Полуночная земля

Сны о черной воде и белых скалах

Во взгляде госпожи была тревога — не страх, по крайней мере пока. Тревога, растерянность и недоумение. Особенно ясно они читалась по утрам, когда госпожа Дайну просыпалась, становились почти не видны днем, словно скрывались в ярко-синей глубине ее глаз, и снова проступали с наступлением темноты. Как сейчас — прежде чем удалиться в спальные покои дворца, она быстро обняла Леу, и та почувствовала, как руки госпожи подрагивают.

— Госпожа…

— Иди, — ласково сказала та и улыбнулась, но глаза выдали ее. — Иди, Леу. Не волнуйся. Это ведь только сны. Добрые сны. Мы, наверное, просто пока не понимаем их значения.

«Не волнуйся». Леу сердито ворчала себе под нос, быстрым шагом спускаясь по ступеням. За ее спиной закрылись створки высоких деревянных дверей дворца, двое стражей из дружины господина Диана, замерли под льющими теплое золото светильниками. «Не волнуйся». Кто бы говорил. Как будто это она, Леу, уже которую ночь мучается этими дурацкими снами, как будто это ей не помогают ни приготовленные целителями настойки, ни даже средства старого монаха-травщика. Как будто это она… «Не волнуйся»!

Леу оглядела площадь перед дворцом, разбегающиеся в стороны от нее узкие улочки, аккуратные деревянные строения, украшенные резьбой, с мягко светящимися окнами и высокими острыми крышами, покрытыми зеленью. В небе тонким серпом среди россыпи звезд висела новая луна, под ветерком шелестели деревья. На первый взгляд казалось, что Чертоги Под Зеленой Крышей застыли в тихой безмятежности, но она кожей ощущала, как все вокруг настороженно затаилось, как сам воздух вот-вот заискрится от повисшего в нем напряжения.

И даже дома не спасешься от всего этого, потому что у родителей в глазах те же тревога и непонимание, что и у госпожи Дайну. Те же сны мучают их каждую ночь. И это ей говорят — не волнуйся! Ладно…

Леу вздохнула и решительно зашагала через площадь, Прямо по одной из улочек, потом вдоль тихого темного озера, к мерцающим на том его берегу огням селения людей. И чем ближе они становились, тем легче дышалось. Уходило чувство, будто тебе на плечи давит что-то тяжелое, даже настроение улучшилось.

Здесь все было другим — другие звуки, другие запахи, даже сам воздух, кажется, чем-то отличался от привычного Леу — как будто люди принесли в лес часть своего мира. Хотя, если подумать, так оно и было. Двенадцать лунных кругов назад, только появившись здесь, они ютились в шалашах и землянках, потом стали рубить лес и строить дома. Хотя фаэйри помогали им в этом, жилища беженцев совсем не походили на здешние — без резьбы и других украшений, приземистые и длинные. Люди расчистили немного земли, разбили огороды, построили загоны для немногочисленного скота, который успели спасти, и охотно обменивали овощи, молоко и сыр на дичь. Охотиться они почти не умели, эльфы же ничего своего не выращивали, довольствуясь собранными в лесу ягодами и травами, так что обе стороны были довольны. Но при этом беженцы все же относились к фаэйри с осторожным боязливым почтением и почти не появлялись в Чертогах, если не считать монахов и изредка возвращающихся из-за магической завесы госпожи Дайну лазутчиков.

Вот как сейчас — увидев Леу на единственной улочке селения, люди кланялись, прижимая руку к сердцу, некоторые поспешно освобождали дорогу. Ей было неловко. Сколько раз уже просила их перестать… Некоторые окликали Леу — «вечер добрый, госпожа, да благословит вас небо, госпожа». Старушка, что сидела на завалинке у одного из домов, знаком попросила ее обождать, скрылась внутри и вернулась, сжимая в покрытых морщинами ладонях кружку с молоком.

Леу заулыбалась. Молоко она полюбила, едва попробовав, и была готова пить его хоть каждый день. Она сердечно поблагодарила старую женщину, с удовольствием осушила кружку и отправилась дальше. Не успела пройти и пары десятков шагов, как Леу снова окликнули — на этот раз тот парень, что в ночь, когда на монастырь напали венардийские солдаты, застал ее в келье Мартина. Кажется, Мерфи. Леу все еще было непривычно видеть его в обычной одежде вместо синей рясы. Несколько лунных кругов назад этот Мерфи испросил у нового старшего монаха разрешения уйти из монастыря, и теперь жил в поселке беженцев со своей подругой. Сейчас они вместе, Мерфи и высокая черноволосая девушка, стояли в дверях своего домика, улыбались и махали ей. Леу помахала в ответ.

Костры поселка остались за спиной, улочка становилась все уже, превратившись в тропинку, а та через некоторое время вывела ее к темнеющему посреди опушки монастырю. На самом деле он совсем не походил на прежний — вместо дюжины каменных строений, обнесенных стеной — длинный деревянный дом, где жили монахи, с двумя небольшими пристройками. Из рассказов Мартина Леу знала, что раньше они занимались тем, что переписывали и переводили книги и принимали паломников, которые хотели взглянуть на когда-то упавший с неба камень, но почти все книги погибли в огне, а камень попал в руки красным монахам, которые пришли в ту ночь вместе с солдатами. Вместо этого братья Чистого неба, как они называли себя, взялись помогать живущим в поселке старикам, выхаживать больных и заботиться о потерявших родителей малышах. Раньше их общение с крестьянами не поощрялось, а с женщинами — и вовсе было запрещено, но главный монах — он умер вскоре после бегства в лес, Мартин рассказывал, что однажды утром, произнося молитву, старик вдруг осекся, прижал руку к груди, упал, и его свет внутри погас, прежде чем он коснулся земли — успел отменить запрет, а его преемник по имени Бирн подтвердил это решение. Так что теперь братья большую часть дня проводили в поселке, иногда появлялись в Чертогах, а к себе возвращались трижды в день, чтобы помолиться.

И в этот раз Леу еще издалека услышала мерный хор голосов, доносящихся из раскинувшейся за монастырем чащи, а когда подошла ближе, фигуры в синем одна за одной стали возникать из сгущающихся теней.

Леу на миг остановилась, присмотрелась, и, конечно тут же нашла взглядом Мартина. Узнала его, несмотря на темноту, которую с трудом развеивал падающий из открытых дверей пристройки-трапезной дрожащий неяркий свет, несмотря на опущенную голову и почти скрытое под капюшоном лицо.

Невольно улыбаясь, Леу позвала его по имени. Мартин поднял взгляд и улыбнулся ей в ответ.

По дороге назад к озеру Мартин рассказывал о забавных выходках детишек, за которыми присматривал днем.

— Когда им принесли поесть, подходит ко мне Эшлин… ну, может помнишь, пухлощекая такая, подходит ко мне, в руке держит лепешку и спрашивает, не хочу ли я немного. Я говорю, мол, конечно, спасибо, и руку протянул. Эшлин кусок отломила, тянет мне, а потом в последний момент остановилась, подумала, разорвала его надвое, от меньшей части еще половину откусила, что осталось мне отдала, и ушла довольная.

Мартин тихонько рассмеялся.

— Всего три года, а хитрая, как… Леу, ты в порядке?

Она передернула плечами.

— Да. Все хорошо.

Впереди снова показалось озеро, темное и тихое, в черной воде дрожали искорки звезд. Они в молчании вышли на берег, к большому покрытому мхом валуну, окруженному зарослями высокой травы. Встречаясь, Леу и Мартин иногда отправлялись бродить в лес, иногда, особенно по вечерам, приходили сюда. Ей здесь нравилось. В воздухе немного отдающий горчинкой запах водяных цветов, над головой серебряная луна, ярко горят костры в поселке, так, что иногда спиной чувствуешь их тепло, через озеро мягко мерцают огни Чертогов.

Леу, как обычно, взобралась на валун, скрестив ноги, так, чтобы не мешали длинные полы кафтана. Мартин садиться не спешил.

— Точно? Мне кажется, что-то не так. Ты… — он замолчал, подбирая нужное слово, прищелкнул пальцами, потом сдался и перешел на язык людей — его еще называли эйрийским: — Не помню, как это будет по эльфийски… какая-то сама не своя.

Мартин уже вполне прилично говорил на языке фаэйри, но иногда, как сейчас, например, забывал некоторые слова. К счастью, Леу к этому времени сама успела неплохо поднатореть в эйрийском, потому что говорящий камень больше не мог помочь им.

Это случилось пару лунных кругов назад, примерно тогда же, когда начались сны. Камень вдруг стал терять свое волшебство, все чаще и чаще отказывался переводить слова, и вскоре превратился в обычный кусок породы, серый и холодный. И судя по донесениям лазутчиков, которые незаметно для держащих лес в кольце постов и лагерей венардийцев выскальзывали из-под завесы, добирались даже до столицы и до северной и восточной границ, магия ушла и из других сокровищ фаэйри. Браслеты судьбы, рассказывали они, тоже потеряли свою силу.

В первые месяцы после сражения в монастыре и бегства уцелевших монахов и крестьян в Чертоги венардийские отряды входили в лес, но раз за разом терялись в чаще. Они бесцельно плутали, палили из арбалетов во все стороны, стоило хрустнуть сучку под ногами у одного из них или зашуршать листве, и в конце концов вываливались из-под тени деревьев там, где начали путь, перепуганные и сбитые с толку. Тогда они изменили тактику и попытались поджечь лес, но из крон и из-за стволов деревьев в солдат летели стрелы и венардийцы бежали. Видя, что это не помогает, командиры погнали в чашу отряды воинов с золотыми браслетами, но господин Диан сам выехал к границе Чертогов, поднял руки, и браслеты раскололись и попадали в траву. Венардийцы снова откатились назад под градом дротиков и стрел фаэйри, бросая оружие и факелы, а многие так и остались лежать под деревьями. Все, что оставалось людям короля — это взять лес в осаду, однако это не мешало храбрецам из деревенских, которые хотели отомстить за погибших родных и друзей. Одевшись в снятую с убитых солдат броню, они время от времени совершали вылазки в венардийские лагеря и ходили в далекие разведовательные рейды. Новости, которые они приносили, были, впрочем, не слишком хорошими.

По всей Эйрии, а судя по слухам и в других частях королевства, начались гонения на орден Чистого неба. В монастырях проходили обыски; королевские шерифы в сопровождении солдат потрошили библиотеки, налагали штрафы, если находили рукописи, которые им казались подозрительными или крамольными, сами книги конфисковывали. Монахов допрашивали, некоторых хватали и увозили куда-то, хранящиеся у них реликвии отбирали и передавали ордену Рассвета. То ли венардийский король просто срывал злость из-за того, что не мог добраться до укрывшихся в лесу монахов, то ли решил, что в сговоре с фаэйри состояли все братья Чистого неба, сколько их было.

А теперь, когда браслеты превратились в бесполезные золотые и медные обручи, все стало еще хуже. Все больше монахов в синих рясах забирали из монастырей под охраной. Монастырские земли с деревнями отбирали в пользу венардийских баронов и графов или передавали рассветным братьям, и ходили слухи, что сам орден вскоре будет распущен. Когда в его защиту выступили

другие ордена — братья Северной звезды и Солнечные сестры, преследования обрушились и на них.

— И вот тут, как бы получше сказать, одно за другое цепляется, — сказал один из вернувшихся недавно разведчиков. Леу услышала обрывок его разговора с господином Дианом и старшим монахом, когда вошла в дворцовый зал с каким-то поручением от госпожи. — Оно ведь как, пока синих монахов тиранили, народ ворчал, но на рожон не лез. А как Солнечные сестры и братья Северной звезды за ваших вступились, а король за них принялся, тут уж людям стерпеть труднее. Не в обиду вам будет сказано, отец… прежний настоятель Веречье не обижал, за хлеб и прочее съестное всегда платил честно, а уж за то, что вы нас тогда от колдовства браслетов спасли и у себя укрыли, да и теперь не бросаете, мы по гроб жизни обязаны будем… только ваши-то, синие, большей частью в своих монастырях сидят и книги читают, а другие ордена больных лечат, голодных кормят, ну и так далее. Из-за вашего брата люди вряд ли бы против королевской воли пошли, а вот как начали белых монахов и Солнечных сестер обижать, так, мы слыхали, народ за оружие стал браться. И селяне обычные, вроде наших, и городские, и даже вроде бы благородные господа, особенно те, у кого венардийцы землю отняли. Восстания пока мелкие, давят их по одному, конечно, но лиха беда начало…

Леу вздохнула. Ну конечно, что-то не так. По дороге через поселок ей стало чуть веселее, и совсем полегчало, когда она увидела выходящего из леса Мартина, но от мрачных мыслей избавиться непросто. Они вьются над головой, как черная туча, не отлучаются надолго, возвращаются и давят, давят…

— Опять сны? — спросил Мартин.

Леу молчала, не мигая глядя на дрожащие на том берегу огни. Он терпеливо ждал.

— Да. Всем снится одно и то же. — наконец сказала она. — Сначала было черное холодное море, на воде плавают огромные глыбы льда, и небо тоже черное и ледяное. Ну помнишь, я рассказывала. А теперь сны изменились. Госпожа, и мои родители тоже, и остальные, говорят, что видят берег, но он тоже пустой и мертвый. Камни, снег, и белые ледяные скалы почти до самого неба. В небе луна, и из-за скал льется свет. И…

Она осеклась. Перед глазами у Леу возникла эта картина — мертвая вода, тянущаяся до горизонта, пугающие своим размером ледяные глыбы, берег без единой травинки или цветка, серые камни, стеной уходящие вверх белые скалы, И луна. Луна, мать фаэйри, всегда такая добрая к своему народу, сейчас казалась холодной, враждебной, внушающей страх. И еще больший страх накатился на нее, когда непроглядно-черное небо над скалами озарилось идущим откуда-то из-за них светом.

— Леу? — настороженно окликнул Мартин. Она вздрогнула и пришла в себя.

— Это Полуночная земля, — сказала Леу. — Место, откуда пришли фаэйри и куда уходят те, кто уснул или погиб. Никто не знает, какая она и где находится, но это точно Полуночная земля. Госпожа проснулась и просто знала это. И все остальные тоже. Господин Диан, отец с матерью, все. Только мы…

Снова повисла тишина, только со стороны поселка людей слышалась негромкая мелодия. Кто-то играл на свирели.

— Я не понимаю! — взорвалась она и саданула рукой по поверхности валуна. Разбила бы ладонь в кровь, если бы не мягкий скользкий мох. — Не понимаю, что происходит! Почему камень больше не работает⁈ Что это за дурацкие сны⁈ Почему я их не вижу? Почему Дейлла не видит, Грес не видит? Почему эта чушь снится только старшим⁈

— Леу…

— И никто не может понять! Госпожа говорит, что все хорошо, но я же вижу, как эти проклятые сны ее мучают. И именно сейчас, когда луна позволила ей понести ребенка! Ей нельзя переживать, а из-за этих…

Мартин легонько сжал ее ладонь в своей.

— Я сны толковать не умею, — сказал он. — Но знаю точно, что разбив себе руку ты ей не поможешь. И не беспокойся насчет ребенка госпожи Дайну. Мы трижды в день просим небо о них обоих. Ребенок появится в срок и будет здоровым.

Он помолчал, потом вздохнул.

— Может, стоит просто подождать и посмотреть, что будет дальше. Ты же сама сказала, сначала во снах было море, теперь берег, да и за горами там что-то есть. Может, ты зря боишься, и там окажется что-то… не знаю, доброе. Что-то прекрасное. — Мартин смущенно усмехнулся. — Прости. У меня плохо получается утешать, я понимаю, но…

Леу подняла взгляд и удивилась, вдруг обратив внимание, как он изменился со дня их первой встречи. Трудно было это заметить, конечно, они ведь часто виделись с тех пор, но сейчас Леу поразилась тому, как Мартин вытянулся за это время. Длинные волосы, кажется, стали чуть темнее, черты лица обозначились резче, над губой появился еле заметный пушок.

— Да помолчи, — буркнула она. По правде говоря, Леу стало легче, как только Мартин взял ее за руку. В его касании было что-то успокаивающе-теплое, но Леу не собиралась говорить ему об этом. Это было бы… странно. Да. Странно и неловко.

Они еще какое-то время сидели на берегу, слушали свирель, разговаривали. Потом Леу ушла. Возвращаться не особо хотелось, но рано утром ей снова нужно было явиться во дворец, да и Мартину нельзя было засиживаться, ведь в монастыре побудку играли с самым рассветом.

Леу легко шагала между деревьями, между тенями, которые отбрасывали светильники в их ветвях, и чувствовала, как тревога снова покалывает ее острыми ледяными иглами.

Что-то приближалось.