По льду (СИ)

Глава 7

I can't tell you what it really is,

Я не могу сказать, что же это на самом деле,

I can only tell you what it feels like,

Могу лишь сказать, каково чувствовать это,

And right now it's a steel knife in my windpipe,

Сейчас у меня словно стальной нож в горле,

I can't breathe, but I still fight while I can fight,

Я не могу дышать, но буду бороться, сколько смогу.

Почти всю ночь Николай не сомкнул глаз: бессонница взяла его в свой плен. Он то лежал на кровати в домашней одежде, то подходил к окну и наблюдал за тем, как ночь окутала их сад, то брал в руки третий том «Война и мир» Льва Толстого в старинном переплете. Звезды то зажигались ярким светом, то потухали, как спичка. Мысли беспорядочно крутились у него в голове. Скула саднила от отцовского удара и становилась напоминанием его бессилия. Как бы Коля ни старался, противостоять Александру Юрьевичу становилось все тяжелее. Любая просадка в турнирной таблице злила отца и отторгала Николая от мечты.

Уснуть удалось только к трем часам ночи. Однако с полноценным отдыхом это нельзя было отождествлять: Литвинов крутился на кровати и открывал веки каждые десять минут. Из головы по-прежнему не выходил поступок Александра Юрьевича. Слово. Размах кулака. Удар в скулу. Ультиматум. Ощущение собственной ничтожности. Из-за этого воспоминания, вспышками мерцающего даже во сне, в пять утра Николай подорвался с места. Упершись ладонями в матрас, взглянул в панорамное окно, завешенное полупрозрачным тюлем. Ночная мгла постепенно растворялась в первых признаках рассвета. Он спрыгнул с кровати и спустился по лестнице на первый этаж. Бег на дорожке — это то, что всегда помогало ему собраться воедино и абстрагироваться от триггерной ситуации.

Переодеваться из ночных черных штанов и темно-синей футболки в спортивную одежду Коля не стал. Сбросить запущенный мыслительный процесс и прийти к заводским настройкам хотелось прямо сейчас. Он погрузил ноги в кроссовки и направился в сторону беговой дорожки. Отрегулировав ее наклон, стал на ленту. Палец потянулся к таблу с большим количеством кнопок и с натиском нажал на «Старт». Лента медленно пришла в движение, и постепенно Коля набирал скорость, переходя с шага на бег. Каждое приземление ног на беговую ленту отдавалось громким звоном в ушах, и, если бы полотно было мягким, то на нем бесспорно остались бы вмятины: с такой силой Литвинов ступал на него.

Слово. Размах кулака. Удар в скулу. Ультиматум. Ощущение собственной ничтожности.

Крепко зажмурив веки, Николай прибавил скорость. Он снова мчался без остановки, как в ту ночь, когда «Лисы» проиграли стартовый матч в сезоне. Только вот он больше не надеялся на отцовскую любовь. Колю испепеляло чувство ненависти и отвращения к нему, единственному родителю. К тому, кто поднял на него руку во второй раз. И на этот раз массивный кулак все же отпечатался на его лице. Разве нормальные родители так поступают?

Николай бежал и бежал, пока дыхательные пути не сковало алюминиевым обручем. Широко распахнув веки, он уставился перед собой. В глазах от интенсивной нагрузки замелькали сине-зеленые мушки. Со лба стекали капельки пота, солоноватый вкус которых ощущался на искусанных губах. Мышцы заныли, но Коле не впервой. Вслепую кликнув по таблу, он остановил движение ленты и спрыгнул с беговой дорожки.

За окном уже рассвело. Значит, Коля провел на беговой дорожке около полутора часов. Внутренний циферблат явно сломался, ведь по собственным ощущениям Николай пробыл в тренажерном зале гораздо меньше. Отдышавшись, он направился в душевую, что была сопряжена с тренажерной комнатой. Горячая вода омыла пот, и солоноватый привкус больше не чувствовался на губах. Шампунь, нанесенный на волосы, превратился в обильную пену, что стала стекать вниз и попадала в глаза. Веки вмиг защипало, однако Коля отмахнулся рукой, обильно промыв глаза водой. Разве это боль? Нет.

Выйдя из душа, Литвинов подошел к пенальному шкафу, в котором было пару сменных вещей. Вытащив оттуда свежую белую футболку и серые штаны, облачился в одежду. Подошел к раковине. Стоя у зеркала в ванной комнате, Николай взглянул в свое отражение. От горячей воды образовался пар, а зеркало запотело, и он кулаком стер влагу. Оперся руками о серую раковину и осмотрел припухшую скулу через зеркало. Кожа была стерта, а вокруг недавнего удара образовались кровоподтеки. Николай потянулся к тумбочке, что была под раковиной, и выудил оттуда лейкопластырь телесного цвета. Вскрыв рывком упаковку, приклеил пластырь на рану. Заглянул в зеркало: если несильно присматриваться, то и незаметно. Пару раз Коля легким нажимом подушечек пальцев коснулся пластыря, чтобы убедиться, что он приклеился. Для проверки Литвинов снова обратился к зеркалу.

Внимание приковали глаза цвета морской глубины. Такие же, как у матери. На мгновение Николай унесся в детство, когда ему было четыре. Палящее солнце в жарком июле. Мощеная камнем дорога. Коля садится на трехколесный велосипед, который только что выкатился из магазина. Рядом идет Вета. Собирает золотистые локоны в тугой хвост: уж очень порывистый ветер. Николай разгоняется и что есть мочи несется по дорожке вперед, объезжая прогуливающихся людей. Подхватив задор, он сильнее и сильнее крутит педали, вовсе не оглядываясь назад. Коля теряется в бесконечном людском потоке. Останавливается и потухшими глазами выискивает Вету. В груди зарождается щемящее чувство тревоги. Он потерялся. Но плакать нельзя, хоть руки и губы подрагивают от страха. Отец бы непременно пристыдил его за это. Коля откатывает велосипед в сторону и продолжает оглядываться по сторонам. Там, пробиваясь сквозь толпу, бежит всклокоченная Вета. Заметив сына, она немного успокаивается, подбегает к нему, падает на колени и обхватывает руками его лицо. «Ты напугал меня. Но не потерял надежду быть найденным. Мальчик мой, запомни, чтобы ни случилось, всегда карабкайся вверх, даже если будет казаться, что все пути отрезаны».

— Даже если будет казаться, что все пути отрезаны, — вцепившись пальцами в раковину, прошептал Николай. К горлу снова подступил ком. Воспоминание о матери оказалось болезненным.

Когда Вета Литвинова была жива, Александр Юрьевич был другим по отношению к сыну. Он был мягче и любезнее вопреки своему тяжелому характеру. Что же изменилось после той роковой ночи? Отсутствие Веты сыграло роль? Или все это было притворством ради жены? Быть может, Александр Юрьевич видел в сыне свою умершую жену? Николай множество раз задавал себе этот вопрос, но логичные ответы не посещали его голову. Лишь догадки, не подтвержденные ничем.

Собравшись с мыслями, Коля все же отцепил пальцы от раковины и поднялся к себе в комнату. Время близилось к семи часам утра. Николай взял телефон, лежавший возле прикроватной тумбочки, и открыл новостную ленту. Сводка бизнес-новостей пестрела статьями о предстоящем тендере, одним из участников которого выступала НИС-групп: необходим был субподрядчик для строительства автоматизированной блочно-модульной котельной на природном газе. Журналисты делали броские заголовки на тему: «В игру вступает новая строительная компания из России. Сможет ли Литвинов отвоевать проект?», «Удача повернется к господину Литвинову и в этот раз?», «Кажется, у НИС-групп появился серьезный конкурент. Глава компании привлечет своего сына к тендеру?». И много таких заголовков с фотографиями или Литвинова-старшего, или компании, или отца и сына.

Николай заблокировал экран: читать про НИС-групп не хотелось. Как бы у отца ни складывались дела в бизнесе, его это не волнует. Быть может, если Александр Юрьевич проиграет один раз тендер, то извлечет из этого ценный урок: не все меряется деньгами. Хотя Коля был уверен, что отец найдет способ, как подавить крупного игрока, покушавшегося на его лакомый кусочек. Главное, чтобы этот тендер никоем образом не затронул ни его, ни команду.

Звук мобильника выдернул Николая из размышлений. На телефон пришла рассылка от Сергея Петровича. Литвинов взмахнул экран блокировки вверх и перешел в сообщения.

«Сегодня тренировки не будет. Прошу всех собраться возле Минск-Арены в 11 часов дня. Дресс-код — спортивная одежда (и что-то потеплее сверху). С собой можете захватить сумку и пару вещей. Явка обязательна. Просьба не опаздывать».

— Хм, — вырвалось у Коли.

Литвинов был убежден, что после неудачной выездной серии Звягинцев будет гонять их по ледовой площадке с утра до ночи, чтобы выбить из команды хоть какой-то результат. Предвкушал разбор полетов по состоявшимся матчам. Но никак не ожидал, что Сергей Петрович отменит утреннюю тренировку. На тренера это было непохоже: он буквально жил хоккеем так же, как и Николай, и, если было бы возможно, то прокачивал бы навыки «Лисов» сутками напролет.

Коля отложил телефон в сторону и спустился вниз за спортивной сумкой, которую по обычаю оставлял на нижней полке у входа. Затем забросил в нее пару теплых толстовок, спортивных штанов, третий том «Война и мир» и застегнул молнию. Сборы оказались быстрыми, так как невозможно предугадать, что запланировал Сергей Петрович и что Коле может понадобиться на самом деле. Закинув спортивную сумку на плечо, он спустился вниз и побрел на общую территорию — на кухню.

Миновав кухню, на которой хозяйничала Екатерина Андреевна и еще пару слуг, и поприветствовав всех дружелюбным жестом, Николай прошел в столовую и заметил там отца. Завтрак подан, однако аппетита вовсе нет. Или Литвинов пытался себя в этом убедить вопреки спазмам, которые посылал его желудок. Коля обвел стол взглядом, выпил стакан свежевыжатого апельсинового сока и демонстративно развернулся. От общества отца его начало подташнивать.

— Даже не сядешь со мной за один стол? — взяв в руки стакан апельсинового сока, поинтересовался Александр Юрьевич. Его тон был непринужденным, будто бы вчера не он поднял руку на сына. — Все-таки я твой отец, и ты не имеешь права меня игнорировать.

Николай прикусил внутреннюю часть щеки и с арктическим холодом взглянул на отца. Смерил его отрешенным взглядом с ног до головы и уставился ему за спину. Смотреть в глаза Александра Юрьевича не хотелось: в них не осталось ничего, кроме высокомерия и свирепости.

— Ты утратил право считаться моим отцом ровно вчера. Теперь это только по документам.

Оставаться с отцом в одних стенах Коля был не намерен, хоть времени до сбора у арены оставалось предостаточно. Он развернулся и вынырнул за порог так быстро, что Литвинов-старший не успел сказать ему что-то вслед. Хотя Николай уверен, будь он медлительней, Александр Юрьевич непременно предпринял бы что-то.

Ступая по вымощенной дорожке, Коля тяжело дышал. Все-таки его отец обладал умением выводить людей из себя одними словами. Больше всего его разозлило не то, что было сказано, а то, каким тоном и с каким выражением лица. Сдержанный, холодный, непоколебимый, не признавший своей вины — вот, каким предстал Александр Юрьевич сегодня утром. Он словно умел стирать из памяти те неприятные действия, которые он совершал. Тумблер эмоций вышел из нейтрального положения и горел красным пламенем. Николай сильно впивался ногтями в ничем не повинную шлейку, словно это могло искоренить растущую злость, пока он шел до гаража.

Литвинов издалека махнул охраннику рукой, подав знак, что машину необходимо подогнать к воротам. И, когда он дошел, черная мазерати уже ожидала его за пределами таунхауса.

— Спасибо, — вежливо сказал Николай и, забросив спортивную сумку в багажник, сел на водительское сиденье.

Вставив ключ в зажигание, Коля провел рукой по черным приборам и по панели. Сенсорный экран, встроенный в панель, зажегся синим и отобразил все иконки. Николай перекинул через себя ремень безопасности и привел автомобиль в движение. Выехав на проспект, решил, что поедет сразу на ледовую арену. Пусть команду и придется прождать несколько часов, но лучше сделать это в компании клюшки и шайб, чем в обществе Александра Юрьевича. Остановившись на светофоре, Литвинов заглянул в бардачок, чтобы убедиться, что ключи от раздевалки и кладовой для инвентаря на месте. Так и было.

Пока Николай ехал по проспекту, он пытался вспомнить сетку расписания, повешенную в холле. Если ему не изменяет память, то первыми в сетке были «Лисы». Значит, и до девяти утра площадку никто не будет занимать.

Однако Литвинов ошибся. Переодевшись, он вышел на лед и в полумрачном освещении увидел мужскую тень. Мужчина подъехал ближе к воротам и отправил туда шайбу. Свет упал на его спину, и по красному цвету мастерки Коля понял, что это Звягинцев. Вот уж не ожидал Николай его здесь увидеть. Тем более в такой ранний час. Вопрос о том, почему в кладовой не было ведра с шайбами, был снят.

Коля ступил на лед и стал разминаться. Скрежет его коньков донесся до Сергея Петровича, и тот обернулся.

— Коля? — он удивленно вздернул бровь. — Что ты здесь делаешь? Разве в рассылке я не говорил о том, что тренировка отменена? Ты еще и приехал загодя.

Литвинов пожал плечами.

— Хотел немного отвлечься. Подумал, что броски по воротам помогут снять напряжение.

Николай стал по правую сторону от Звягинцева и прокрутил клюшку в руках. Боковым зрением он заметил, как Сергей Петрович устремил на него изучающий взор. Точнее, не на него, а на приклеенный к левой скуле пластырь. Коля пожалел, что его шлем не с решеткой и не полностью прикрывает лицо. Тогда бы внимания к его лицу было бы меньше.

— Можем поговорить? — как-то встревоженно спросил Сергей Петрович.

— Да, — непринужденно ответил Литвинов и прицелился. Шайба отрикошетила и полетела мимо. Коля приготовился ко второму броску.

Звягинцев огляделся по сторонам, хоть и в ледовом дворце в такой ранний час мало кто бывает. Убедившись, что в коридорном проходе безлюдно и никто не помешает их разговору, тренер объехал Литвинова, тем самым преградив путь к воротам. Если бы он этого не сделал, Николай бы продолжил бомбардировать ворота, просто бросая отрешенные фразы.

— Коль, что вчера произошло?

— Не понимаю, о чем вы, Сергей Петрович, — Николай выпрямился в спине и оперся на рукоять клюшки.

— О ссадине у тебя на скуле, — Звягинцев снял крагу и пальцем указал на левую часть лица.

— Ничего серьезного. Просто в темноте наткнулся на дверной косяк.

Литвинов поджал губы в тонкую полоску и отвел взгляд в сторону. Пусть Сергей Петрович и знает о его непростых отношениях с отцом, вываливать подробности вчерашнего вечера Коля не жаждал. Воспоминание привело бы его к ощущению собственной ничтожности.

— И косяком был твой отец? — Звягинцев повысил тон. — Не ври мне. Я знаю, на что он способен. Ты не обязан терпеть его.

Если бы все было так просто… Если бы противостоять Александру Юрьевичу было сравнимо с тем, что сходить в магазин, выпить воды или отстричь ненужные листья у кустарника, то жизнь Николая давно бы пестрила разнообразием. Он бы стал восходящей звездой белорусского хоккея (а, может, и не только) и строил бы здоровые любовные отношения с кем-то. Он бы поверил в то, что его жизнь может быть лучше. Ощутил бы, каково это быть на свободе, а не услужливым псом.

— Я должен, — процедил Литвинов, сильнее сжав рукоять клюшки.

Сергей Петрович качнул головой и приблизился к Николаю. Ткнув пальцев ему в грудь, тренер произнес:

— Ты никому ничего не должен. Единственный человек в этом мире, кому ты должен, — это ты сам. Ты сам себе обязан быть счастливым.

— Когда я сознаю, что у меня есть хоккей, я счастлив. Штука в том, что, если я не буду соблюдать условий, предписанных отцом, я упаду в пропасть.

— Ты уже летишь в нее! — Сергей Петрович стукнул клюшкой по льду. — Просто не осознаешь этого.

— Даже если так, то я уверен, что где-то там есть смягчительная подушка, — самонадеянно ответил Коля. Но в следующую секунду усомнился в собственных словах.

— А если нет? Ты не можешь всю жизнь делать то, что говорит тебе твой отец.

— Почему? — заглянув в зеленые глаза тренера, спросил Николай.

— Что — почему?

— Почему вы заботитесь обо мне больше, чем мой отец? — вопрос прозвучал отчаянно.

— Просто я всегда мечтал о сыне, — откашлявшись, ответил Сергей Петрович.

На минуту между ними повисло молчание. Звягинцев крутил в руках клюшку и осматривал мысы своих коньков. Николай не мигая смотрел перед собой. Просто я всегда мечтал о сыне. Коля пропускал эти слова через себя, словно через фильтр. В мыслях мелькали моменты, когда в перепалке между ним и Александром Юрьевичем тренер всегда становился на сторону Николая. Звягинцев относился с теплотой ко всем «Лисам», однако по отношению к Литвинову проявлял большую заботу. Сергей Петрович действительно видел в Коле сына, ведь своей семьи у Звягинцева не было. Теперь Николай это понимал. И от осознания того, что к нему давно никто не относился с отцовской теплотой, у Литвинова сжался желудок.

Коля не стал спрашивать, почему именно Сергей Петрович так прикипел к нему, чтобы не давить на больное. Из новостных сводок он знал, что Звягинцев потерял семью пятнадцать лет назад. Его жена, будучи беременной мальчиком, скончалась в автокатастрофе из-за травм, несовместимых с жизнью. К слову сказать, в тот момент она спешила к нему на матч, но погодные условия препятствовали этому: водитель такси не справился с управлением. Из-за трагедии Сергей Петрович даже пропустил несколько матчей в КХЛ, потому что думать о шайбах не мог. Но, как оклемался, каждую заброшенную шайбу посвящал своей жене. К своим 42 годам он так и не смог полюбить другую женщину.

— Мне придется это делать, пока я не найду другой способ остаться в хоккее, — нарушив тишину, вымолвил Коля. Он обогнул тренера и совершил бросок по воротам.

— И какие условия он выдвинул в этот раз? — спросил Звягинцев, подключившись к броскам.

— Дал мне месяц. Если за октябрь мы не поднимемся хотя бы на двенадцатое место в таблице, то о «Лисах» я могу забыть.

Сергей Петрович тяжело вздохнул. Все-таки характер Александра Юрьевича был скверным, и Звягинцев не мог понять, как так можно относиться к своему сыну.

— Тогда нам придется изрядно постараться, чтобы ты остался в команде.

— А разве есть выбор?

***

К одиннадцати часам холл «Минск-Арены» заполнился «Лисами». Они шагали из стороны в сторону и переговаривались, пытаясь угадать замысел главного тренера, который до сих пор был им не ясен.

— Кто-нибудь знает, почему утреннюю тренировку отменили? — спросил Петя Ильин, поправив каштановые волосы. Его карие глаза сияли любопытством.

— Понятия не имею, — ответил Миронов.

— Зато, кажется, я знаю, кто в курсе, — Петя повернул голову влево и указал на Сергея Петровича, который вместе с Литвиновым направлялся к команде.

— Приветствую! — воскликнул Звягинцев. — Все на месте?

«Лисы» переглянулись между собой. По численному составу была вся команда. К ним добавилась еще пресс-секретарь. Практически никто не удивился появлению Костенко. Разве что Николай, который не думал, что Сергей Петрович позовет и ее.

— Раз все собрались, то расскажу план на сегодняшний день. Многие, пожалуй, удивились, как я мог отменить тренировку после неудачной выездной серии. Но толку бы от нее не было все равно.

— Почему это? — вскинув бровь, удивился Ильин.

— Потому что мне нужна команда. А по итогам четырех матчей я осознал, что ее нет. Поэтому сегодня мы едем на Вилейское водохранилище. Думаю, кемпинг поможет вам и отдохнуть, и сплотиться заодно.

«Лисы» воодушевленно захлопали в ладоши и хором издали протяжное «О-о-о». Конец сентября выдался приятным по погоде: термометр показывал пятнадцать градусов по Цельсию. Не так тепло, как летом. Но для кемпинга вполне приемлемо. Вдобавок ко всему небо не омрачали серые тучи, а яркое солнце было лучистым.

— Все расходы берет на себя хоккейный клуб. Об этом со спортивным директором я договорился. Все, что нам нужно, — это закупиться едой. Поэтому поторапливаемся и грузимся в автобус! — договорил Сергей Петрович и направился к выходу.

***

Путь до кемпинга на Вилейском водохранилище занял чуть больше часа. Трасса не была столь загруженной, что позволило им добраться быстрее. Заехав вглубь соснового леса, автобус остановился, и «Лисы» толпой высыпались наружу. Территория кемпинга, на которой было разбито десять палаток, была обтянута белой нитью по периметру. Чуть дальше палаток было отведено место для костра, обложенное камнями, а сверху висел массивный котелок. Кемпинг находился на высоком берегу, откуда открывался прекрасный вид на водохранилище — чистую голубую гладь.

Сергей Петрович обменялся парой тройкой слов с мужчиной, который инструктировал его насчет возможных времяпрепровождений. На территории имелись отапливаемая душевая, футбольная и волейбольная площадки, прокат лодок, байдарок и катамаранов и даже походная баня. За отдельную плату можно было организовать этот досуг.

— Так, ребята, давайте заселяться. Арендовано всего десять палаток. Парни, вам придется спать по двое, — сказал тренер и обернулся к Костенко. — Для тебя, Аня, арендована отдельная палатка. Коля, а ты будешь со мной.

— Тренер, а мы не замерзнем ночью? — поинтересовался Миронов.

— Только если спальные мешки с подогревом вас подведут, — отшутился Звягинцев и, похлопав в ладоши, призвал всех расселяться по палаткам.

Заселение заняло не больше получаса: им всего-то нужно было занять палатки и бросить туда свои спортивные сумки. После все разбрелись по территории: часть команды ушла плавать на байдарках, а другая вкупе с тренером и пресс-секретарем — на волейбольную площадку. Досуг вышел занимательным, и только к вечеру удалось собрать команду воедино. Все же необходимо было отужинать и приступить к той части, которую запланировал Сергей Петрович.

Костер был разожжен, мясо прожарено, а команда высажена кругом. Все жадно глотали теплую еду, потратив энергию за половину дня.

— Сергей Петрович, спасибо вам, — выпалил Миронов, вытирая руки влажной салфеткой. — Вы очень человечный. Нам действительно необходим был отдых.

Звягинцев усмехнулся.

— Леш, ты же не думаешь, что поеданием шашлыка все закончится?

Миронов недоуменно посмотрел на него, в принципе как и вся команда.

— Парни, помните, что нам важно сплочение?

«Лисы» закивали головами. Им казалось, что они уже сплотились, когда катались на байдарках против ветра и играли в волейбол. Но, кажется, впереди их ждало какое-то испытание.

— Разговоры — важная часть сплочения. Поэтому сейчас, когда все сыты и добры, я хочу, чтобы каждый из вас высказал друг другу все то, что хотел бы выплеснуть в момент выездной серии. Только честность и безо всяких обид, — Сергей Петрович повернул голову в сторону Литвинова. — Капитан, начинай.

Николай вытер руки влажной салфеткой и прокашлялся. Честности ему точно было не занимать, поэтому лукавить он не стал. Попытался припомнить, что больше всего раздражало его в состоявшихся матчах.

— Наверное, большую разлаженность я заметил, когда мы играли против «Пантер». Мы будто бы расслабились и дали сопернику шанс. Было сложно взаимодействовать с Пашей Федоровым и Петей Ильиным, которые не видели, как я клюшкой отбивал чечетку на пятаке.

— Так а как тебе было отдать, когда меня пасли? — раздраженно бросил Федоров. — Ты не мог подловить нормальный момент? Или просто сам хотел забросить из выгодной позиции? Кажется, ты перекладываешь ответственность на меня, но виновен и сам.

— Ты мог передать шайбу, чуть перехитрив противника. Но предпочел покупаться в лучах собственной славы. Однако бросок не удался, — довольно-таки спокойно ответил Николай.

Вся команда, включая Костенко и Звягинцева, наблюдала за разгорающейся перепалкой. Аня обеспокоенно взглянула на тренера и надеялась, что он вмешается, но ни один мускул на лице Сергея Петровича не дрогнул, будто бы так и должно быть.

— Литвинов, виноват ни Паша, ни я, — встрял Ильин. — А ты. Ты постоянно требуешь от нас чего-то на льду. Это чтобы не оплошать перед отцом? Мы все знаем, что ты стараешься ему угодить. Ведь за промахи он тебя бьет? — он указал на пластырь, прикрепленный к левой скуле.

— Так, стоп! — выкрикнул Сергей Петрович. — Это уже чересчур. Ребят, давайте высказываться только в мягкой форме и не переходить на личности, — он положил руку на плечо Коли, заметив, как тот нервно перебирает пальцы. — Достаточно, капитан.

Слово передавалось по кругу, пока все мнения не были услышаны. Высказывания были разными, но в грубость больше не переходили. К теме Литвинова больше не возвращались, чему он был рад. Тема отца явно не касалась разлаженности команды. К концу всем стало легче: недомолвок не осталось. И Сергей Петрович надеялся на то, что высказанные мнения будут учтены и благоприятно повлияют на исход следующих игр. Звягинцеву не хотелось, чтобы в октябре они оплошали: терять Литвинова он был не намерен.

***

Николаю не спалось. Он продолжил сидеть у костра, когда все разошлись по палаткам. Прутом он чертил какие-то узоры на земле и размышлял над словами Сергея Петровича. Может ли быть он счастлив со стальным ножом в горле? Хватит ли у него сил вскарабкаться на вершину Олимпа и одолеть отца? Много ли сил понадобится, чтобы порвать ту металлическую цепь, что связывала его с отцом? Он не ведал. Но решил пытаться дальше.

Из размышлений Литвинова выдернул женский визг. Он качнул головой, чтобы отогнать мысли, и обернулся. Там, выскочив из палатки, визжала Костенко и, завидев Николая, с криком помчалась к нему. Литвинов встал и перехватил ее, левой рукой обогнув ее спину. Расстояние между ними сократилось до миллиметра.

— Т-ш-ш, — прикрыв ее рот ладонью, зашипел Коля. Аня рукой упиралась ему в грудь. — Команду разбудишь.

— Я не могу там спать, — зашептала Костенко, когда Николай убрал свою руку.

— Почему?

— По мне ползало огроменное усатое насекомое! Это было ужасно, — Аня, отпрянув, встряхнула руки, будто бы пыталась что-то сбросить с себя, тем самым вызвав улыбку на лице Литвинова. — Я есть хочу…

Николай удивленно вскинул бровь и усмехнулся. Все-таки эта девушка казалась ему по-детски забавной.

— Есть? Так поздно?

Костенко обиженно посмотрела на него, будто бы не понимала, к чему такие глупые вопросы. Ее пухлые губы приняли огорченно-надутое положение, а руки скрестились у груди. Она отвела взгляд в сторону.

— Когда я нервничаю, я всегда хочу кушать. Тебе жалко что ли?

— Вовсе нет. Но мне нечего тебе предложить, — Николай пожал плечами. — Вечерние запасы съедены.

— Зефир! — воскликнула Аня и подняла указательный палец вверх. — Можно пожарить на костре зефир! — она радостно запрыгала на месте, хлопая в ладоши.

— Думаешь, углеводная бомба нивелирует воспоминание об усатом насекомом?

Костенко перестала прыгать и пнула Литвинова в плечо. Она надеялась на каплю сочувствия и сострадания, ведь с детства обзавелась инсектофобией. А вместо этого получала подтрунивания в свой адрес. Неужели так сложно проявить хоть каплю эмоций?

— Ты словно робот без чувств! — с укором выпалила Костенко. — Я надеялась хоть на каплю сопереживания!

— Это называется сдержанность, — спокойно ответил Литвинов и отправился за пачкой зефира, лежащей в сумке для продуктов.

Аня присела на складывающийся черный стул и подставила руки к костру. Несмотря на то, что на ней была теплая черная толстовка и жилетка, ночная прохлада отзывалась в ее теле. Вкупе с холодом ее немного потряхивало от того, как какое-то усатое насекомое ползло по ее руке несколько минут назад. Теплота, исходящая от языков пламени, помогла ей согреться и успокоиться.

— Не представляю, как можно плавить зефир, но тебе повезло, что пачка осталась нетронутой, — сказал Николай, присев на стул. В руках у него был чистый шампур и шуршащая упаковка со сладостью.

— Ты никогда не пробовал жареный зефир?

— Нет. Я вообще ни разу в жизни не ел ни фастфуд, ни сладости. Отец запрещал, — нанизывая зефир на шампур, вымолвил Коля.

Аня расширила глаза от изумления.

— Какое упущение! Попробуй обязательно!

Николай вытянул руку вперед. Шампур с нанизанным зефиром возвысился над костром. Разогреваясь, зефир увеличивался в размерах и менял окрас с белого на коричневый. Он становился все более тягучим и воздушным. Когда капли плавящегося зефира стали падать в костер, Николай отдернул руку от огня и протянул шампур Костенко. Аня, взяв его в руки, откусила тягучий и воздушный зефир, отдающий теплом, и прикрыла веки. Доза углеводов определенно снизила уровень тревоги.

— Почему так смотришь? — поедая зефир, спросила Аня. Ее распущенные волосы немного липли к лицу, и она махом головы попыталась откинуть их назад. Николай смотрел на нее любопытным взглядом.

— Просто впервые вижу человека, настроение которого зависит от жареного зефира.

— Ты просто не знаешь, что это такое! Попробуй! — звонко сказала Аня, протянув остатки жареного зефира, нанизанного на шампур.

Николай потянулся вперед и откусил немного зефира, который был настолько тягучим, что прилип к нижней губе. Сладость, растворившаяся на языке, пришлась ему по вкусу. Он признал для себя, что жареный зефир — вполне сносный деликатес. Коля откусил еще кусочек и застыл, когда Аня большим пальцем провела по его нижней губе. Его глаза рассеянно забегали по ее лицу, а пальцы вжались в собственные бедра. Неожиданная волна мурашек накрыла его. Откашлявшись, он выпалил:

— Боюсь, твой парень придет в негодование, если узнает об этом.

— Мой…кто? — выпрямившись, переспросила Костенко.

Николай кивнул головой в сторону зеленой палатки, в которой спал Любимов.

— Федя. Он же твой парень.

В ночной тишине раздался заливистый смех.

— С чего ты так решил?

— Ну, вы достаточно тесно общаетесь. Вы вместе живете. И он осыпает меня предупреждениями в твой адрес, — все также серьезно говорил Николай.

— Это не доказывает ничего. Федя — мой лучший друг. Не более и не менее. Мы с ним из одного города. Думаю, ты знаешь, что в прошлом сезоне он играл за «Черных Драконов». Мы познакомились с ним еще в Нижнем Новгороде. Я заканчивала последний курс Института филологии и журналистики, а Федя тогда играл в местной команде в КХЛ. Институт организовал поход на матч. Так и завязалось общение.

— И почему он ушел из «Черных Драконов»?

Аня отложила опустевший шампур в сторону и тяжело сглотнула. Ее губы вздрогнули, а щеки залились краской.

— Обстоятельства.

Николай смерил Аню блуждающим взором. Какими должны быть обстоятельства, чтобы Любимов покинул успешную команду, а она поехала за ним? Шестеренки в мозгу пришли в движение. Литвинов возобновил в памяти их приезд в Нижний Новгород, напуганный взгляд Костенко и ее заточение в номере отеля, когда «Лисы» выбирались на тренировку. Если Феди не было рядом, она никуда не выходила, словно боялась где-то засветиться. Вспомнились Николаю и отрывки разговора, услышанного в раздевалке. Когда мы будем в Нижнем Новгороде, просто держись всегда рядом со мной. Помнишь, этим летом я обещал тебе, что вытащу тебя из этого кошмара? Так вот, я всегда держу свои обещания. Вопрос вырвался из его уст сам собой.

— Что напугало тебя в Нижнем Новгороде?

Аня долго смотрела на Николая после этого вопроса, будто бы не могла решиться: рассказать или промолчать? Заглянув в его глаза, которые в этот момент лучились добротой, почему-то хотелось выбрать первое.

— Неприятное прошлое, от которого я пытаюсь бежать.

Костенко думала, что Литвинов будет расспрашивать, но тот, поджав губы, слабо кивнул головой. Быть может, ему и хотелось узнать, что произошло с ней в Нижнем Новгороде, однако он не мог нарушать ее личные границы. Он видел, как прошлое тяготило ее и заставляло ее сердце биться быстрее. Как ладони потели и как щеки от беспокойства и возбуждения пылали огнем. Как лихорадка била внутри, а глаза беспамятно метались по сторонам. Коля ощутил малую схожесть между ними: вопреки происходящему они старались не убить в себе человека.

— Тогда можно встречный вопрос? — поежившись на стуле, поинтересовалась Костенко. Раз уж сегодня ночь маленьких откровений, то ей бы тоже хотелось получить ответ на свой вопрос.

— Можно, — чертя прутиком круг на земле, ответил Литвинов.

— Я наблюдаю за тобой уже месяц. С того момента, как попала к вам в команду. Почему ты всегда сдерживаешь свои эмоции и показываешь их только на льду? Почему так стараешься добиться чего-то в хоккее, ставя другим сферам жизни самый низкий приоритет? Почему так?

Николай отбросил прут в сторону и оторвал взор от земли. Действительно ли она хочет знать хотя бы полуправду того, почему он вынужден себя так вести? Что ж. Даже полуправда может разрушить ее миф о «счастливой» жизни богатых людей.

— Когда ты сын известного человека, у других на твой счет всегда завышены ожидания, — начал Коля, глядя, как почти догорел костер. — Это касается и эмоций, и достижений. Ты можешь мечтать о чем-то особенном, только иногда вынужден поступать по-другому. Ты хочешь что-то чувствовать, но другие могут истолковать твои эмоции неправильно. Сверху наваливаются и другие обстоятельства. В итоге ты перестаешь чувствовать.

— А хоккей?

— Даже в хоккее я вынужден быть марионеткой в чужих руках. Я действительно люблю этот вид спорта. Только есть определенные правила, по которым я играю. Если не следовать им, то мне не вскарабкаться на вершину. Без хоккея я вообще перестану что-либо чувствовать.

Такого ответа было достаточно. Оставалось только предположить, какие выводы сделала Аня насчет Коли: сначала ее глаза потухли, а потом приняли спокойное выражение. Она смолкла и подняла голову высоко вверх. Растущий желтый полумесяц расположился на темно-синем небе, усыпанном многочисленными звездами. Дрова в костре уже не трещали, а языки пламени не разлетались по сторонам из-за поднявшегося ветра. Остались только черные угли. Где-то внизу, в воде, барахтались байдарки и катамараны. Высоко в небе что-то красное мерцало с угасающей силой.

— Подожди, я кое-что принесу, — сказала Аня и исчезла. Николай молча кивнул.

Вернулась она с теплым пледом в руках. Присев обратно на стул и расправив плед, Аня протянула другой его край Коле. Их стулья находились достаточно близко, но все равно пришлось прижаться друг к другу, чтобы плед обхватил обоих. Укрывшись, они уставились на звездное небо.

— Знаешь, почему звезды падают? — склонив голову набок, спросила Костенко.

— Потому что при попадании в атмосферу Земли они сгорают из-за трения с воздухом. Это всего лишь падающие камни.

— Ну и зануда! — она толкнула его в плечо, и Николай уловил лавандовый запах, исходящий от ее длинных волос. — В тебе говорит голос науки. А древняя легенда гласит, что каждый человек имеет свою звезду. Она загорается на небе в момент, когда человек рождается на свет. Когда человек умирает морально, она угасает. В такой момент важно загадать самое заветное желание.

— Хочешь сказать, что падающая звезда способна подарить человеческой душе второй шанс?

— Не исключено. Фитилек еще может зажечься изнутри, даже если кажется, что в тебя вонзили стальной кинжал. Главное — верить.

Николай ощутил, как ее теплая ладонь легла ему на грудь, в область сердца. Он сглотнул и постарался дышать не так прерывисто. Еще никто не находился рядом с ним так близко, как Аня. В этот момент он почувствовал нечто странное, что никогда ранее не испытывал: спокойствие и легкость рядом с другим человеком. Ключи, которые закрывали дверь в мир под названием «душа», медленно зашевелились в заржавевшей замочной скважине. И от этого Николай ощущал себя странно вдвойне.

— Должно быть, в школе ты очень любила астрономическую дисциплину, — продолжив смотреть на луну, твердил Коля, делая вид, будто бы не заметил ее руку у себя на груди.

— С научной точки зрения нет. Мне нравилось изучать легенды созвездий. Хочешь, расскажу про Большую Медведицу?

Литвинов кивнул и перевел внимание на созвездие.

— Большая Медведица является жертвой любовной истории. Некогда дочь Аркадского царя Ликаона — Каллисто — повстречалась с Зевсом. Она была очень обворожительная и сумела покорить его сердце. У них появился сын. Данный факт не укрылся из внимания ревнивой супруги Зевса. Гера решила отомстить разлучнице и лишила ее женской красоты, превратив в уродливую медведицу. Ее чуть не погубил собственный сын, когда увидел ее в таком обличии. Влюбленный Зевс спас ее, вознесся Каллисто на небо.

Во время рассказа Николай попеременно переводил взгляд с Большой Медведицы на Аню, которая повествовала так воодушевленно, что ее глаза искрились. Ее нежный голос пролетал мимо его ушей, а искренность и эмоциональность поражали. Этой ночью он узнал, что испытывать какие-то эмоции — это неплохо и даже возможно. Эта девушка определенно располагала к себе и переворачивала его обычный расклад. Это было странно и ново одновременно.

— Представляешь, он любил ее даже в образе гадкой медведицы! — закончив рассказ, воскликнула Аня.

— Но любовь их была неправильной и горькой. Разве это хорошо?

Костенко закусила губу и призадумалась. Не найдя ответа, выпалила:

— Вечно ты все очерняешь! Ну тебя!

Остаток ночи они провели в молчании. Аня любовалась мерцанием звезд, положив голову ему на плечо, а Коля размышлял о событиях сегодняшнего дня. Для него этот день оказался весьма насыщенным не только на события, но и на эмоции. И Николай извлек один важный урок. Фитилек еще может зажечься изнутри, даже если кажется, что в тебя вонзили стальной кинжал. Главное — верить.

Николай повернул голову, желая что-то спросить, но заметил, как веки Ани прикрыты и как она сопит. Дело уже близилось к утру. Аккуратно выбравшись из-под пледа, он подхватил ее на руки и унес в палатку. Уложив ее в спальный мешок и включив подогрев, Коля долго стоял у ее палатки, размышляя над тем, как поступить. Уйти или остаться? Немного поразмыслив, принес свой спальный мешок и устроился рядом. Кажется, она боится насекомых.