Похождения Рокамболя. Книга 3. Клуб Червонных Валетов

XXIV.

Граф де Шато-Мальи приезжал к Эрмине в фаэтоне, которым правил сам. С ним был только крошечный грум.

Молодой граф был немного взволнован сценой, которую разыграл с настоящим драматическим талантом. За неделю перед этим он, может быть, покраснел бы от такого поведения. Но теперь жребий был брошен; при том же он говорил себе, что в любви все средства хороши, если они ведут к успеху.

Граф, утешая себя таким образом, подъехал к дому. Он имел прекрасное помещение на первом этаже и был человек со вкусом, который был заметен в мебели и в малейших подробностях его квартиры. Он умел соединить, что случается очень редко, богатство банкира со строгой простотой дворянина. Его столовая была украшена картинами, изображавшими охоту и рыбную ловлю, стоившими свыше шести тысяч экю. В прочих комнатах висели картины Мурилло и Гобема, китайские бронзовые вещи дивной, артистической работы; темно-серые обои, спальня с мебелью из старого дуба, доказывали, что граф ненавидел излишеств позолоты, зеркал и разных побрякушек, которые так любят выставлять напоказ некоторые театральные королевы и некоторые господа сомнительного вкуса.

Прислуга графа состояла из грума-британца, старухи-кухарки и араба, названного в противоположность с черным цветом,его кожи - Снежным Комом.

Снежный Ком, находившийся в столовой и с наслаждением растянувшийся на стульях, побежал отворить дверь своему господину и сказал, что его ждет какой-то незнакомец.

- Хорошо, - сказал граф, пройдя мимо.

- Вероятно он ожидал этого посещения. Он отворил дверь в залу.

У камина грелся человек, который сидел на стуле, вытянувшись так прямо, как автомат; он держал в руке палку с золотым набалдашником и меланхолично опирался на нее. На нем были надеты узкие панталоны с черными и белыми клетками, нанковый жилет и коричневый сюртук со стоячим воротником. На голове, покрытой рыжими волосами, была надета круглая шляпа, совершенно прямая, с незаметными полями. Одним словом, это был сэр Артур Коллинс в утреннем костюме, тот самый англичанин, которого мы видели на балу у маркизы Ван-Гоп и который был секундантом у виконта де Камбольх на дуэли с Фернаном Рошэ. Сэр Артур был истый великобританец. Казалось, все три королевства соединялись в нем.

- А-га! - сказал он, повернув голову с неловкостью, которая заметна во всех движениях его соотечественников,- вот и вы, my dear.

- Вот и я,- сказал граф,- здравствуйте, милорд!

- Aoh! - сказал англичанин, - я только баронет.

Граф сел.

- Ну, что? - спросил сэр Артур, не изменяя ни на минуту своего британского произношения.

- Я исполнил точь-в-точь ваши инструкции,- сказал граф.

- Показали ли вы письмо, которое я послал вам?

- Да, и я представил очень нелестную картину моей мнимой страсти к этой также мнимой женщине, которую вы называете Топазой.

Граф передал в точности описанную нами сцену, не пропуская ни одного важного факта.

Сэр Артур слушал его с серьезным видом, изъявляя, по временам, одобрение и кивая головою сверху вниз; потом, по мере того, как граф рассказывал о страданиях, о простодушном доверии, о неосторожном предоставлении себя Эрминою на волю его, живое удовольствие изобразилось на кирпичном лице баронета.

- Aoh! - сказал он наконец,- ваши дела идут хорошо, мой милый граф.

- Вы думаете?

- Без сомнения. Во всем, что вы рассказали ей - много правды.

- И Топаза существует?

- Конечно, потому что она писала.

- И ее зовут Топазой?

- Нет. Но это все равно.

- Совершенно. Однако, мне приятно думать, что она менее опасна, нежели можно предполагать по сделанному мною портрету.

- Ошибаетесь, вы еще не приблизились к истине.

Граф вздрогнул.

- Но В таком случае,- сказал граф,- мы совершаем гнусное дело.

Англичанин перестал улыбаться и устремил на графа тот тусклый и неподвижный взгляд, который составляет принадлежность сынов Альбиона.

- Вы шутите,- сказал он холодно.

- Я шучу так мало,- сказал граф,- что начинаю раскаиваться в том, что заключил с вами условие.

- Хотите разорвать его?

- Конечно! - проговорил де Шато-Мальи,- я очень хочу употребить все свои усилия, чтобы понравиться молоденькой, хорошенькой женщине, мужа которой я не знаю; но сделаться участником разорения ее мужа…

Англичанин пожал плечами.

- Aoh! - сказал он.- Вы не в полном рассудке, граф.

- Вы думаете?

- Я уверен в этом. Заметьте хорошенько, что не вы отдали г-на Рошэ в руки этой женщины, что вы не принимали никакого участия ни в ссоре, ни в дуэли, ни в похищении раненого.

- В самом деле,- сказал граф,- это довольно верно.

- Следовательно,- продолжал сэр Артур,- если Фернан Рошэ разорится, это до вас не касается… Ваше дело - а это дело, уже очень приятное само по себе, кажется довольно вознаграждается наследством вашего дядюшки, которое у вас отнимут, если я не помешаю,- итак, ваше дело состоит в том, чтобы понравиться госпоже Рошэ и не разориться.

- Вы думаете? Вы обещаете это мне?

- Во-первых, у него двадцать миллионов…

- Черт возьми! Я и не думал, что он так богат,- проговорил граф, оглушенный этой цифрой.

- Потом мы увидим.

- Милорд, -сказал граф хладнокровно,- вы не сам ли черт?

- Я хотел бы быть им,- отвечал сэр Артур флегматично,- к несчастью, я только ученик его.

Потом он прибавил, улыбнувшись:

- Начинаете ли вы понимать меня?

- Почти.

- Вы теперь уже друг и покровитель госпожи Рошэ - человек, на которого полагаются. Надежда, что вы возвратите ей мужа, что вырвете его от этой ужасной женщины, заставит ее сделать вам всевозможные уступки, пренебречь всеми приличиями. Она будет поступать с вами, как с братом..

- Но ведь я не возвращу ей мужа.

- Вы возвратите его.

Граф отскочил.

- Что вы говорите? - проговорил он.

- Завтра вечером у вас будет свиданье с нею, не правда ли?

- Да, в Елисейских полях, вечером.

- Ну, так вы подадите ей легкую надежду и назначите ей свиданье на другой день. Не худо выводить женщин немного из терпения. Она не должна привыкать видеть вас.

- Очень хорошо. Но что же я скажу ей тогда?

- Вы известите ее о возвращении мужа через три дня, не входя ни в какие подробности и потребуете, чтобы она не расспрашивала его и не намекала ни на письмо, ни на Топазу.

- А ее муж возвратится?

- Ну, да.

Граф посмотрел на сэра Артура с видом глубокого удивления.

- Но в таком случае,- сказал он,- мои надежды рушатся.

- Напротив того, в тот день, когда Фернан Рошэ возвратится домой, вы сделаете громадный шаг в сердце его жены.

- Вот этого-то я и не могу понять.

- Ах! Я забыл сказать, что он возвратится домой неожиданно, прогнанный Топазою и влюбленный в нее более, нежели когда-либо; он принесет жене мрачный взгляд, дурное настроение духа, наморщенный лоб, одним словом, все то, что характеризует мужа, любящего другую женщину.

- Что же из этого выйдет?

О! - отвечал сэр Артур.- Вы слишком любопытны сегодня, мой милый граф. Довольствуйтесь тем, чтобы в точности исполнять мри инструкции и верьте, что, если вы хорошо исполните вашу роль, через месяц госпожа Рошэ будет обожать вас, а еще важнее этого, ваш дядюшка, старый герцог де Шато-Мальи, навсегда откажется от женитьбы на вдове Маласси и не лишит вас наследства. «,

При этих словах сэр Артур Коллинс встал, надел шляпу на рыжие волосы, протянул руку молодому графу и ушел, насвистывая охотничью песню и ступая быстро и мерно, что и составляло одно из характеризующих его физических отличий.

Англичанин приехал в наемной карете как простой смертный. Он заставил везти себя в предместье Сент-Онорэ, к виконту де Камбольх, где он должен был переменить костюм и превратиться в кающегося грешника, в виконта Андреа, правую руку филантропа графа, Армана де Кергац, начальника добродетельной полиции, старающейся открыть и уничтожить тайное и страшное общество червонных валетов. Сообщения, сделанные Эрмине графом де Шато-Мальи, повергли бедную женщину в отчаянье. Напрасно говорил он ей, чтобы она надеялась на него и на будущее, напрасно он обещал ей возвратить Фернана; несчастная молодая женщина видела и понимала только одно, что ее муж неверен ей. Он, которого она любила и который любил.ее, ей казалось, что в ту минуту, когда она печалится и плачет о нем, не видя вокруг себя ничего кроме одиночества и уединения, он, может быть, держит руку ее ненавистной соперницы и смотрит на все с улыбкой.

Что она вытерпела в последующую ночь и на другой день, того никто не расскажет. И однако, она не изменила обещанию, данному ею графу; она не рткрылась матери, она молча глотала горькие слезы, отвергая все утешения, и хранила ужасное молчание.

Напрасно Bonpeoj к которому уже с час или два возвратился рассудок, напрасно бедная Тереза ухаживали за нею; Эрмина молчала и, казалось, жила только одною горестною мыслью: «Фернан не любит меня!»

Прошли следующая ночь и день и не принесли никакого утешения ее горю. У нее было только одно желание, одна забота: увидеть поскорее де Шато-Мальи, с которым еще накануне она не была знакома и который выказал ей такие теплые порывы дружбы и безграничной преданности, что она стала считать его с этих пор своею опорой и своим верным другом.

Когда смерклось, Эрмина вышла тайком из дому, как беглый преступник; она дошла пешком до площади Гавр, завернувшись в плащ и опустив на лицо густую вуаль. Там она наняла простор фиакр и приказала кучеру ехать в Елисейские поля.

Вечер был холодный, зимний, туманный. Елисейские поля опустели и имели печальный вид. Деревья были голы, а дорога покрыта черноватою грязью. Одинокий фиакр, который везли ма-ленькой рысью две клячи, имел погребальный вид, от которого становилось больно сердцу запоздавших прохожих, точно в этом фиакре везли осужденного или преступника. Никто не подумал бы, что ехавшая в нем женщина, унылая, с заплаканными глазами, скрывающая свое лицо под вуалью, как будто бы отправляющаяся на какое-нибудь худое дело, имела двенадцатимиллионное состояние и что за неделю перед тем она проезжала по той же дороге днем при солнечном свете в коляске, запряженной четверкой, рядом с молодым, красивым мужем, что на нее с завистью смотрела толпа и говорила: «Вот едет счастье, богатство и любовь!»

Конечно, ни одно свидание не было менее предосудительно, как то, на которое ехала эта бедная женщина. Она ехала на него для того, чтобы вырвать мужа из когтей ужасной женщины и спасти состояние сына от ее хищничества. И, несмотря на все это, Эрмина дрожала в продолжение всего пути, как осенний лист от ветра. Тайный голос говорил ей, что опасность, которой она сама подвергается, больше той, которую она хочет отвратить.

Фиакр остановился в назначенном месте. Эрмина, сердце которой страшно билось, бросила беспокойный взгляд вдоль аллеи лорда Байрона, но там никого не было. Граф заставил ждать себя. Это была хорошая политика; несчастная- молодая женщина ждала со страшным замиранием сердца целую четверть часа. Он не являлся…

Наконец вдали показался всадник, ехавший большою рысью.

- Это он! - прошептала Эрмина с таким волнением, как будто бы тот, которого она ждала с таким нетерпением, был любимый ею человек.

Это действительно был де Шато-Мальи. Он соскочил с лошади и, держа в руке шляпу, почтительно подошел к фиакру.

Эрмина была бледна и дрожала.

- Ну что? - спросила она глухим голосом.

- Со вчерашнего дня,- отвечал граф, - я сделал огромный шаг, я знаю, где находится ваш муж, знаю, где живет это отвратительное создание. Позвольте мне увидеть вас послезавтра, потому что сегодня я еще ничего не могу сказать… Надейтесь: я возвращу вам вашего мужа.

Эрмина хотела расспросить его.

- Нет,- сказал он,- не забудьте, что вы обещали повиноваться мне.

Он поцеловал ее руку и прибавил:

- Послезавтра будет воскресенье, приезжайте сюда в пять часов.

После этого граф молча сел на лошадь и уехал. Эрмина возвратилась домой еще печальнее, еще мрачнее, нежели была в

+Ь время, когда уехала из дому. Она ожидала, что узнает так много нового на свидании с де Шато-Мальи!..

Однако, благородные твердые души скоро привыкают к страданию, лишь бы был виден вдали хоть самый маленький уголок чистого неба, называемого надеждой, Эрмина плакала, Эрмина страдала от ревности, как от прикосновения каленого железа и, однако, она так сильно надеялась на обещания графа, что ждала возвращения неверного. В продолжение двух дней, которые должны были пройти до свидания с графом, Эрмина совершенно предалась своему ребенку, стараясь найти спасение в материнской любви, точно так же, как судно, разбитое бурею, старается войти скорее в гавань. Она прицепилась к колыбели своего младенца, как утопающий прицепляется к спасательному канату.

В воскресенье она явилась в назначенное время на свидание. Граф Шато-Мальи на этот раз не заставил ждать себя.

- Радуйтесь,- сказал он ей,- ваш муж возвратится;

И так как она задрожала от радости и волнения, то граф продолжал:

- В среду вечером он приедет Домой. Но ради самого неба, ради вашего спокойствия, ради вашего сына, ради моей преданности вам, слушайтесь меня.

- Говорите,- сказала она,- я буду слушаться.

- Довольствуйтесь объяснениями вашего мужа на счет его отсутствия. Верьте ему или притворитесь, что верите. Не произносите ни имени этой женщины, ни моего. Клянетесь Ли вы мне исполнить это?

- Клянусь!

- Благодарю! Прощайте.

Она возвратилась домой с Надеждой в сердце, уже простив мужа, и считала часы и минуты, которые оставались по словам графа до возвращения его.

История этого ожидания слишком длинна и потому перейдем через три дня.

В среду в восемь часов бедная Эрмина почувствовала, что вся ее жизнь зависит от одного звука - от звука.колокольчика. Когда же позвонят в него? В котором часу? Она не знала ничего; она поверила графу и каждый раз, когда дверь отеля отворялась, она чувствовала невыразимое замирание сердца; сидя в своем будуаре, она устремила глаза на стрелку часов и смотрела, как час проходит за часом. Пробило полночь… Он не возвращался!

Тогда она снова пришла в отчаяние и потеряла мужество; ее глаза наполнились слезами, ноги подкосились, как будто ее одолела непреоборимая усталость. Ей представилось, что женщина, похитившая ее счастье и ее спокойствие, стоит перед нею и говорит, смеясь: «Он не придет, потому что я не позволю, потому что он любит меня, а не тебя».

Вдруг, в то время, как пробило два часа, колокольчик отеля зазвонил. Эрмина почувствовала, что этот звон раздался у нее в сердце, а не в ушах.

- Ах! Это он! Это он! - говорила она.

Она хотела встать, хотела бежать к нему навстречу, броситься в его объятия и сказать: «Наконец, наконец я вижу тебя!» Но волнение не позволило ей сдвинуться с места, голос замер, дыхание остановилось. И она разбитая и обессиленная упала на диван в будуаре.