Похождения Рокамболя. Книга 3. Клуб Червонных Валетов

VI.

Комната, куда вошел баронет, была непомерно мала и плохо меблирована. Это была, в полном смысле слова, приемная дебютирующей грешницы. Мебель, скупленная в разных местах, поблекшие занавеси, этажерки с поддельным саксонским фарфором и дешевым хрусталем, старый ковер, покрывавший крашеный пол; закопченные часы из композиции, изображавшие какую-то мифологическую фигуру и стоявшие под колпаком между двумя канделябрами такого же металла,- все это напоминало роскошь бедняка во всей ее наивной наготе.

Но неприятное впечатление при входе в это жилище исчезало при виде божества, жившего на этом копеечном Олимпе. Это была девица лет девятнадцати или двадцати, маленькая, нежная, с белокурыми волосами, с большими темно-голубыми глазами, как будто бы отражавшими голубое небо востока, с прелестными ямками на щеках и со стройною, гибкою талией. У нее были детские руки и ноги, ангельская-улыбка, превращавшаяся подчас в демонскую, и широкий, белый, слегка выдававшийся лоб, выражавший ум. Женни, так звали ее, была еще только что вылупившейся- бабочкой, расправляющей свои крылья; но по ее взгляду, по ее очаровательным, адски соблазнительным движениям, можно было угадать, как велик будет со временем размер этих крыльев и как могуч их полет.

В двадцатилетнем возрасте Женни уже знала все, что должна знать женщина, вступающая на убийственное поприще, на котором мужчина делается ее врагом, осажденным ею городом, жертвою, предоставленною адским богам, Прометеем, сердце которого будет1 растерзано Коршунами с розовыми ногтями. Она еще не научилась всему этому, но уже все угадала.

Шестнадцати лет Женни вышла из школы и очутилась сиротою, зависящею от старого, распутного плута опекуна, укравшего у нее все состояние и предложившего ей взамен его, свою руку и свой ревматизм.

Женни не имела тогда ни куска хлеба, она не знала жизни и потому приняла предложение. В семнадцать лет Женни узнала, что ее муж почти разорен фальшивыми спекуляциями, а так как в пансионе ее научили только играть на фортепиано и поселили в ней любовь к роскоши вместо строгих правил, и потому что есть натуры, которые от рождения склонны ко злу и неисправлены воспитанием, а молодая женщина была одною из этих натур, то она предалась злу с любовью и искусством.

Она возненавидела мужа, а так как он украл ее состояние и осудил ее проводить молодость подле его угрюмой и ворчливой старости, она начала обдумывать медленно, не спеша, с гением каторжника, помышляющего о бегстве, как бы разорвать свой брак.

Однажды вечером молодая женщина легла спать подле своего подагрика мужа, мечтая о богатой жизни, р балах, о вихре удовольствий, в который легко кинуться Молодой, смышленой и прекрасной женщине с крутых высот добродетели. Поутру, когда проснулся ее муж, ее уже не было подле него. Птичка вылетела из своего гнезда.

С этой минуты Женни сделалась откровенной грешницей. Она была бессердечна и не чувствовала ни раскаяния, ни упреков совести. Убежав от мужа, она объявила войну общественному порядку и вступила на поприще, вооруженная красотою, демонски прелестною улыбкой, остроумием молодости и развратными наклонностями.

Она должна бы была найти у порога покидаемого дома экипаж, отель, лакеев; но если ум есть принадлежность женщины, то глупость есть принадлежность мужчины; и пока будет стоять свет, господа, называющие себя виверами и гордящиеся тем, что расточают много золота у ног потерянных женщин, эти господа пройдут с равнодушной улыбкой мимо молодой и прекрасной особы я преклонят колени перед тряпками, перед лоскутком кружев и перед банкой румян, прикрывающих поблекшую красоту, ищущую полумрак.

Женни была прелестна, ей было восемнадцать лет, но она не нашла ни экипажа, ни отеля и отправилась пешком в маленький антресоль улицы Флешье.

Сначала она начала пробовать свои тоненькие розовые ногти я свою улыбку над чиновниками, получающими около тысячи экю. Через год она поймала на удочку биржевого маклера, очень красивого молодого человека, который поселил ее в квартире а две тысячи пятьсот франков, в улице Лафит, завел, ей мебель я карету.

К несчастью, Женни не успела показать себя. Через три дня после его знакомства с ней, молодой человек был убит на дуэли.

Не было еще заплачено ни за мебель, ни за квартиру, ни за карету. У покойного был брат, человек положительный и нелюбезный, сделавшись наследником, он прогнал молодую женщину.

С этой минуты и до того дня, как она встретилась с сэром Вильямсом, Женни испытала много неудач.

Она была из тех женщин, о которых говорят: «У нее есть все задатки для успеха, но нет счастья!»

Испытывая беспрестанную нужду, она перешла из шестого этажа в антресоль, откуда была Выгнана слишком взыскательным хозяином.

- Неужели я не буду иметь когда-нибудь карету! - роптала она, проклиная свои неудачи.

Она встретила сэра Вильямса.

Баронет, как новый Диоген, искал женщину, которая ему была нужна для приведения в исполнение его ужасных планов. Ему достаточно было одного часа разговора с нею и быстрого взгляда на нее, чтобы понять, чего можно было ожидать от нее.

В тот день, когда валеты были собраны под председательством Рокамболя, Женни получила следующую записку:

«Ждите сегодня ночью с часу до трех утра, счастье может быть придет к вам в виде человека, которого вы видели вчера.

Баронет».

Действительно, баронет был точен и вовремя явился на свидание.

- Дитя мое,- сказал он, садясь у камина, в котором горели две тонкие головешки,- извини меня, что я тебя заставил ждать.

Женни пристально посмотрела на него.

- Я уже так давно жду кого-нибудь или что-нибудь, что научилась быть терпеливой.

Баронет казался восхищенным этим ответом.

- Ты права, дитя мое,- сказал он,- кто умеет ждать, тот всегда силен.

Молния блеснула в голубых глазах молодой женщины.

- О,- сказала она,- если, наконец, пришла моя пора…

- Она придет, будь уверена в этом.

Она улыбнулась, показав ряд белых зубов.

Сэр Вильямс навел лорнет, как знаток, на ее круглые плечи, на тонкую, нежную и дивно гибкую талию, на детские ножки и на маленькие ручки, украшенные прекрасными ногтями. Он любовался в особенности ее умным задумчивым лбом, ее глубоким взглядом, выражавшим непреклонную волю.

- Дочь моя,- сказал он,- если хочешь, мы поговорим.

- Хорошо, я вас слушаю.

- На прошедшей неделе я еще не знал тебя. Я видел тебя только раз и этого было достаточно, чтобы составить о тебе мнение, как о женщине с характером.

- Может быть,- сказала Женни скромно.

- Я не имею привычки говорить комплименты,- продолжал баронет,- но если не скрываю от тебя своих мыслей, то это значит, что я хочу иметь с тобою дело.

Сэр Вильямс сделал ударение на последнем слове.

- Я готова на все.

- Желаешь ли ты иметь небольшой отель на улице Монсей?

- Отель! - сказала ошеломленная Женни.

- Покойный барон д’О… построил его для своей любовницы, надо сказать правду, прелестной женщины, которая называлась Баккара…

- Я слышала про нее,- прошептала Женни с чувством тайного восхищения,- разве она разорилась?

- Нет, но она сделалась добродетельной, что почти одно и то же,- отвечал баронет.

Женни подняла глаза к небу и трагикомически, воскликнула:

- Еще одна погибшая женщина!

- Таким образом, ты можешь приобрести отель на улице Монсей.

- Он продается?

- Нет, он мой.

- Ваш? Боже мой!

И Женни поклонилась этому господину, одетому в полу-священническую одежду, в широкую квакерскую шляпу и которому, глядя на его лицо, можно было бы подать милостыню.

- Три месяца тому назад я приказал своему поверенному купить этот отель, и он недорого заплатил за него: всего сто шестьдесят тысяч франков с мебелью. Это почти даром.

- И… вы… мне… даете его? - спросила Женни, голос которой дрожал от волнения.

- Я сказал не совсем так… повторяю тебе, дитя мое, я имею дело к тебе.

Женни нетерпеливо топнула ногой.

- Посмотрим,- сказала она, - объяснитесь, чего вы ждете от меня? Не влюблены ли вы?

Она произнесла эти слова с иронией.

Сэр Вильямс отвечал улыбкой. Эта улыбка так изменила его лицо, что его сатанинская красота вполне проявилась.

- Эге! - сказал он.- Ты плохо рассмотрела меня, моя прелесть, потому что не заметила…

- Извините,- сказала Женни,- но вы так дурно одеты, что вам можно дать пятьдесят лет, а вам, может быть, тридцать.

- Двадцать девять,- сказал баронет спокойно.- Но речь идет не обо мне, моя крошка, и, если бы я захотел, ты полюбила бы меня для меня самого…

- Без вашего отеля?

- Без моего отеля.

Голос сэра Вильямса был полон уверенности и в то же время так насмешлив, что Женни вздрогнула.

- После этого вы, может быть, не такой человек как другие… Кто знает?

- Я, тебе уже говорил про отель улицы Монсей… Ты могла бы с завтрашнего дня переселиться туда. Тебе дали бы карету и трех лошадей.

Глаза Женни заблистали, как у хищного зверя, которому обещают добычу.

- Твоя прислуга состояла бы из горничной, кучера, кухарки и грума. Если ты будешь умницей, для тебя абонируют ложу в итальянскую оперу.

Женни слушала задыхаясь.

- Ах, я забыл! - сказал баронет.- Тебе дадут, кроме уплаты всех расходов по хозяйству, тысячу экю ежемесячно на булавки.

- А! - воскликнула Женни.- Вы хотите, чтобы я сошла с ума?

- Милая крошка,- отвечал баронет важно,- я значит очень полагаюсь на тебя, если так задабриваю.

- Задабриваете? Стало быть вы спекулируете?

- Я рассчитываю на получение довольно большого капитала.

- От кого это?

- От человека, владеющего двенадцатью миллионами.

- Двенадцатью миллионами, праведное небо! - прошептала Женни, задыхаясь.- Если бы мне попался в руки такой человек!

- Я хочу дать его тебе.

У Женни закружилась голова.

- Этот человек женат,- сказал баронет.- У него есть жена, которую он любит страстно.

- Его надо отвлечь от этой привязанности,- сказала холодно Женни.

- Я предоставляю его тебе,- сказал баронет, придав.этой. пустой фразе ужасное значение.

- Хорошо. Его возвратят вам таким, каким вы пожелаете.

- Я дам тебе три месяца сроку, моя крошка. Постарайся разорить его и возвратить мне идиотом, более мне ничего не нужно.

- А двенадцать миллионов?

- А! Это другое дело, но мы поговорим об этом после…

Я бескорыстен в настоящую минуту.

- Где же вы познакомите меня с голубком?

- Не знаю еще… Посмотрим.

- Можно ли узнать его имя?

- Боже мой, да. Его зовут Фернан Рошэ,- сказал баронет, встав при этих словах.- Прощайте… до завтра.

- Прощайте, папа, - сказала трепещущая Женни, взяв свечу и провожая баронета.

Сэр Вильямс сделал шаг и возвратился к ней.

- Кстати,- сказал он,- у тебя нет другого имени кроме Женни? Это имя вульгарно и ничего не говорит.

- Придумайте другое.

- Есть много тебе подобных, моя дочь, которые принимают аристократические имена, но это глупо. Г-жа Фонтень, переименовавшая себя в де Бельфонтень, все-таки осталась бывшей прачкой, а г-жа Сен-Альфонс все-таки Альфонсина. Никто не верит этим титулам, которые впрочем и не бросаются никому в глаза. Нужно выбрать имя пооригинальнее, попричудливее, нечто вроде топаза или изумруда… Черт возьми! - перебил сам себя сэр Вильямс.- У тебя чудные голубые глаза, ты назовешься Бирюзой.

- Это мило! - сказала Женни.

- Прощай, Бирюза! - сказал баронет.- Завтра тебя перевезут на улицу Монсей.

Сэр Вильямс вышел из улицы Мартир и направился к отелю де Кергац, куда пришел на рассвете.

В то время как он тихо проходил через двор, он увидел свет в окнах второго этажа.

- Вот как! - сказал он.- Бедный Арман все еще сидит за работой. О, примерный филантроп!

Вместо того, чтобы украдкой пройти в свою комнату, баронет принял опять тот, смиренный и добрый вид, с которым всегда являлся к своему брату, и постучался в дверь кабинета господина Де Кергац.

- Войдите, - сказал удивленный Арман.

Граф провел всю ночь за письменным столом.

- Как! - воскликнул он, увидев брата,- ты до сих пор еще не ложился, мой милый Андреа.

- Я только сейчас возвратился домой, брат.

- Неужели?

- Да, я провел ночь в городе, так как вы сделали меня начальником вашей полиции, милый брат, - сказал он улыбаясь,- то я должен же был исполнить свой долг.

- Уже?

- Уже. Я напал на след. Червонные валеты попались мне в руки.

- Как? - сказал г-н де Кергац.- У вас уже есть улики?

- Тише! - отвечал Андреа.- Улики еще так слабы, что я пока ничего не скажу вам. Прощайте, брат.

И он ушел точно так же, как пришел, повесив голову, потупив глаза: как ходят великие преступники.

«Бедный брат!» - подумал де Кергац.- «Какое раскаяние!»

Баронет поднялся в свою комнату, находившуюся под самой крышей, и заперся в ней; после этого он сел к столу, отворил ящик, запертый на ключ, и достал из него толстую рукопись, которую и разложил перед собой.

На первой странице тетради было написано: Журнал моей второй жизни.

Андреа раскаявшийся, Андреа святой, облеченный в власяницу, вписывал каждый день несколько строк в этой тетради.

- Вот, однако,- проговорил он со своей адской улыбкой,- довольно толстый памятник терпения. Ежедневно тридцать строк, тридцать строк, выражающих мое раскаяние и тайную любовь, которая сжигает меня!.. Честное слово, это я славно придумал: я поместил в главе первой страницы: «Книга моей жизни, никто не будет читать ее - я пишу для самого себя». Из этого выйдет то, что однажды нечаянно я забуду ключ в ящике, который будет заперт так неплотно, что в нем будет видна эта тетрадь. Арман прочитает ее и когда увидит фразу, вроде этой.

Баронет открыл тетрадь и стал читать:

3 декабря.

«Ах, как я страдал сегодня вечером!.. Как Жанна была хороша!.. Жанна, которую я люблю в своей мрачной жизни, как ночная птица любит свет, как заключенный - свободу. Боже мой! Простишь ки Ты меня когда-нибудь и разве Ты не видишь, что их ласки, их поцелуи в моем присутствии… О, Боже! Я сам сделал орудие моей пытки в тот день, когда похитил Жанну для удовлетворения своей мести, я полюбил ее с того дня, когда мой нечестивый поступок вырыл пропасть между нею и мной».

- И так далее! - проговорил баронет, захохотав, как демон.- В тот день, как Арман прочтет это, он будет в состоянии умертвить себя чисто из братской любви для того, чтобы предоставить мне трогательное право жениться на его вдове.

Сэр Вильямс взял перо, чтобы написать ежедневные тридцать строчек, думая о Фернане Рошэ, которого он хотел погубить раньше других.