Через час после этого мнимая дочь Гарена поднималась по узкой и грязной лестнице дома под № 23 на улице Шарон и вошла в комнату слепого.
Привратница исполнила в точности приказание Леона Роллана; она затопила камин, а старик сел в уголок и спокойно доедал свой обед.
- Итак, господин слепой,- сказала ему молодая женщина, входя и быстро переменив тон и манеры,- хорошо ли вы сыграли вашу роль?
Отец Гарен, который был еще не совершенно слеп и видел настолько, что знал, как вести себя, старался рассмотреть лицо молодой женщины, освещенное огнем, пылавшим в камине.
- Ей-Богу,- отвечал старик,- если бы вы были здесь, милая барыня, вы захлопали бы в ладоши. Я был премилейший отец; я плакал, рыдал, я сказал даже, что вы ангел и дурак хозяин совсем растаял…
Слепой принялся громко хохотать.
- Он дал мне сорок франков, хозяин-то наш, и послал привратницу, вдову Фипар, затопить у меня камин.
- Я сама вижу,- сказала Молодая женщина, улыбаясь и бросив в угол довольно большой узел, это была работа, которую ей дала Вишня, - я вижу, что у вас хороший аппетит.
- Ге, ге! Аппетит-то хорош, но жажда еще сильнее… и, если бы вы были так добры, милая барыня, дав мне немного вина…
- Нет, старый пьяница! - сказала молодая женщина, смеясь,- когда пьют, тогда много болтают, а я не хочу, чтоб вы наделали глупостей.
- Значит мне придется пить воду? - сказал пьяница печально.
- До тех пор, пока я не разрешу пить вино. В тот день, когда я это позволю, вы можете спать в кабаке, если захотите.
- Скоро это будет?
- Не знаю,- сказала она сухо.
Потом она села у огня и продолжала:
- Я не могу долго сидеть в вашей вонючей норе. Слушайте хорошенько. Я обещала давать вам по десяти луидоров в месяц, если будете прилично играть роль слепого и несчастного
Это правда, моя прекрасная барыня, но я могу похвастаться, честное слово Гарена! что я добросовестен.
- Если вы дотянете роль до конца, вам дадут тысячу экю, когда комедия будет кончена.
Слепой вскрикнул от радости.
- Хорошо, прощайте. Я приеду завтра утром. Роллан не может придти ни утром, ни вечером: я это знаю наверное. Но, если бы он пришел вечером, надо быть готовым и к этому… Тогда скажите, что я ушла куда-нибудь.
После этого она ушла от слепого и зашла к привратнице. Привратница, да будет известно, была никто иная, как сама вдова Фипар, наша старая знакомая, вдова покойного Николо, приемная мать негодяя Рокамболя, сделавшегося щеголеватым виконтом де Камбольх.
Вдова Фипар, легко отгадать, была привратницей из прихоти, с целью развлечься или быть чем-нибудь занятой.
Благодаря Бога, дорогая и достойная вдовушка кое-что поднакопила. Во-первых, она получила довольно большую сумму за Йемену своему любезному Николо, которого казнили четыре года тому назад у заставы Сен-Жак. Кроме того, она открыла порядочный кладец, спрятанный, без ведома Рокамболя, в погребе кабака Буживаля, и сверх этого, ее приемный сын, возвратясь из Америки, сказал ей:
Мамаша! Такая женщина, как вы, мать джентльмена, не должна вести бедную жизнь. Вы будете получать от меня тысячу двести франков доходу и можете уехать в Монмартр или в Батиньоль и жить там мещанкой, которая ни от кого не зависит, никому не мешает и имеет средства к жизни…
- Мне хотелось бы лучше быть привратницей в хорошем доме,- отвечала вдова,- и, кроме того, получать тысячу двести франков.
- Справедливо,- отвечал Рокамболь.- Капитан купил дом на улице Шарон. Место привратницы не занято и оно к вашим услугам.
В тот же день вдова Фипар вступила в должность.
- Мне нужно развлечение,- сказала она своему сыну,- Потому что, чтобы я ни делала, я беспрестанно плачу о моем бедняжке Николо… Голубчик! Умереть в таких молодых летах и невинным!
- Фуй! Он был беззубый и плешивый.
Такова была надгробная речь, произнесенная Рокамболем над Николо.
- Итак, понятно, что вдова Фипар была посвящена в тайны мнимой дочери отца Гарена и получила приказания, потому что Бирюза вошла к ней и сказала:
- Я оставила там наверху узел. Вы отнесете его в комнату, которую вы наняли для меня на углу улицы Лапп, и поищите швею, которая бы как можно скорее сшила все, что там есть. Слышите?
- Слышу, моя красавица,- сказала привратница.
- Прощайте, до завтра.
Незнакомка ушла; она отправилась пешком, а потом взяла фиакр и сказала кучеру:
- На улицу Монсей.
Через двадцать минут после этого Бирюза была уже в отеле, куда поместил ее сэр Вильямс для того, чтобы сделать ее орудием ужасной драмы, приводимой им в действие понемногу.
Горничная ждала свою барыню в туалетной комнате.
- Сними с меня эти лохмотья! - сказала Бирюза,- Уф! Если бы не миллион!..
Она быстро разделась и велела сделать себе ванну из отрубей. После этого она оделась как будто бы для выезда.
- Как он себя чувствует? - спросила она.
- Доктор приходил,- отвечала горничная,- и сделал перевязку. Больной съел крылышко дичи и выпил немного бордосского вина. Я входила два раза в его комнату, чтоб узнать, не надо ли ему чего-нибудь. Он спросил у меня, скоро!ли возвратится барыня.
Бирюза принялась хохотать.
- Бедный голубок! - сказала она.
- Ах! - сказала субретка.- Я думаю, что он уже совсем одурел… Он бледен!..
- А еще ни о чем не расспрашивал?
- Нет.
- Он не сунул тебе в руку двух луидоров?
- Увы, нет!
- Хорошо,- сказала молодая женщина улыбаясь,- он честен, он уважает тайну, которою я окружила себя и потому его легче будет общипать… Этот человек через три месяца полезет в скважину замка по знаку моего мизинца.
После этих слов Бирюза, одетая if шелковое коричневое платье с открытыми руками, без шляпки, с волосами, собранными в пучок, отправилась в комнату, где Фернан Рошэ все еще лежал в постели и ожидал ее с замиранием сердца.
Когда она вошла, бледное лицо больного вдруг вспыхнуло от волнения,
- Наконец…- прошептал он,- вы тут…
- Боже мой! - сказала она, улыбаясь и устремив на него свой взгляд, смущавший его до глубины души,- разве вы с таким нетерпением желали меня видеть?
Он покраснел еще более и смутился.
- Извините меня,- пробормотал он,- я поступаю крайне неприлично.
Она улыбнулась ему еще раз и небрежно бросилась в большое кресло, поставленное близ кровати, показав немного свою голую руку, украшенную тоненьким браслетом, и приняв с видом совершеннейшей простоты самое прелестное положение.
- Боже мой! - сказала она, - я понимаю отчасти ваше нетерпение и извиняю вас, потому что сама испытала его;
- Вы? - проговорил он, не поняв, без сомнения, смысла этих слов.
- Конечно,- сказала она, улыбаясь,- больные совершенно сходны с заключенными: когда они одни, они скучают.
- Ах, сударыня!
- Молчите! - сказала она, положив палец на свои розовые губки,- не мешайте мне изложить свою теорию.
И она продолжала, улыбаясь:
- Итак, подобно заключенным, ожидающим ежедневно появления тюремщика, больные привязываются к своей сиделке или к единственной особе, которую они видят каждый день.
- Сударыня… сударыня!.. - шептал Фернан с быстрым порывом.- О, это совершенно другое чувство!
- Понимаю, вы желаете иметь известие от госпожи Рошэ?
Эти слова поразили Фернана подобно тому, как неожиданный бой барабана пробуждает уснувшего солдата.
Он вздрогнул, побледнел, прошептал что-то и вспомнил Эрмину.
Но коварные и искушающие глаза Бирюзы, несмотря на нежный образ Эрмины, забросили смущение в сердце Фернана.
Любит ли он Эрмину?
С этой минуты Фернан Рошэ стал жить как во сне: то в горячке, то спокойно, то призывая громким голосом свою жену, то забывая ее и ничего не видя и не слыша, кроме прекрасной незнакомки…
Однако она продолжала окружать себя непроницаемой тайной. Она морщила свои прекрасные брови при малейшем нескромном вопросе, вырывавшемся у Фернана, и отвечала ему с улыбкой, полной грусти:
- Почему вы неблагодарны? Не сказала ли я вам, что моя тайна не принадлежит мне.
Тогда Фернан умолкал и довольствовался тем, что восхищался ослепительным существом. Это продолжалось восемь дней, во время которых больной стал быстро поправляться.
Но зато сердце его принуждено было выдерживать жестокую борьбу нападения. И, однако, ни одна женщина не умела казаться столь чистосердечно доброй, столь целомудренно небрежной, столь скромной и осторожной в обращении, как Бирюза, не быв при этом недотрогой.
У ней были манеры герцогини и в то же время - сестры милосердия. Она ухаживала за больным Фернаном, как ухаживают за любимым, даже обожаемым человеком, улыбаясь ему как больному ребенку, и, однако, никогда не доводила его до того, чтоб он осмелился взять ее руку.
Она редко оставляла его одного; однако она уезжала каждый день около двух часов и возвращалась домой в восемь. Но с этого времени она садилась у его изголовья, и тогда Фернан забывал часы и весь мир при звуке восхищавшего его голоса.
Однажды утром, когда солнце пробиралось в комнату через полуоткрытое окно, из которого были видны голые деревья большого сада, доктор позволил больному встать и подышать свежим воздухом. Фернан был очень обрадован в этот день тем, что прекрасная незнакомка сказала ему;
- Сегодня прекрасный зимний день солнце греет, воздух тепл. Если вы обещаете мне быть благоразумным. я позволю вам прогуляться по саду… Вы будете опираться на мою руку
Фернан пошел с нею в сад, опираясь на ее руку или. лучше сказать, ведя ее под руку.
Припомните, что за четыре года перед тем Фернан Рошэ провез мочь в маленьком отеле на улице Монсей и без сомнения, должен бы был узнать сад. Но не надо забывать, что Баккара перевезла его туда в обмороке, и. следовательно, он не мог рассмотреть отель снаружи; на другой же день он вышел из него почти сумасшедшим под присмотром полицейского комиссара и с двумя сержантами, державшими его за ворот. Натурально, что в такой отчаянном положении, близком к безумию, он не мог заметит» тех особенностей, которые так сильно врезаются в память, что по прошествии многих лет узнают места, где некогда бывали К тому же с тех пор деревья выросли и сэр Вильямс, который. конечно рассчитал все это, велел заделать решетку сада так, что через нее нельзя было видеть улицу. Итак, Фернан заметил только то, что сад похож на все сады, а отель - на все отели; невозможно было отгадать, находился ли он в предместье Сен-Жермен или в квартале Монмартр.
К тому же, Фернан и не думал об этом. Как птичка, остолбеневшая от чарующего взгляда пресмыкающегося, готовящегося пожрать ее, он ничего не видел и ничего не слышал, кроме прелестного создания, прогуливавшегося с ним.
В продолжение трех дней больному позволяли вставать и прогуливаться час или два по саду в полдень; на третий день вечером, так. как рана начала зарастать, прекрасная незнакомка сказала ему:
- Вы скоро будете совершенно здоровы, и я думаю, что вас можно будет отправить к вашей жене.
Фернан вздрогнул и вспомнил все прошедшее. У него закружилась голова.
- Боже мой,- воскликнул он. - Да ведь у меня есть ребенок., есть жена, которую я люблю и которая должна бы была находиться здесь.
Бирюза оставила его ненадолго и, возвратившись взяла его руку:
- Мой друг,- сказала она, очаровательно улыбаясь, - я попрошу вас оказать мне большую услугу.
- Ах! - сказал он радостно,- Все, что хотите, лишь бы я только мог доказать…
- Можете,- перебила она,- к чему все эти громкие фразы?.. Слушайте же меня.
Она уселась в кресло, стоявшее прежде у кровати, но переставленное к камину с тех пор, как Фернан встал.
- Слушайте, - сказала она.
- Говорите.
- Вы знаете, названия улицы,
- Пусть будет так,- сказал он печально.
- Следовательно, вы должны дать честное слово повиноваться мне.
- Даю вам его.
- Слепо! Это настоящее слово, - сказала она, улыбаясь,- потому что я завяжу вам глаза.
Фернан удивился.
- Когда у вас будут завязаны глаза,- продолжала она,- вас посадят в карету; но, прежде всего, возьмите с собой это письмо. В нем - мои инструкции, и вы увидите, чего я жду от вас…
- Боже мой! Да это сказка из тысячи и одной ночи.
- Почти.
- И куда же меня отвезут в карете?
Свежий, немного насмешливый смех вырвался из ее груди.
- Прекрасный вопрос! - сказала она.- Если бы я хотела сказать вам это теперь, то для чего же я стала бы завязывать глаза?..
- Это правда.
- Итак, вы сядете в карету, Карета будет везти вас час два, потом остановится и вы выйдете из нее. Тогда вы снимете повязку и прочитаете мое письмо, которое объяснит вам, чего а жду от вас.
- И когда… надо ехать? - спросил Фернан.
- Сейчас.
Бирюза села за маленький стол из розового дерева, взяла перо, написала письмо и запечатала его. После этого она приказала подать Фернану его плащ и, сняв с шеи шелковый платок, сказала:
- Вот вам мой платок, вы должны думать обо мне, когда у вас будут завязаны им глаза.
Она завязала ему плотно глаза и, взяв его за руку, сказала:
Потом посадила его с. помощью кучера в карету и заперла дверцы.
- Будьте верны вашему слову,- сказала она.
Карета уехала, а Бирюза возвратилась в комнаты, смеясь й говоря:
- Этот человек возвратится к моим ногам и принесет свой кошелек.
Карета ехала быстро по мостовой почти два часа, она поворачивала несколько раз и в разные стороны, после чего остановилась.
Тогда кучер отворил дверцы и сказал: «Приехали».
Фернан вышел и, пока снимал с глаз повязку, карета удалилась.
Фернан осмотрелся и увидел, что уже ночь и что улицы опустели. Он узнал, где он находится.
Он стоял в конце Амстердамской улицы, против западной железной дороги.
Прежде всего он подбежал к фонарю и распечатал письмо.
Оно было коротко и заключало следующее:
«Мой друг!
Вы почти здоровы и в состоянии возвратиться домой, где вас нетерпеливо ожидает жена, которая вас любит.
Прощайте же и не выходите более на дуэль.
Если иногда вспомните обо мне, скажите себе, что в жизни встречаются иногда непроницаемые тайны, и не старайтесь увидеть меня.
Во-первых, я не свободна; я не принадлежу себе, и вы подверглись бы величайшим опасностям…
Кроме того, не забудьте, что у вас есть добрая, прекрасная и милая жена, которую вы любите и которая любит вас.
Наконец, мой друг, не будьте фатом. Будьте великодушны, потому что продолжать разыгрывать роль сиделки было бы несколько опасно для меня.
Прощайте, не сердитесь на меня и скажите самому себе, что видели сон.
В жизни нет ничего лучше снов».
Фернан испустил вопль, окончив чтение этого печального письма и в изнеможении прислонился к стене.
- О!- проговорил он, - Я должен увидеть ее… и, если бы мне пришлось перевернуть весь Париж вверх дном, я отыщу ее!