III.

В то время, как все это совершалось в отеле де Кергац, сцены другого рода происходили в другой части Парижа, то есть в предместье Сент-Онорэ, на углу маленькой улицы Берри.

Была уже глубокая ночь. Париж покрылся таким густым туманом, что омнибусы, публичные кареты и даже частные экипажи принуждены были прекратить езду. Газ не мог рассеять темноты ночи. Нужно было хорошо знать дорогу, чтобы не заблудиться в глухом квартале, называвшемся тогда предместьем Руль.

Однако, в то время, когда на церкви св. Филиппа пробило одиннадцать часов, несколько человек вошло с разных сторон на улицу Берри и, остановившись у дома, имевшего не только скромную, но даже подозрительную наружность и в окнах которого не было огня, вошли в него через дверь, ведущую в темный коридор, в конце которого находилась лестница. Но эта лестница шла не в верхние этажи дома, а спускалась под землю. Первый из таинственных посетителей сошел около пятидесяти ступенек вниз в совершенной темноте, ощупью, держась за перила лестницы.

Там его схватила чья-то рука и остановила. В то же время глухой голос спросил:

- Куда вы идете? Не пришли ли вы украсть мое вино?

- Любовь очень полезная вещь,- отвечал ночной посетитель.

- Хорошо,- произнес голос.

И вслед за тем отворилась дверь, луч Света осветил-лестницу и посетитель очутился на пороге подземной залы, заслуживающей быть вкратце описанной. Это была часть погреба, судя по своду и по дюжине бочонков, стоявших вдоль стен. На.них была положена доска, которая могла служить скамейкой. Посреди погреба стоял стол, на котором стояла лампа, а перед ним - кресло.

Это кресло было предназначено, вероятно, для председателя таинственного собрания. На столе, подле лампы, лежала папка с бумагами, довольно туго набитая. Тот, кто стал бы внимательно рассматривать бумаги, не мог бы понять, на каком языке и какими буквами они исписаны. Это были, необъяснимые иероглифы, сбор арабских и римских цифр и типографских знаков. Нужно было иметь ключ, чтобы понять их загадочный смысл.

Человек, стороживший вход подземной залы, ввел по очереди, делая все один и тот же вопрос и получая одни и те же ответы, шесть человек, закутанных в широкие плащи, что придавало им однообразный вид. После этого он старательно запер дверь и сел на кресло. Человек этот был очень молод, ему можно было дать не более восемнадцати - двадцати лет; но в лице его виднелась энергия, удивительное лукавство, непоколебимая смелость и необыкновенный ум, проявлявшийся иногда в гениальных выходках.

Он был одет как бульварный лев - так назывались в ту эпоху богатые и праздные молодые франты. У него было насмешливое выражение лица и самоуверенная походка; он дерзко закидывал назад голову, а по его взгляду было видно, что он нравственно господствует над шестью введенными им лицами.

О последних надо также дать некоторое понятие.

Когда каждый из них снял свой плащ, председатель собрания мог отличить насколько они не похожи друг на друга ни одеждой, ни возрастом.

Первый вошедший в залу незнакомец, занявший место у стола, был человек лет пятидесяти, высокий ростом, тонкий, украшенный многими орденами и носивший густые усы, окрашенные в черную краску; черный парик покрывал его голову, оплешивевшую от лет. Он казался светским человеком.

Председатель обратился к нему и сказал:

- Здравствуйте, майор, вы исправны.

Второй из них был человек лет тридцати; он носил длинные волосы и такую же бороду и имел вид художника.

- Здравствуйте, Фидиас,- сказал председатель, указывая ему место с левой стороны стола.

Третий был таких же лет, как и председатель. Он принадлежал к числу, тех молодых людей, которые носят черепаховый монокль в глазу, закрученные усы и маншеты, человек, которого можно встретить на всех первых драматических представлениях, во всех концертах и во всех гостиных полусвета. Как и у председателя, у него были живые глаза, прямой нос - признак сильной воли - и насмешливая улыбка.

- Здравствуйте, барон,- сказал опять председатель.

Четвертый человек не походил на трех описанных людей ни манерами, ни лицом, ни одеждой. Это был ливрейный лакей; но не тот обыкновенный, простоватый лакей, которого какой-нибудь купец или богатый дантист наряжают в шляпу с галуном или в красный жилет, но лакей хорошего дома, лакей наглый, пользующийся доверенностью господина и дающий ему, при случае, советы; человек среднего возраста, еще могущий ухаживать за горничными и, в случае нужды, годный для роли провинциальных дядюшек и деревенских нотариусов. Молодой председатель приветствовал его таинственно, по-масонски, а это означало, что он пользовался его уважением.

Пятый имел странную физиономию; он был уже старик, но старик бодрый и сильный; его густые с проседью волосы спускались на узкий лоб; маленькие глаза блестели каким-то мрачным огнем, а широкие плечи, короткий стан и грубые сильные руки свидетельствовали о том, что он привык к тяжелой работе. Все лицо его было изрыто какими-то странными рытвинами. Произошли ли они от оспы или от ожога порохом, или от купоросного масла - это было неизвестно.

Но какая бы ни была причина, а этот человек имел отвратительную и грубую наружность, несмотря на его изысканный туалет дурного вкуса.

Он был в бальном костюме: в черном фраке и белом жилете, сверх которого была надета в два ряда толстая цепь от часов; на огромных ногах, напоминавших копыта, были надеты лакированные сапоги. Красные костлявые руки с уродливыми ногтями, казалось, никогда не знали перчаток.

Наконец, последний из этих шестерых людей был так хорош собою, что фантазия и искусство, соединенные вместе, не могли бы создать ничего идеальнее.

Был ли он креол или тайный плод индийского раджи и англичанки с алебастровыми плечами, был ли это гордый идальго, в жилах которого текла кровь гренадских мавров - этого никто не знал.

Он был высок ростом, смугл, почти оливкового цвета. Вьющиеся волосы и короткая борода, о которой он очень заботился, имели синеватый отлив вороньего крыла. Черты лица его, совершенно правильные и составлявшие в целом тип дивной красоты, были оживлены жгучим, чарующим взглядом.

В свете, где он жил, его прозвали Шерубин (Херувим) Очарователь.

Когда все собравшиеся сели, председатель, уже сидевший в кресле, поклонился всему собранию и сказал:

- Господа! Наша ассоциация; основанная под именем Клуба червонных валетов, состоит из двадцати четырех членов, большею частью не знающих друг друга, что и гарантирует их от нескромности.

Шесть членов, никогда не видавшие друг друга, с видимым, любопытством осматривали один другого.

- Каждый из вас,-продолжал председатель, - мог ознакомиться с уставом клуба до вступления в общество; следовательно, вы знаете, что главное условие состоит в беспрекословном повиновении тайному и никому, кроме меня, неизвестному начальнику, которого я - покорнейший посредник.

Шесть членов поклонились.

- Сегодня вы собраны сюда: по приказанию начальника для того, чтобы могли познакомиться друг с другом: это необходимо, потому что вы будете работать сообща и по одному делу, которое может принести нам баснословные выгоды.

При этих словах у всех обнаружилось живейшее любопытство.

- Какие планы у начальника,- продолжал председатель,- я знаю это не вполне и мне запрещено рассказывать их вам. Я только уполномочен дать вам инструкции.

Тогда председатель обратился к тому из членов, которого называл майором.

- Майор,- сказал он,- вы часто бываете в свете?

- Часто,- отвечал майор.

Председатель стал, по-видимому, справляться с иероглифическими записками.

- Знакомы ли вы,- спросил он,- с маркизой Ван-Гоп?

- Да, - отвечал майор.

- В таком случае, вы будете приглашены к ней на бал в будущую среду?

- Вероятно.

- Маркиза, не правда ли, женщина лет тридцати, креолка испанской Америки, замужем за голландцем?

Майор кивнул утвердительно головою.

- Она, говорят, очень богата.

- Шестьсот или семьсот тысяч ливров доходу.

- Она любит искусство и артистов; говорят даже, что она, с некоторого времени, начала учиться скульптуре?

- Я - учитель ее,- сказал человек, которого председатель называл Фидиасом.

- Очень хорошо. Я подозревал это.

- Маркиз Ван-Гоп - человек лет сорока, догматик и мрачного характера…

- Говорят он ревнив?

- Очень ревнив,- отвечал майор,- и однако ж не имеет ни малейшей причины ревновать - маркиза безукоризнена.

- Майор,- сказал председатель,-вы представите маркизе в будущую среду г-на Шерубина. Вот он.

Председатель указал на господина дивной красоты и продолжал:

- Маркиза не дружна ли с женщиной лет тридцати пяти, вдовою, которую зовут госпожою Маласси?

- Я думаю,- сказал майор,- я даже несколько раз встречал эту вдову у маркизы.

- А вас, - сказал молодой председатель, обратясь к ливрейному лакею,- вас прогнал вчера от себя старый герцог де Шато-Майли?

- То есть, - сказал лакей,- я заставил его прогнать себя, согласно с полученными от вас инструкциями.

- Это-то я и хотел сказать; но вы забыли возвратить герцогу ключ, отданный вам на хранение.

- Ключ от сада дома № 41 по улице Пепиньер?

- Точно так. Кроме того, вы должны были, несмотря на то, что находились только три месяца в услужении у герцога, совершенно ознакомиться с привычками, распределением времени, вкусами и прихотями герцога?

- Я всегда стараюсь хорошо узнать того, у кого служу.

- Следовательно, вы хорошо изучили герцога?

- Вполне.

- Очень хорошо, от вас потребует сведений в свое время. Но в настоящее время вы отправитесь завтра же к слесарю на улицу Лапе, на углу улицы св. Антония, войдете в лавку и скажете просто:

«Помнишь ли Николо?» На это он Вам ответит: «Я видел, как ему отсекли голову на гильотине». Вы дадите ему ключ, который унесли…

- А! Понимаю.

- И попросите сделать другой ключ, точно такой, как этот. На другой день вы сходите к нему опять, возьмете оба ключа и отошлете старый ключ к герцогу Шато-Майли.

- Что же я сделаю с новым ключом?

Вы пойдете гулять около восьми часов на итальянский бульвар и будете стоять у Китайских бань. Там встретите господина…

Председатель указал на господина с моноклем в глазу и закрученными усиками.

Последний проявил удивление.

- Любезнейший собрат,- сказал председатель,- госпожа Маласси и до сих пор еще очень хороша, и жаль было бы, если бы вы отказались взять ключ, который вам подадут.

Тот молча поклонился.

- Господа! - сказал напоследок председатель. - Так как вы все шестеро будете заняты по одному делу и в одно время, то необходимо было познакомить вас между собой. Теперь вы знаете друг друга и можете разойтись. Каждый из вас получит подробные инструкции у себя дома.

Председатель кончил заседание и раскланялся с шестью червонными валетами, которые вышли и исчезли в тумане, покрывавшем Париж.

Когда из залы вышел последний валет, молодой председатель собрания запер за ним дверь на замок. Уверившись, что он остался один, он постучал в перегородку, разделявшую погреб на две части, и сказал:

- Господин, можете войти.

Перегородка раздвинулась и из-за нее вышел человек, закутанный в широкий плащ, вроде тех, какие были надеты на червонных валетах, и сказал насмешливым тоном:

- Честное слово, ты председательствуешь, Рокамболь, как судья.

- Не правда ли, капитан?

И Рокамболь, ибо это был он, почтительно поклонился капитану сэру Вильямсу, то есть виконту Андреа, брату слишком легковерного Армана де Кергац.

- Да,- продолжал капитан, - ты председательствуешь, как настоящий судья. Я смотрел в щель и не терял тебя ни на минуту из виду. Невозможно помыслить, что ты тот ужасный бездельник, который погубил невинного Николо.

- Ах, капитан,- смиренно проговорил Рокамболь,- вы знаете…

- Приемный сын вдовы Фипар,- продолжал баронет сэр Вильямс,- продавший своего капитана за несколько билетов в тысячу франков…

Баронет произнес этот упрек без малейшей горечи.

- Однако,- возразил Рокамболь флегматично,- вы слишком умны, чтобы не могли понять и извинить моего тогдашнего поведения. Тогда, видите ли, я был одним из ваших подчиненных агентов; вы еще не окончили тогда моего воспитания, наконец, в то время я не был еще, как теперь, вашим сыном…

- Это справедливо, плут…

- И кроме того, вы еще не знали, чем буду я, а я не знал, что вы такой ловкий человек.

- Г-м! - сказал Андреа скромно.

- Вы проиграли дело и были разорены; я нашел, что для меня выгодно продать вас, и продал. На моем месте вы сделали бы то же.

- Черт возьми! - сказал хладнокровно баронет.

- С тех пор мы помирились, как люди, которые любят друг друга и уважают. Вы превратили меня в щеголя, в светского человека и сделали приемным сыном. В Нью-Йорке, где у нас было дело, вы посвятили меня во все тайны нашего искусства… Одним словом, теперь мы соединились на жизнь и на смерть. Я ваш раб… я позволю двадцать раз скосить себя за вас.

- Что ты! Разве косят таких людей, как мы,- сказал баронет с пренебрежением.

И он прибавил с тою ужасною улыбкой, которая некогда заставляла содрогаться даже Армана де Кергац:

- Но в сторону благодарности, господин виконт де Камбольх… Ну, признавайся, хорошо ли я переименовал тебя?

- Вы - гениальный человек,- сказал Рокамболь с восторженностью.

- Господин виконт де Камбольх, с буквой х на конце!..

- Это пахнет исторической аристократией. Ты швед родом, не забудь это.

- Мой отец,- важно сказал бездельник, сделавшийся вдруг дворянином,- мой отец, генерал, маркиз де Камбольх, выехал из Швеции во время восшествия на престол Бернадотта. Он был слишком горд для того, чтобы служить иностранцу.

- Превосходно! - сказал сэр Вильямс.- Звук голоса прост, сказано с уверенностью, в движениях видно достоинство. Превосходно! Но прежде всего, мой проказник, дай мне поужинать, потому что начальник червонных валетов умирает с голоду.

- Пойдемте,- сказал Рокамболь,- пойдемте ко мне. Стол у меня накрыт и вы найдете, чем вознаградить себя за воздержание целого дня. О, мой приемный отец! Святой человек,- прибавил он, смеясь.- Он питается бобами и подвергает себя истязаниям!

- Это прикрывает огонь моей мести,- отвечал сэр Вильямс, глаза которого заблестели, как горящие уголья.- Арман де Кергац! еще не поквитался со мною…

Загрузка...