Баронет закурил вторую сигару и начал рассказывать:
- Это случилось за несколько дней до нашего отъезда из Нью-Йорка. В нашем путешествии не было недостатка в нечаянностях и приключениях. Нам было то хорошо, то худо. Американская полиция очень снисходительна; но нет на свете страны, которая была бы неудобнее для нашего промысла. Там скудно платят за дела. Одним словом, я вывез оттуда в Европу каких-нибудь сто тысяч франков, сумму ничтожную, если принять в соображение, что мы прожили в Америке три года. Однажды вечером, в то время, как я возвращался домой, мимо меня проехала карета, запряженная четверкой. В ней сидела женщина лет двадцати пяти или тридцати. У ней было лицо престранное и такое, которое никогда не забудешь. Для европейца, не посвященного в тайны скрещивания племен, эта женщина была белая; по ее костюму, ее можно было принять за смуглую парижанку. Для меня же она была женщина цветная, но не из тех, у которых есть в жилах частица черной крови, а смесь европейского и желтого племени, обожающего бога Сиву и верующего в рай Вишну. Все дикие Желания, все вулканические страсти этой расы, развившейся под тропическим небом, изображались на лице этого создания, одетого по-парижски, как будто бы для Лоншанского гулянья.
- Вы рассказываете превосходно, дядюшка,- прервал Рокамболь, - мне чудится что я читаю фельетон, слушая вас.
Баронет улыбнулся и продолжал:
- Эта женщина и я обменялись взглядами. Случается, что в простом взгляде угадываешь целую поэму. Я только взглянул на нее и понял, что в ее жизни есть драма; и она угадала по огненному взгляду, брошенному мною на нее, что я тот самый человек, которого она ищет. Повинуясь какому-то внушению, она велела остановить карету. Я также был привлечен точно каким-то странным волшебством к этой карете и устремил на нее свой испытующий взгляд, который, как тебе известно, проникает прямо в душу.
- Чего вы ищете? - спросил я.
- Искусного человека,- отвечала она голосом, в котором слышалась буря затаенного гнева.
- Вы безумствуете от любви,- сказал я,- ваша душа пылает гневом тигрицы, у которой отняли тигра.
- Да,- отвечала она,- я смертельно ненавижу.
- Мщение стоит дорого.
- У меня двадцать миллионов,- сказала она холодно.
Не слушая ничего более, я бросился к ней в карету. Она приказала ехать и вскоре мы примчались к решетке маленькой виллы, окруженной деревьями и находящейся за городом. Я выскочил из кареты и подал ей руку. Она повела меня в самую отдаленную комнату виллы, заперлась там со мною, посадила на кушетку и рассказала мне историю, которую ты уже знаешь.
- Я никогда не видала вас,- сказала она,- не знаю, кто вы, из какой страны, но я прочитала в ваших глазах, что вы тот самый, кого я ждала для того, чтобы отомстить за меня.
- Вы правы,- отвечал я, - я превосходный мститель. Чего вы хотите?
- Я люблю двоюродного брата и хочу выйти за него замуж.
- Для этого нужно, чтобы маркиза умерла,- сказал я.
- Знаю и это было бы легко сделать. У меня есть невольники, которым стоило бы сказать одно слово, чтобы они убили мою соперницу. Но он будет любить ее и после смерти, а я не хочу, чтобы он любил ее.
- Сколько вы дадите тому, кто уничтожит все эти препятствия, кто отстранит маркизу и доведет вашего кузена до того, что он будет любить вас?
- Сколько он потребует.
- Хорошо же,- сказал я,- в тот день, как вы сделаетесь маркизой Ван-Гоп и любимой женщиной, дадите ли вы мне пять миллионов?
- А она умрет?
- Она будет убита.
- Убита и забыта?
- Убита и ненавидима тем, кто ее обожал.
Она устремила на меня свои жгучий взгляд, который, казалось, читал в моей душе.
- Вы сказали, что она будет убита? - сказала она медленно.
- Да.
- Кем?
- Своим мужем…
Индианка вскрикнула от радости.
- Возможно ли это!
- В Парижу, когда я там, все возможно. Через год маркиза будет убита и проклята мужем, а через два месяца после этого вы выйдете замуж за вашего кузена.
Индианка встала, подошла к столу и написала:
«Квитанция на получение пятисот тысяч ливров у моего банкира Мортона в Лондоне.
Даи-Натха Ван-Гоп».
Потом она написала другую бумагу:
«Обязуюсь заплатить предъявителю пять миллионов.
Даи-Натха, маркиза Ван-Гоп».
- Вы впишете число в день моей свадьбы,- сказала она,- потому что эта бумага будет действительна только тогда, когда я выйду замуж.
На другой день, после получения этих бумаг, я уехал в Париж, обещав Даи-Натхе уведомить ее, когда ей придет пора приехать в Париж.
- И вы не видали с тех пор Даи-Натху, дядюшка? - спросил Рокамболь.
- Я видел ее вчера,- отвечал баронет,- она только что приехала и ждет…
Улыбка мелькнула на лице сэра Вильямса, и Рокамболь понял, что маркиза Ван-Гоп осуждена на смерть за пять миллионов.
- Дядюшка,- сказал Рокамболь,- можно ли спросить вас еще об одном?
- Я уже сказал тебе все.
- Да, о маркизе. Но госпожа Маласси?
- О, это только эпизод из нашей ужасной драмы, - сказал баронет,- по-видимому, между госпожой Маласси и маркизой нет ничего общего, но на самом деле эти две женщины не раздельны!
- Как? - спросил Рокамболь.
- Маркиз Ван-Топ дружен с герцогом де Шато-Мальи. Он обязан ему тем, что он ввел его жену в Сен-Жерменское предместье;
- Но госпожа Маласси?
- Она любовница герцога.
- Знаю.
- Герцог женится на ней… если его допустят до этого, и лишит наследства племянника.
- Следовательно, племянник интересует вас?
- Нет, но он даст пятьсот тысяч франков из наследства дяди, если тот умрет от паралича.
- Пятьсот тысяч франков не то, что пять миллионов. Индианка великодушнее.
- Несомненно, по есть еще другие причины, почему эти два дела должно вести в одно время. Во-первых, маркизу Ван-Гоп и его жене совершенно неизвестны отношения госпожи Маласси к герцогу; они знают только, что старый герцог влюблен в нее и намерен жениться на ней. Маркиза любит госпожу Маласси, как родную сестру, и, считая ее честнейшей женщиной, от всего сердца желает, чтобы этот брак совершился. У маркиза же есть еще другая причина, почему он желает того же самого; причина эта - ненависть от ревности. Он любит свою жену и ревнует ее даже к ее тени. Племянник, наследник герцога Шато-Мальи, представленный ему два года тому назад, ухаживал за маркизой и, хотя не имел успеха, но нажил через это жестокого врага в муже. Маркиз Ван-Гоп неотступнее всех прочих друзей герцога советует ему жениться на госпоже Маласси.
- И все тут? - холодно спросил Рокамболь.- До сих пор я не вижу достаточной причины соединять два эти дела.
- Настоящая причина заключается в следующем: две женщины легче погибают вместе, нежели в одиночку. Госпожа Маласси теперь в Таком возрасте, когда женщины страстно влюбляются. В тот день, когда она почувствует,, что влюблена, она поверит свою тайну маркизе, это взволнует маркизу, если Шерубин уже ухаживает за нею, и она в свою очередь доверится госпоже Маласси.
- Все это верно, дядюшка, но…
- Но? - повторил баронет, нахмурив лоб.
- Есть еще что-то другое…
- Может быть. Только это последнее слово моего дела, и ты больше ничего не узнаешь.
После этого, сэр Вильямс встал со спокойным видом человека, решившегося сохранить свою тайну.
- Наконец, дядюшка,- сказал Рокамболь, поняв, что больше ничего не узнает, - так как вы олицетворенная мудрость, я прошу вас простить мою нескромность.
- Прощаю тебя, мой сын.
- Я ограничусь последним вопросом о безделице… вопросом о том, сколько…
- Ага! Ты хочешь спросить о деньгах?
- Точно так, дядюшка.
- Что же ты хочешь узнать?
- Вот видите ли,- продолжал негодяй, - вы сделали меня вашим помощником, и я управляю, сообразно с вашими тайными наставлениями, всеми червонными валетами… Так вот что: было условлено, что в каждом деле добыча будет разделена на три доли: половина - вам, четверть - мне и остальная четверть - валетам.
- Что сказано, то сказано, мой сын.
- Так ли будут поступать в деле Ван-Гоп - Маласси?
- Почти так же, то есть: миллион - тебе, миллион - добрым людям… Клянусь честью! - воскликнул сэр Вильямс, прервав свою речь.- Вот приличное название для червонных валетов. Если хочешь, мы будем называть их всегда добрыми людьми.
- Очень хорошо. Только это составляет два миллиона, дядюшка.
- Потому что три я беру себе.
Баронет сказал это таким тоном, не допускающим никакого возражения. Поэтому Рокамболь смиренно опустил голову, не сказав ни слова.
- Милый друг! - сказал в заключение баронет.- Через год я думаю жениться на вдове графа Армана де Кергац и намерен сделать ей приличный свадебный подарок.
Говоря таким образом, баронет застегнул доверху свой сюртук.
- Позвони,- сказал он,- и прикажи проводить меня.
Он подошел к окну, отворил его и выглянул на улицу.
- Туман рассеялся,- сказал он,- экипажи ездят. Прикажи запрячь твоих лошадей. Твой кучер довезет меня до Пале-Рояля.
- Где и когда я вас увижу? - спросил президент червонных валетов.
- Через три дня…
Рокамболь поклонился и, позвав своего грума, приказал отвезти баронета.
Сэр Вильямс закутался в плащ, тщательно закрыл свое лицо и протянул руку своему помощнику.
- Прощай, каналья! - сказал он, смеясь.
- До свидания, дядюшка.
- Ты разойдешься с Титиной, не правда ли?
- Завтра же… Но другая?..
- Какая другая?
- Та, которая… наконец… вы знаете.
- Терпение, дружище! Все приходит в свое время, когда умеешь ждать.
Баронет вышел из спальни, и Рокамболь проводил его со' свечою по парадной лестнице до подъезда, где его ожидала карета. Рокамболь открыл дверцы и, почтительно посадив баронета в карету, закричал кучеру:
- В Пале-Рояль!
Карета быстро понеслась и остановилась перед Шато-д’О. Сэр Вильямс дал кучеру шесть франков и отпустил его. Сам же пошел пешком на улицу Валуа.
«А! - думал он дорогой.- У Рокамболя довольно хорошие способности, и я думаю, что сделаю из него что-нибудь, но он любопытен, плут… Он хотел узнать разгадку всего дела. Но разгадка эта - мое мщение, и только я один знаю все нити, связывающие тех, кого я ненавижу и которых мне выгодно уничтожить. Госпожа Рошэ и маркиза, герцог де Шато-Мальи и Арман, госпожа Маласси и Баккара… Между всеми этими людьми есть связь, все они - мои и псе попались в огромную сеть, которую я плету для них уже три года ежедневно и всечасно».
Вдруг сэр Вильямс остановился и стал прислушиваться к неясным и неопределенным звукам, которые по ночам выходят из гигантского города прямо к небу, как несвязный гимн или как нечестивая песня нового Вавилона,’ и он сказал сам себе:
- О, Париж, Париж! Ты настоящий Вавилон, настоящее поле сражения человеческих умов, настоящий храм, в котором зло имеет своих поклонников и своих жрецов; дух тьмы носится над тобою. Я хотел бы быть гением зла и летать коршуном над этим бурным морем человеческих страстей… О, Арман де Кергац! Ты, которого я ненавижу, как тьма ненавидит свет, ты был помешан в тот день, когда вызвал меня на борьбу.
Баронет пошел далее, обошел Пале-Рояль и, пройдя несколько улиц, он вошел в квартал Бреда и остановился при входе в сите Мартир. Намереваясь позвонить, он внимательно осмотрел верхние этажи дома, стоявшего по левую сторону сите. На пятом этаже он заметил в окне слабый свет.
- Хорошо,- сказал он,- кошечка ждет меня.
Он позвонил, чтобы разбудить сторожа сите, который дернул шнурок и, не выходя из Своей каморки, спросил номер дома, куда отправился так поздно баронет, потому что пробило уже два часа утра в церкви Лоретской Богоматери. Сэр Вильямс вошел в дом № 7 и поднялся по неосвещенной лестнице на пятый этаж. Там он постучался в дверь.
- Кто там? - Спросил женский голос.
- Тот, кого вы ждете,- отвечал сэр Вильямс.
«Надо признаться, - думал он, - эта будущая соперница госпожи Баккара живет немного высоко. Но завтра она спустится со своего чердачного царства на мягкие подушки коляски. Так идут дела сего мира!»
Дверь отворилась, и сэр Вильямс очутился, лицом к лицу перед дивным существом, какое едва ли могло создать воображение художника для изображения Магдалины еще не раскаявшейся.