Похождения Рокамболя. Книга 3. Клуб Червонных Валетов

XXV.

Возвратимся к Леону Роллану.

Прошло около восьми дней с тех пор, как Бирюза под именем Евгении Гарен явилась в мастерскую по улице св. Антония, где Вишня по рекомендации своего мужа дала ей работу.

Этих восьми дней достаточно было для того, чтобы собрать грозу над головою счастливого и мирного семейства, которое до сих пор охраняли любовь и труд. Все это произвел глубокий и чарующий взгляд мнимой работницы.

Мы уже знаем, какой она произвела переворот в продолжение нескольких часов в сердце мебельного мастера, какое беспредельное беспокойство она забросила ему в душу, какое неизъяснимое волнение овладело им с первой минуты магнитного притяжения этого странного взгляда. В продолжение целого дня Леон Роллан не мог дать себе отчета в испытываемом смущении. Последующую ночь он провел почти без сна. Однако его рассеяла счастливая и прелестная улыбка Вишни и ее дитя, которое он брал несколько раз на руки, как бы желая защитить себя им против невидимой опасности.

Прелестная Вишня не. заметила этого.

Он по обыкновению пошел поутру в мастерскую, где занялся работой и присмотрел за работниками; он пробыл там до завтрака, не чувствуя особенного нетерпения. Ему, пришло даже на минуту в голову послать жену осведомиться об отце Гарен вместо того, чтобы идти самому, как он обещал накануне.

Леон хотел повиноваться какому-то мгновенному вдохновению, пришедшему свыше.

Но эта добрая мысль как пришла, так и ушла. Он ничего не сказал Вишне и пошел после завтрака опять в мастерскую, где и старался убить как-нибудь время до двух часов.

В будни Вишня видела Леона только за завтраком и за обедом. Воскресенье было единственным днем, который он проводил с нею. И поэтому Вишня, увидев, что Леон уходит, подставила ему лоб и сказала: «До свиданья!» После этого она принялась за свое дело.

Днем оба супруга выходили со двора по своим делам порознь. Леон ходил к небольшим фабрикантам, работавшим на него по своим лесным дворам, к работникам, занимавшимся работою у себя на дому, наконец, к своим клиентам.

Вишня ездила почти каждый день в скромном фиакре по таким же делам, от двух до пяти часов. Она ездила очень часто к графине де Кергац, советовалась с нею но всем и почти всегда бралась исполнить благотворительные поручении Жанны.

Следовательно, оба супруга, питая взаимное доверие, пользовались также взаимной свободой.

Вишня очень редко спрашивала Леона, что он делал после обеда; еще реже спрашивал Леон Вишню, куда она ездила; оставаясь вдвоем, они избегали разговора о делах, к которому имели невольное отношение, как и все трудящиеся люди.

Эти подробности нужны нам для того, чтобы понять происшествия, последовавшие за поступлением Бирюзы в мастерскую Вишни работницей на дому.

Когда пробило два часа, Леон Роллан, движимый непонятною силой и повинуясь таинственному влечению, отдал кое-какие приказания подмастерью, надел пальто и вышел из дому. Он направился на улицу Шарон, как очарованная птичка ползет, трепеща крыльями, в отверстую пасть змеи. Идя по лестнице в квартиру отца Гарен, он почувствовал сильное биение сердца. На третьем этаже он встретил привратницу, которая мыла пол.

Вдова Фипар, интересная супруга Николо, казненного на гильотине, поклонилась Роллану так подобострастно, как кланяются миллионерам.

- Ах! Милый, добрый барин,- сказала она,- само Провидение послало вас на помощь к этим бедным людям… к этой доброй девушке, которая беспорочна, как святая… и несчастна! Это раздирает сердце даже у меня, бедной служанки.

Тут ужасная старуха нашла нужным рассказать Леону самым трогательным голосом и с бесподобною беглостью невероятную историю, из которой можно было вывести заключение, что девица Евгения Гарен проводит дни и ночи за работою для пропитания своего отца.

Леон заплатил пять франков за историю привратницы и пошел наверх, на шестой этаж. Сердце готово было выскочить у него из груди в то время, как он постучался в двери.

- Войдите,- сказал голос, от которого он задрожал с головы до ног.

Он отворил дверь и остановился на минуту на пороге.

Казалось, что бедная мансарда сделалась не так печальна, благодаря двум луи, которые он подарил накануне. Немного нужно денег, чтобы придать вид довольства самому бедному жилищу. Старик был покрыт прекрасным новым одеялом и очень белыми простынями. Маленькая чугунная печка распространяла вокруг себя приятную теплоту. Возле печки сидела Евгения и шила.

Леон ничего не видел, кроме нее, очарование сделалось еще сильнее, нежели когда-либо, когда швея встала и, устремив на "его магнетический взгляд, слегка покраснела и поклонилась ему.

- Папа,- сказала она,- это господин Роллан.

- Да… это я… отец Гарен,- пробормотал Роллан в волнении.

- Ах! Мой добрый хозяин, да благословит вас Господь,- проговорил слепой плачевным голосом.- Ах, хозяин! У вас ангельское сердце.

Леон сел у изголовья больного, он спросил его о здоровье и долго разговаривал с ним, сам не зная о чем; дрожь пробегала по его телу и каждый раз, когда прекрасная Евгения устремляла на него свои большие голубые глаза, он чувствовал, что у него переворачивается вся душа. Таким образом прошло два часа, которые промелькнули для него, как сон.

Он молча пожал руку Евгении, обещал ей прийти на другой день в том же часу и ушел качаясь, как пьяный.

В этот вечер Роллан был рассеян и грустен, а когда Вишня, заметив в нем эту перемену, спросила, что с ним делается, он отвечал, что устал от ходьбы и что у него сильно болит голова. Леон в Первый раз солгчал своей жене.

На другой день он опять пошел на улицу Шарон и застал Евгению, как и накануне, за работой у изголовья ее отца. Он ходил туда и в последующие дни. Глаза швеи были постоянно опущены, и она держала себя так, как прилично честной девушке^; она говорила мало, краснела, когда Леон останавливал на ней свои отуманенные страстью глаза, и вот по прошествии восьми дней бедный Роллан, сам того не замечая, влюбился в нее до безумия.

Однако, стараясь скрыть свои дурные поступки, он прибегнул к хитрости и стал у себя дома притворяться веселым; он целовал свою жену по-прежнему, но его сердце уже не билось так горячо, как прежде. Ночью он спал беспокойно; его тревожили видения; ему чудилась женская головка, но это не была уже головка Вишни, с ее свежим, розовым личиком, с большими кроткими глазами, с прекрасными черными волосами и с розовым ротиком. Нет, это лицо было бледнее, окруженное пушистыми белокурыми волосами, Глаза этого лица были темно-голубыми и из них исходил чарующий, одуряющий блеск; это лицо было задумчиво и серьезно, как лицо падшего ангела, тоскующего о небе и любующегося своей губительной красотой.

Леон стал чувствовать необходимость уединения и потому каждый день, после ужина, находил предлог удалиться: то ему нужно было прогуляться, то идти в контору докончить счета. Иногда он стал запираться в своей мастерской и там, без свидетелей, принимался плакать, как ребенок.

Однажды он пришел к отцу Гарену ранее обыкновенного.

- Евгении нет дома,- сказал ему слепой.

Леона стала беспокоить ревность; где она? Он хотел уйти, но у него не достало для этого сил, и он прождал два часа.

Наконец Евгения пришла. Она держала в руке корзину и сказала ему, что ходила на рынок покупать кое-какие съестные припасы.

Увидя ее, Леон сперва покраснел, потом побледнел; он- забылся до такой степени, что стал упрекать ее за то, что она слишком надолго отлучается от отца.

Она потупила глаза; бедный работник увидел, что по ее щекам струятся две слезы, и он попросил у нее прощения и ушел в отчаянии, что огорчил ее; он сознался себе, что не участие к слепому вызвало его упреки, а ревность.

Леон начал ясно читать в своей душе и ужаснулся. Несмотря ни на что, он был честным и хорошим человеком, с простым и здравым умом, он уважал обещания, данные пред алтарем и очень строго смотрел на обязанности мужа и отца. Он полюбил Вишню, которая любила его и до сих пор; он сделался ее мужем, покровителем, их навеки соединила колыбель их дитяти; и честный человек говорил сам себе, что ему навсегда запрещено любить другую женщину.

Однажды вечером, сидя одиноко в своей конторе, он припомнил все это и дал себе обещание превозмочь себя, заглушить свою страсть, сходить к Евгении в последний раз, положить на кровать отца горсть денег и уговорить молодую девушку уехать с отцом на свою сторону, где теплый климат, может быть, исцелит его.

Леон хотел удалить Евгению Гарен из Парижа; он чувствовал свое нравственное бессилие; он понимал, что, если она останется, он не в состояний будет отказаться от свиданий с нею.

Он скопил несколько денег, в которых не давал никому отчета и которые выходили почти все на тайные вспомоществования бедным. Чтоб утвердиться еще более в своей решимости, Леон достал из ящика тысячу франков и положил их в кармам. Он имел намерение подарить их отцу Гарену с тем условием, чтоб он уехал на свою родину.

Когда он возвратился в свою квартиру, в ней царствовала глубокая тишина, все уже давно спали, утомясь от дневных трудов.

В спальне жены ночник, поставленный на камине, распространял вокруг себя слабый, матовый свет. Подле него стояла колыбель ребенка, закрытая тою же занавеской, которая покрывала постель матери.

Леон остановился на пороге, как будто бы угрызения совести и стыд мешали ему войти туда с сердцем, наполненным преступными желаниями, и занять свое место между двумя существами, которые должны бы были наполнить всю его жизнь. Он взглянул на свою жену, на целомудренную и прекрасную Вишню, и на ее дитя, розовое и белокурое, как ангел, душа которого, казалось, каждую ночь улетала на небо, между тем как его нежное тельце покоилось близ матери. Потом, проведя рукой по лбу, как будто бы желая прогнать неотступную мысль и преследующий его образ, он тихо приблизился к ним и, удерживая дыхание, открыл осторожно занавесь. Ему представилась прелестная картина. Ребенка не было в кроватке, мать положила его возле себя, она обняла его рукою и спала вместе с ним. Дитя, вокруг которого мать обвила свою прелестную руку, открыло ротик и улыбалось во сне. Мать, лицо которой было серьезнее спала, приложив губы к его головке, белокурой, как у херувима.

Мастер несколько времени любовался своим счастьем, представившимся ему в двойном виде, он не смел пошевелиться, не смел дохнуть. Губительный образ, демон с голубыми глазами, улетел на время из его воображения; счастливый отец почувствовал, что сердце его бьется, и ему показалось, что его супружеское счастье не отлетело от него. Он наклонился к спящим и хотел положить ребенка в кроватку; но, как ни старался освободить его от нежной руки матери, эта рука сжала его сильнее, и на лбу Вишни появилась складка; спящая мать ухватилась за ребенка так крепко, как будто бы ему угрожала опасность.

Потом, она открыла глаза и увидела мужа. Складка исчезла ср лба, серьезное выражение лица заменилось улыбкою, рука разжалась й отец мог взять ребенка и положить его в кроватку,

Образ Женни исчез.

На другой день Леон пришел в мастерскую с веселым и улыбающимся лицом.

Он много занимался в продолжение всего утра, принимал посетителей, заказы и много работников. Потом в субботу, в день платежа, Леон имел привычку с утра проверять кассу и отсылать разменивать деньги.

Когда он вышел из дому, около двух часов, и направился на улицу Шарон, он имел в кармане тысячу франков, которые хотел дать отцу Гарену и взять с него обещание уехать. Остановясь у двери дома, он опять почувствовал странный трепет сердца, который делался с ним каждый раз, когда он приходил туда; но он уже решился и потому храбро поднялся по лестнице.

Вдовы Фипар не было в привратничьей комнате, он никого не встретил на лестнице и дошел таким образом до мансарды.

- Войдите,- отвечал голос молодой девушки, когда Леон позвонил.

Леон вошел и вскрикнул от удивления.

Постель старика была пуста, молодая девушка была одна…

У мастера закружилось в голове. Ему пришлось в первый раз быть наедине с этой женщиной, производившей такие опустошения в его душе, и пришлось это именно в тот день, когда он пришел к ней в последний раз.

Молодая девушка сильно покраснела и встала, как будто она сама боялась остаться с ним наедине.

- Где же ваш отец? - спросил Леон дрожащим голосом.

Она опустила глаза и вздохнула.

- Он уехал сегодня утром,- отвечала она.

- Уехал! - воскликнул остолбеневший Леон,

- Ах! Господин Роллан,- тихо сказала Евгения, выказывая сильное замешательство,- простите ли вы нам?..

- Простить! - сказал взволнованный Леон,- в чем же вы виноваты?

Роллан уже забыл с каким геройским намерением он пришел. Он смотрел на Евгению и спрашивал сам себя: в чем она виновата пред ним.

- Господин Роллан, - сказала она взволнованным голосом,- вы были нашим благодетелем, вы спасли нас от нищеты, и я понимаю, что мы поступили дурно, скрыв от вас…

- Но… что же? - спросил Роллан, все более и более приходя в удивление.

Устремив на него свои лазурные глаза, она сказала ему тем голосом, от которого у бедного Леона кружилось в голове каждый раз, когда он слышал его звук.

- Скажите, вы простите нас за то, что мы могли огорчить вас?

- Обещаю вам, - отвечал Леон, у которого закружилось в голове.

Он сел, по обыкновению, подле нее и, казалось, намеревался слушать ее.

- Господин Роллан,- сказала она,- мы так несчастливы, так бедны, что может быть, не должны быть гордыми… и однако… мой отец горд. Каждый день, когда вы уходили, бедный отец принимался плакать и, благословляя вас, как Божьего ангела, он проклинал свой немощи и краснел, что обязан вам во всем… Столько-же как я сама краснею…- прибавила она прерывающимся голосом.

- Сударыня…- прошептал Леон.

- Потому, господин Роллан,- продолжала она, - что мы с отцом не обманываемся. Госпожа Роллан, ваша достойная жена, платит мне по пяти франков за работу, которая стоит один франк, и вы сами никогда не приходите сюда…

- Перестаньте, дитя мое,- сказал Леон, тронутый до слез,- ваш отец разве не был моим работником.

- Ну, так что же? - продолжала она.- Доктор, который лечит моего отца, сказал вчера утром, что' ему придется лечиться очень долго и что это будет стоить очень дорого, а так как доктор догадался, что мы не можем платить ему и покупать лекарства, он предложил принять его в госпиталь.

- Ах! - сказал Леон.- И он уже отправился туда?

- Сегодня поутру. О! Мой отец хорошо знал, мой добрый господин Роллан, что если бы вы узнали об его намерении, то воспротивились этому, что вы предложили бы ему еще денег… Поэтому, он ничего вам вчера не сказал, а решил оставить меня, чтобы упросить вас извинить нас.

И швея при этом хотела поцеловать у Леона руку и залилась слезами.

Бедный столяр совершенно потерял голову… Он уже не думал о слепом старике, не думал о своей жене, о своем ребенке; он все забыл в присутствии этой плачущей женщины, к которой его влекла непреодолимая сила.

- Что же касается меня, - сказала она,- я приду к вам сегодня поблагодарить вас и вашу супругу за все ваши благодеяния как я благодарю вас теперь от всего моего сердца, которое никогда не забудет…

- Вы будете благодарить меня после…- сказал Леон,- я еще ничего не сделал для вас… Подождите…

Она покачала головой, и улыбка блеснула сквозь ее слезы.

- Я перееду из этого дома завтра.

Если бы Леона Роллана поразило громом, он не был бы так ошеломлен, как от этих слов. Он пришел сюда с твердым намерением удалить из Парижа эту женщину, присутствие которой было так опасно для его счастья, решив увидеть ее в последний раз. Но, когда она предупредила его намерение и сама возвестила о разлуке, которой он только что желал, он вдруг так испугался, как будто бы она хотела увезти и сердце и жизнь его.

- Вы… выезжаете… из этого дома? - проговорил он, как бы не расслышав сказанного.

- Да,- отвечала она просто,- я нашла место горничной у одной англичанки, которая путешествует. Увы, что делать? Я буду зарабатывать деньги, чтобы помогать моему отцу.

В продолжение нескольких минут Леон хранил мрачное молчание. В его сердце происходила борьба - борьба ужасная, решительная, беспощадная… С одной стороны воспоминание о жене и ребенке шептали ему: «Отъезд этой женщины - твое счастье, твое спокойствие…». С другой стороны, его тревожил вид этой женщины, заплаканные глаза которой не потеряли магического и непонятного влияния… Наконец зло взяло верх над добром; порок остался победителем над добродетелью.

- Вы не уедете! - воскликнул он.

Она посмотрела на него с ужасом.

- Почему? Почему? - спросила она.

- Почему? - повторил он безумным голосом и в порыве горести.- Почему? Да потому, что я люблю вас…

И несчастный упал к ногам этого демона.

И в этот самый прискорбный и торжественный час ангел, хранитель ребенка Леона, ангел, стороживший счастье матери и спокойствие семейного очага, закрыл лицо свое белыми крылами и в слезах улетел на небо.

Бедная Вишня!