Парнем с добрым сердцем, но скрытой за семью печатями душой. Тем, кто отдавал себя только хоккею и желал завоевать отцовскую любовь. Теперь образ того парня улетучился. Перед ним сидел Коля, нашедший баланс между тем, чем так горел: между Аней и хоккеем.

— То есть ты не жалеешь, что послушал меня? — спросил Леша, хотя ответ был очевиден.

— Ни капли, — сжимая правое запястье, ответил Николай. — Жалею лишь о том, что не слушал тебя раньше.

— А я все гадал, почему ты светишься. Оказывается, ты познал дзен любви.

Николай усмехнулся, закусив губу и опустив взгляд в пол. Он светился изнутри, но не думал, что расцвел и снаружи.

— Так заметно?

— Еще как. Думаю, тебе стоит просветить команду. А то после игры Ильин обмолвился, что, как поправится его плечо, ринется завоевывать сердце Ани.

— Черт, — выругался Николай, рассекая воздух рукой. — Небось, уже придумал себе тактику.

— Ага. Вывих плеча — козырь в его руках. По его словам, травма вызовет отклик с ее стороны. Он знает про твой подлог под шайбу и помнит каждую реакцию Ани на твои стычки на льду. Поэтому решил состроить страдальца и ждать утешения.

— Чистого рода манипуляция! — воскликнул Коля, представив, как Ильин начнет покорять сердце его девушки. — Пора обозначить границы, которые ему не стоит пересекать. Играть на чувствах отвратительно.

— Дерзай, — сказал Леша, похлопав Литвинова по плечу. — И спасибо за помощь. Когда-нибудь я отплачу тебе той же монетой.

— Ты уже сделал для меня то, о чем я тебя не просил. И я ценю это, — Николай опустил рукав толстовки, прикрыв татуировку на запястье.

Он надел на руку наручные часы Apple, защелкнув ремешок, и, стукнув пару раз по циферблату, посмотрел на время. Закинув спортивную сумку на плечо, ударился с Лешей кулаком на прощание и направился в тренерскую. Коля обещал Ане защиту, поэтому попросил ее не делать ни шагу из дворца, пока он не освободится. На улице уже стемнело, и гулять по освещенному проспекту ей не стоило.

— Надеюсь, тебе не пришлось долго ждать? — спросил Николай, переступив порог. Сергея Петровича в тренерской не было.

— Если бы это был не ты, я бы не ждала так долго, — она подошла к нему вплотную и положила ладонь чуть ниже груди. — Предаваться ожиданию гораздо приятнее, когда знаешь, что потом можешь заглянуть в глаза того, без которого минуты кажутся тоскливыми, а часы — невыносимыми.

Аня встала на носочки, пытаясь сравняться с Николаем, и коснулась его губ. Чтобы ощутить равновесие и опору, она слегка надавила на грудь и сквозь поцелуй ощутила шипение Коли. Гематома резко заныла.

— Оу, прости. Сильно болит? — отпрянув от него, она опустилась на пяты и виновато взглянула на него.

— Ты не должна извиняться, — ответил Коля и большим пальцем провел по ее щеке. — Обычная гематома, которая сойдет через несколько дней.

Слова не стали успокаивающими для Ани. Это Николай понял по ее беспокойному взгляду. Она перехватила его ладонь, которая по-прежнему покоилась на ее щеке, и, сжав ее пальцами, произнесла:

— Обещай мне одну вещь.

— Какую? — тотчас же спросил Коля.

— Ты больше не будешь рисковать собой, чтобы команда победила.

Николай поджал губы.

— Хоккей всегда непредсказуем. Никогда не знаешь, с какой стороны будет атаковать соперник и как в итоге все обернется.

— Просто пообещай, что будешь осторожен.

Влажный след от ее губ остался на ладони Николая. Обеими руками Аня сжала его пальцы в надежде выдавить желанное обещание. Она просила искренне, и мольба читалась в ее глазах, которые были цвета бирюзы.

— Обещаю, — прошептал Николай так, будто бы хотел убедить в этом не только ее, но и себя.

***

Поздним вечером в дом Литвиновых заглянул незваный гость. Коля с Аней смотрели фильм, как вдруг в комнату постучали. В дверном проеме появилась курчавая голова Екатерины Андреевны, которая, боясь нарушить царившую в комнате идиллию, не хотела переступать порог.

— Николай, извините за беспокойство, но к вам пришли, — тихим голосом произнесла экономка.

Коля нахмурил брови и снял руку с плеча Ани.

— Кто это?

— Доктор Попов пришел и ожидает вас в вашей гостиной.

— Скажи, что мы сейчас спустимся.

В гостиной горел тусклый свет, пожалуй, единственный в этом доме в такой поздний час. Владимир Андреевич по-хозяйски расположился на диване, раскинув обе руки на обтянутую кожей спинку, и осматривал награды, завоеванные Николаем. Он чувствовал себя вполне расслабленно, не догадываясь о теме разговора, в отличие от Коли, который заметно напрягся, когда спустился со ступенек. Аня крепко сжимала его ладонь, чтобы он ощутил ее поддержку. Но он все равно волновался.

— Добрый вечер, — хрипло и тускло поприветствовал врача Николай и поспешил представить Аню. — Моя девушка Аня.

Владимир Андреевич тепло улыбнулся, вспомнив случай, когда после прогулки с «другом» Коля подхватил простуду и температурил несколько суток. Он склонил голову, будто бы приветствуя, и выдал:

— О чем ты хотел со мной поговорить?

— О матери, — присев на диван, начал Коля. Ком подкатил к горлу. — Точнее о том вечере, когда ее не стало.

Попов резко изменился в лице: оно побледнело. Мышцы его тела напряглись, и это было заметно даже через габардиновую ткань свитера. Он поджал дрожащие губы в тонкую полоску.

— Ты уже спрашивал и меня, и отца об этом. Мне больше нечего добавить.

— Вы в этом уверены? — надавил Николай.

Владимир Андреевич потянулся к уху, которое стало зудеть от волнения.

— Когда-то я сказал тебе, что прошлое не имеет никакого значения. У тебя есть прекрасное настоящее и ожидает не менее красочное будущее. Не стоит блуждать по закоулкам памяти, иначе то, что так упорно прячет твой мозг, омрачит действительность.

— Ваша философия хороша, Владимир Андреевич. Но проку в ней мало, — Николай сжал пальцами переносицу. История, как зудящий комариный укус, не давала ему покоя. — Я бы и не стал вас звать, если бы некто не хотел убедить меня в том, что в случившемся виноват мой отец. Пришло время приоткрыть завесу тайн.

Коля протянул Попову конверт, который крепко сжимал в руке все это время. Владимир Андреевич хотел подхватить его двумя пальцами, но тот выпал из рук, как и два снимка с анонимной подписью, заставивших врача застыть в немом исступлении. Дрожащими пальцами он поднял фотографии, и слезы застыли в его глазах. Шестнадцать лет он успешно хранил тайну вместе с Литвиновым-старшим. Однако сегодня, будучи прижатым к стене, ему придется рассказать то, в чем повинен и он, и Александр Юрьевич.

— Ты действительно хочешь знать правду? — уточнил Попов, отложив фотографии в сторону.

— Да, — с полной уверенностью бросил Коля.

Владимир Андреевич издал протяжный вздох и украдкой взглянул на Аню, не сводящей с него глаз.

— Пожалуй, твоей девушке стоит выйти.

— Я так не думаю, — переплетая их пальцы, сказал Николай. — У нас нет друг от друга секретов.

— Даже если правда изменит ее представление о твоем отце?

— Он и так не производит приятное впечатление. Так что хуже быть не может.

Попов лишь пожал плечами и облизнул пересохшие от беспокойства губы. Правду не так просто раскрыть, особенно если она покрыта многолетними слоями сладкой лжи. Пошевелив плечами, словно сбрасывая груз, он настроился на рассказ.

Легкий теплый ветер трепетал прозрачную штору сквозь открытое окно. Ночи в июле выдались жаркими, и единственно возможным спасением от духоты было сквозное проветривание. Дверь в кабинет Александра Юрьевича была слегка приоткрыта. Шум от разговора на повышенных тонах пропитал зеленые стены.

Владимир Андреевич, уязвленный гневом Литвинова-старшего, сидел на диване, обтянутом коричневой кожей. Он нервничал, и от этого жевал верхнюю губу и сжимал колени. Каблуки его туфель отплясывали чечетку. Не думал он, что окажется в эпицентре семейной драмы. Причем не только наблюдателем, но и ее участником. Неприятный разговор между Александром и Ветой щекотал нервы, и он рад был бы встрять, но сознавал, что находится не в том положении.

— Это просто немыслимо, Саша. Все эти годы ты нагло врал мне. Деньги, которые ты приносил в семью, были грязными, — в отчаянии лепетала Вета, запустив пальцы в золотистые локоны.

Александр Юрьевич, ослабив хватку галстука на шее, расстегнул две верхние пуговицы на рубашке. Но от этого кислорода в легких больше не стало. Смятение и одновременно злоба на информатора овладели им. Он поставил руки в боки, сделал один шаг в сторону Веты и сдавленно произнес:

— Я прошу тебя успокоиться и дать мне высказаться.

Вета истерично рассмеялась, активно жестикулируя.

— Высказаться или оправдаться, придумав для меня очередную сладкую ложь?

Послышался тяжелый вздох Литвинова-старшего. Украдкой он взглянул на Попова, который был пристыжен им сегодня и не смел поднять своих глаз. Александр Юрьевич не мог поверить, что человек, которого он считал своим другом, способен на двойное предательство.

— Да, я заработал состояние нечестным путем, — начал он. — Но разве вы с Николаем не достойны были жить в хорошей квартире и ездить на импортном автомобиле? — он обвел рукой кабинет и указал на парковку, где стояла машина. — Все, что я хотел, — это обеспечить нам роскошную жизнь.

Подол светлого хлопкового платья поднялся из-за теплого дуновения ветра, и Вета поспешила пригладить его. Левая бровь изогнулась в непонимании и гневе. Она не понимала, как муж мог прикрывать гнусные поступки семейной ценностью. Александр Юрьевич соорудил щит из жены и сына, и Вету тошнило от того, каким жалким он был в эту секунду.

— Подкупая людей и изменяя мне со взрослыми женщинами? — прикрикнула она.

— Эти люди лоббировали мои интересы. Мне нужно было так поступать, чтобы мы вышли из нищеты, — на выдохе выпалил Александр Юрьевич. — Помнишь, как мы жили до рождения нашего сына? Девяностые были для нас тяжелым временем. Грабежи, мафия, обесценивание сбережений, пустые полки в магазинах, жизнь в хрущевке — это малая толика того, с чем нам пришлось столкнуться. Разве ты бы хотела такой жизни для нашего сына?

Слезы, стоявшие в глазницах, ручьем полились по разгоряченным щекам. И Вета даже не желала их убирать, позволяя промокнуть платью. Она отлично помнила, как вышла замуж за человека, не имевшего при себе ничего, как они скитались по хрущевкам и питались консервами. Память ей в этом не изменила. Обида душила ее в эту секунду из-за того, что собственный муж не понимал, что такое богатство ей было не нужно. Деньги были для нее мусором. Она хотела быть поистине счастливой с тем, кого любила. Но эта любовь разбилась о скалы этим поздним вечером, плавно перетекшим в ночь, когда Володя раскрыл все карты.

— Я хотела, чтобы, открыв НИС-групп, ты оставался честен с собой и со мной, — скрежещущим голосом сказала она.

Александр Юрьевич обхватил ладони Веты руками и прижался к ним влажными губами. Он вправду сожалел обо всем, что случилось, и боялся ее потерять.

— Ты не должна была узнать об этом.

— Но узнала, Саша, — Вета одернула руки и вытерла их о подол платья. — И все, что я хочу, — это поскорее уйти с сыном из этого дома. Нам не место в той империи, которую ты построил. Я хочу развод.

Одного мгновения хватило для того, чтобы резкие перемены отразились на лице Литвинова-старшего. Ярость пропитала каждую клеточку Александра Юрьевича, когда Вета обмолвилась о разводе и о том, что хочет забрать у него сына. Он вцепился в запястье жены мертвой хваткой.

— Отпусти меня, прошу, — взмолилась Вета, но Александр Юрьевич будто бы ее не слышал.

— И к кому ты уйдешь? К нему? — он перевел суровый взор на Попова, сидевшего на диване. — И не пытайся убедить меня в том, что у вас дружеские прогулки. Я вижу, как он на тебя смотрит.

— Я не понимаю, в чем моя вина, — лепетала Вета, пытаясь вырваться из цепкой хватки мужа. — Я никогда не изменяла тебе.

— Ты дала ему повод! — Литвинов-старший ткнул пальцем в Попова. — Пока я работаю и пытаюсь принести деньги в семью, ты развлекаешься с человеком, которого я считал другом. И при этом учишь морали меня!

— Я обещала ему дружбу, но не более того! Я предана тебе и нашему сыну вопреки тому, что ты втоптал меня в грязь!

— Ты не уйдешь с моим сыном, — прорычал Александр Юрьевич. — Тебе придется смириться с моими поступками и жить со мной под одной крышей, если ты хочешь видеть Николая.

Губы Веты раскрылись и застыли в таком положении. Она была обескуражена, и все, что пришло ей в голову, — это ответная угроза. Повернув голову в сторону окна и сглотнув, она приняла рискованное решение.

— Если ты заберешь у меня сына, я выпрыгну из окна! — пригрозила Вета и в ту же секунду подбежала к открытому окну, взобравшись на подоконник.

Она уперлась обеими руками в деревянную раму и посмотрела вниз, а затем на мужа. От высоты помутнело в глазах. Голова пошла кругом. Ее вдруг охватило смятение. Она ощущала его приближение.

— Ну что же ты стоишь? Прыгай! Давай! — прикрикнул Александр Юрьевич и от охватившей злобы толкнул жену в спину.

Вмиг Вета полетела вниз, раскрыв руки. Она не кричала. Не могла. Последнее, что слетело с ее уст, — это имя сына. Его голубые, напуганные выходкой отца, глаза стояли в памяти.

— Мама! — послышался детский крик, заставивший Литвинова-старшего, как в замедленной съемке, обернуться. В дверном проеме стоял сонный и перепуганный Коля.

Николай ринулся вперед, чтобы словить Вету, но был перехвачен Поповым, вскочившим с дивана.

— Уведи его, быстро! — приказал Александр Юрьевич, и тому ничего не оставалось, кроме как повиноваться.

Николай что-то кричал и вырывался, но Владимир Андреевич старался не слышать его мольбы и сильнее сдавливал его стан. Он отнес Колю в спальню и закрыл дверь на замок. Слышал, как Николай избивал дерево, ставшее препятствием, маленькими кулаками. Но проигнорировал детскую истерику. Зажимая рот ладонью, чтобы не издать лишнего звука, Попов выбежал из квартиры вслед за Александром Юрьевичем.

Николай ощутил, как сердцу стало тесно в грудной клетке от всепоглощающего горя. Эта боль раздирала все внутренности. Ладони вдруг заледенели. Обескураженность и огорчение были написаны на его побледневшем лице. Сердце давно упало, и он больше не питал безрассудную надежду, что по каким-то неведомым обстоятельствам отец невиновен. Отец убил его мать.

Крепко зажмурив веки в попытке остановить поток слез, Николай спросил:

— Но почему я ничего не помню, раз видел, как погибла моя мать?

Владимир Андреевич с ответом не медлил.

— Ты был слишком мал, и твоя психика защитила тебя. Травмирующее событие было заблокировано твоим мозгом. Возможно, в самых глубинах твоей памяти какие-то фрагменты все же остались, но их было недостаточно для того, чтобы составить целостную картину.

— Но разве мою мать нельзя было спасти?

— Когда мы с твоим отцом спустились вниз, твоя мать была жива. Но по приказу Александра Юрьевича я ввел ей препарат, останавливающий сердце.

В этот момент весь мир для Коли остановился. Слова Попова роились в голове, порождая хаос из мыслей. Вета Литвинова могла остаться в живых, но у нее отняли шанс. Муж и лучший друг, которые были для нее всем. Сжав пальцами переносицу, Николай сделал глубокий вдох, борясь с желанием закричать на всю комнату. Он не мог смотреть Владимиру Андреевичу в глаза.

— Почему вы не предотвратили ее гибель? — его тон был холодным.

— Я не мог, — отчаянно произнес Попов, пытаясь оправдаться.

Николай вскочил с дивана и свысока взглянул на врача. Его взор был суровым и прожигающим до тла. На лбу вздулась вена и пульсировала так, будто вот-вот лопнет. Хотя по ощущениям Коля готов был взорваться. Сжав кулаки, он вымолвил сквозь стиснутые зубы:

— Вы сидели в кабинете отца и спокойно наблюдали за происходящим. Будь в вас капля мужественности, вы бы не позволили моей матери оказаться на краю.

— Я…

— Убирайтесь, — Коля указал пальцем на дверь. — Я не желаю вас видеть.

Попов спорить не стал, сознавая, в каких чувствах пребывает Николай. Он склонил голову в прощальном жесте и выбежал во двор, даже не оглядываясь назад. Когда он скрылся из виду, Аня подошла к Николаю со спины, окольцевав его стан и уткнувшись носом в футболку. То, что произошло сейчас, потрясло ее не меньше.

— Как ты? — аккуратно спросила она, чувствуя, как тяжело вздымается его грудь.

— У меня состояние, будто бы я превратился в потухшее пламя. Я прилагаю все усилия, чтобы раздуть пепел, но ничего не получается. Вряд ли из пепла выйдет пламя.

На короткий миг в гостиной воцарилась тишина. Аня крепче прижалась к Коле, стараясь оказать поддержку, и он был ей чрезмерно благодарен. Он позволил ее пальцам блуждать вверх-вниз по груди. Когда-то Николай сказал ей, что будет всегда рядом, а теперь то же самое делала и она. Аня не отвернулась от него после того, как окончательно разочаровалась в Александре Юрьевиче. И это доказывало подлинность ее чувств.

— Как при всем том, что сделал тебе отец, ты остался таким правильным и добрым? — неожиданно спросила Аня.

— Этот мир и так жесток. Если бы я распылял свои ресурсы на то, чтобы причинить людям вред, я бы ничем не отличался от своего отца, — честно ответил Николай. — Извини, но я хочу побыть сейчас один.

Аня молча кивнула головой и разъединила сжатые в замок пальцы.

— Просто помни, что я люблю тебя в любом твоем состоянии и настроении.

Отдаляясь от лестницы и подходя к гостевой комнате, Аня слышала, как внизу раздался шум. Это с полок летели награды, которые так бережно натирала Екатерина Андреевна каждое утро и которые так любил Николай.