Полутона

Глава двадцать четвертая

Меган не знала, зачем Робинсон вызвал ее в кабинет, но по лицу главы Департамента поняла, что разговор будет крайне серьезным.

Так и оказалось.

– Не знаю, как тебе удается так мастерски распутывать дела, связанные с существами древней крови… – начал Ротриден.

Меган сдержано улыбнулась. Она знала, но раскрывать свои секреты перед начальником не спешила.

– Главное, что тебе это удается. – Робинсон положил на стол локти и переплел пальцы. Складка меж бровей стала еще отчетливее. – В Кенгьюбери объявился убийца, чьими жертвам становится исключительно древняя кровь.

Улыбка Меган побледнела и растаяла.

– Как многих он убил?

– Определить сложно. Многие дикие древние обитают в Ямах, а там, сама понимаешь, со статистикой беда. Вполне возможно, что его недовольство вызывают именно прижившиеся среди людей носители древней крови. Таковых, убитых похожим образом, уже пятеро. Двое бааван-ши, двое вервольфов и берсерк.

Ноздри Меган раздулись, она невольно подалась вперед, но в остальном ничем не выдала своих эмоций. Заперла их внутри, словно в старинном кованом сундуке. Бааван-ши, вервольф и берсерк… Проклятая троица, на которых, наряду с полуночными колдунами хаоса и крови, упорно возлагали ответственность за большинство жестоких убийств.

Она ненавидела тех, кто был столь недалек и ограничен, чтобы винить существ древней крови во всех грехах.

В венах Хьелля текла древняя кровь.

Он признался Меган в этом на первом же свидании. Не стал скрывать, даже прекрасно зная отношение большинства людей к таким созданиям, как он.

Обычные люди, плохо знакомые с антропологией и этнологией людей и существ древней крови, считали таких, как Хьелль, берсерками. Однако это не совсем так. Он был ульфхеднаром8. А значит, воином, одержимым духом волка, одаренным не Одином, а Фенриром – великим чудовищным волком, что, по легендам, в день Рагнарека проглотит солнце и погрузит весь мир во тьму.

Однако у ульфхеднаров и берсерков было кое-что общее: способность впадать в сверхъестественную ярость. Этот дар, имеющий под собой божественную природу, превращал их в безупречных воинов – невероятно сильных, стремительных и почти непобедимых.

Хьелль нашел в себе смелость признаться в том, кто он такой, даже после ее откровения. Когда он спросил, как так вышло, что их встреча в уютном, погруженном в полумрак ресторане – едва ли не первое полноценное свидание в ее жизни, Меган неожиданно для себя все ему рассказала. О том, что ее отец убил ее мать, а потому она с детства – и подсознательно, и осознанно – не доверяла мужчинам. Она выпалила это на одном дыхании и изумленно осеклась.

Стоило ли говорить, что подобная откровенность была ей совершенно не свойственна? Меган привыкла прятать эмоции за сдержанными улыбками и взвешенными словами, тщательно отмеряла злость, даже выходя из себя. Она была убеждена: эмоции делают нас слабыми. Признание того, что в ее жизни что-то идет не по плану – слабость. Любой разговор о произошедшей в ее детстве трагедии – подсознательная попытка вызвать у собеседника жалость. А значит – еще одно проявление слабости.

Так почему же тогда ей захотелось обнажить свою душу и все свои уязвимости перед тем, кого она почти не знала?

Хьелль побледнел. Сказал, с горечью и сожалением, что она этого не заслужила. А потом, твердо: «Ты должна кое-что обо мне знать».

Меган слушала его и цепенела. В те времена она сама была пусть не так недалека и ограничена, но глупа и все же порой позволяла предрассудкам взять над собой верх. Она представила, как их отношения будут выглядеть со стороны: девушка из хорошей (когда-то) семьи, старший инспектор Департамента встречается с… ульфхеднаром. Пусть не существом, но человеком древней крови.

Как она, девушка из расколотой надвое семьи, в ком с детства зрела ненависть к любому проявлению насилия, будет встречаться с тем, чья сущность – сверхъестественная и порой неконтролируемая ярость?

Конечно, Хьелль уверял ее, что давно уже приручил свою суть. Но как много девушек и женщин стали жертвами тех, кто до последнего уверял, будто изменился? При всей симпатии к скандинавскому красавцу Меган не готова была принимать его слова на веру.

Хьелль обещал, что даст ей столько времени, сколько будет нужно, чтобы довериться ему. Он был терпелив. Он был осторожен и нежен. Он не дал ей ни единого повода усомниться в нем. Теперь, когда Меган знала Хьелля как саму себя, теперь, когда он стал для нее родным человеком, она устыдилась того, что ему пришлось доказывать ей: его не нужно бояться.

И все же порой в голове возникала навязчивая мысль: все же почему она начала встречаться с берсерком? Хотела, быть может, даже ценой собственной жизни доказать, что все мужчины таковы, как она всегда и подозревала? Что в каждом из них таится нечто темное, разрушительное? Или, напротив, хотела убедить и себя, и весь окружающий мир, что ее отец – дефект, недочет, ошибка природы? Доказать, что даже берсерку под силу укротить собственную тьму?

Как бы то ни было, Хьелль изменил ее и в этом. И хороша в делах, в которых жертвами становились существа древней крови, Меган была еще и потому, что горела желанием поймать истинных чудовищ. Убийц, возомнивших себя святыми карателями.

– Меган? – осторожно позвал Робинсон.

Возможно, не в первый раз.

Она поморгала, усилием воли возвращая себя в реальность.

– В общем, дело щепетильное, – вздохнул Робинсон.

Еще бы. Все, что связано с существами древней крови, так или иначе связано и с Трибуналом. Он и без того в последнее время нередко подвергался нападкам со стороны активистов, которые настойчиво пытались убедить общественность в том, что трибуны «превышают свои полномочия» по отношению к существам древней крови. Нельзя позволить их убийце разгуливать на свободе.

– Я хотел бы, чтобы ты расследовала это дело. Знаю, что у тебя сейчас и без того дел по горло…

– Все в порядке, – заверила Меган. – Я справлюсь.

– Хорошо. Я велел старшим агентам собрать всю имеющуюся информацию по этому делу. Она уже у тебя на столе.

Предоставленные Робинсоном материалы Меган изучила настолько хорошо, что вызубрила почти наизусть. Вот только зацепиться ей было решительно не за что. Никаких следов ни на одной из жертв. Ни единого клочка тэны. Ни обрывка плетения чар. Во всех случаях убийца использовал кинжал, который забирал с собой.

В поисках хоть какой-нибудь информации Меган наведалась к живущей на Окраинах спиритуалистке. Да, подобные методы расследования Трибуналом запрещены. Но на войне все средства хороши. Она должна поймать этого убийцу. Должна.

Надежды не оправдались. Несмотря на собранную в морге энергию существ древней крови, спиритуалистка не смогла дотянуться до души ни одной из жертв. Возможно, они поклонялись иным богам, возможно, уже находились на пути к Юдоли Безмолвия.

Меган застала Алана одного, без его напарника Томаса.

– Нам нужно поговорить, – бросила она после приветствия.

Алан отчего-то насторожился. Особенно после того, как Меган плотно затворила за собой дверь.

– Да?

– Ты в последнее время весьма хорош в раскрытии дел. Так что мне нужна твоя помощь.

– Моя? – изумился Алан. – Но ведь вы – прекрасный детектив…

Спорить Меган не стала.

– Помощь мне требуется не в классическом, скажем так, расследовании. Мне нужны твои особые навыки.

– Я не понимаю…

– Понимаешь, – безжалостно оборвала она.

И выложила на стол перед ним все мемокарды по делу убийцы существ древней крови.

– Делай все, что нужно, но найди мне зацепку. Дальше дело уже за мной.

Меган и впрямь рассчитывала на Алана, однако он ее надежд не оправдал. Пришел к ней в тот же день – бледный, с испуганными глазами, и выдавил, что «ничего не вышло». Та сила, к которой он взывал, не отозвалась. Казалось, Алан боялся того, что последует за его признанием. Однако Меган лишь поморщилась с досадой и отпустила его взмахом руки.

Выходит, использовать пятерых существ древней крови как ключ к поискам их убийцы она не могла. Как ни цинично звучит, ей нужна была новая жертва.

А пока ее ждало одно незавершенное дело.

***

Ганс ждал Меган в ее кабинете.

– Вы хотели поговорить с матерью Эмили Махоуни, Кассандрой Гринч…

– Ее уже выписали из больницы? – осведомилась она.

– Да. Я связался с ее секретарем. – Ганс, хмыкнув, покачал головой. – Она уже на работе.

Судя по всему, безутешная мать и, по совместительству, достаточно успешный юрист, ринулась налаживать свои дела.

– Быстро она оправилась… Впрочем, не нам ее судить. Идем.

Адвокатская контора миссис Гринч, разумеется, располагалась в самом центре делового района Кенгьюбери, в его «стеклянном сердце» – воплощенном в стекле и бетоне символе успеха, деловой хватки и процветания. Отчего-то от женщины, воспитавшей Шейлу Макинтайр и Эмили Махоуни, Меган иного и не ожидала.

Разговор с Кассандрой Гринч пришлось отложить: секретарь промямлил что-то неразборчивое о том, что его начальница неожиданно сорвалась с места, а сама миссис Гринч недовольным голосом уведомила, что направляется на важную и, вероятно, непредвиденную встречу и может встретиться с Меган только через час.

Пришлось дожидаться ее в приемной, коротая время за просмотром материалов по делу в поисках какой-нибудь упущенной зацепки и светской беседой с Гансом.

Наконец миссис Гринч с грацией королевы вошла в приемную.

Шейле Макинтайр стоило бы поучиться у матери, как стареть достойно. Несмотря на притаившиеся в уголках глаз и у рта морщины, для женщины, вплотную приблизившейся к отметке в шестьдесят лет, выглядела Кассандра Гринч роскошно. Дорогие туфли на высоком каблуке, строгий костюм, обтягивающий стройную фигуру, чуть прищуренные глаза, словно выискивающие в тебе малейшие изъяны, прическа – идеально гладкая, ни одного выбившегося волоска.

Истинная адвокатесса. Меган так и представляла ее в кожаном кресле мэра Кенгьюбери. Не удивилась бы, узнав, если эти фантазии не были чужды и самой Гринч. Даже несмотря на то, что в ее возрасте мечтать о стремительном взлете карьеры несколько запоздало.

– Здравствуйте, агенты, – хорошо поставленным голосом сказала миссис Гринч.

Вслед за ней Меган и Ганс прошли в кабинет за стеклянный дверью – лаконично, но вместе с тем дорого обставленный. Если книги в шкафах – то непременно в роскошных переплетах, если мебель – то из красного дерева, если обивка дивана и кресел – то, разумеется, кожаная.

Кассандра Гринч опустилась в одно из таких кресел и закинула ногу на ногу. Для полноты картины ей не хватало только закурить, держа меж пальцев тонкую, ментоловую сигарету и эффектно выпуская дым в потолок. Вместо этого миссис Гринч поправила прическу и вперила в Меган цепкий холодный взгляд.

– Как я понимаю, вы все еще не поймали убийцу моей дочери,

– Мы этим занимаемся, – дежурной фразой ответила она.

– Очевидно, недостаточно активно.

Меган равнодушно промолчала – подобными инсинуациями ее давно уже не пронять.

– Миссис Гринч, вы знали, что Эмили раньше резала себе руки?

Маска снежной королевы треснула, обнажив истинное лицо Кассандры Гринч – матери, потерявшей своего дитя. Пусть это неуместно и совершенно по-детски, но Меган была рада, что хотя бы на несколько минут сумела сбить спесь с этой великосветской особы.

– Видимо, не знали, – кивнув, сказала она.

Миссис Гринч на мгновение прикрыла глаза. И одного этого краткого мига ей хватило, чтобы взять себя в руки. Чтобы вернуться к роли женщины, которой никакая беда нипочем. Той, что не просто скрывает от других свои слабости, а обрубает их под самый корень. Меган эта тактика была хорошо знакома.

Вот только срабатывала она далеко не всегда.

– Эмили росла проблемным ребенком, – глухо произнесла адвокатесса. – Зациклилась на мысли, что Шейлу я люблю больше, чем ее. Знаю, я не могу называться примерной матерью. Слишком много сил и времени я отдавала работе, иногда и в ущерб собственной семье. К сожалению, это понимание пришло ко мне слишком поздно. Я не замечала, что происходит с Эмили – до истории с избиением той девочки из школы.

– Фиби О’Догерти, – подсказала Меган.

Наверняка она и имени ее не помнила.

Кассандра Гринч с усилием кивнула.

– Мне с трудом удалось замять скандал. Это едва не стоило мне работы. Я думала, понимание того, что Эмили едва не отняла жизнь у человека, хоть как-то ее образумит… Она и впрямь стала несколько сдержаннее, но та история с проклятым портал-зеркалом…

Миссис Гринч прервала себя на полуслове. Вызвала секретаря, приказала (не попросила, просьбы таким тоном не озвучивают) принести стакан воды. Меган и Гансу ни чая, ни кофе не предложила.

Только осушив стакан наполовину, она продолжила прерванный монолог.

– Когда Эмили лишилась возможности ходить, она окончательно замкнулась в себе. Отстранилась от семьи, разорвала все связи. Даже тех немногих друзей (в основном, по институту), кого я была не против видеть в своем доме, и кто подходил под определение «нормальных», она от себя отрезала – жалостью к себе и вечным плачем в жилетку. Нас она тоже постоянно доводила. Это было невыносимо. При ней нельзя было говорить о чем-то хорошем. Иначе начиналась самая настоящая истерика, которая всегда заканчивалась теми же словами, но в разной вариации – теперь она инвалид, а мы наслаждаемся жизнью, пока она страдает. Да, магия на этот раз оказалась бессильна. Да, упражнения, которые врач прописал Эмили, чтобы у нее появился шанс однажды встать на ноги, не помогали. Но знаете, что я вам скажу? Чтобы их выполнять, нужно было каждый день пересиливать себя. Каждый день проходить через дикую боль, через слабость собственных мышц и нежелание заниматься. Эмили была на это неспособна. Она хотела все и сразу, а когда не вышло… Все, что она могла – это безостановочно жалеть саму себя и ненавидеть весь окружающий мир. В этих двух вещах она стала мастерицей.

Миссис Гринч поняла, что сказала лишнего, в ту же секунду. С резким выдохом откинулась на спинку обитого дорогой кожей кресла и сжала руками подлокотники с такой силой, что побелели костяшки. Все, что копилось в этой женщине годами, вдруг выплеснулось на совершенно чужих ей людей. Нетрудно представить, как сильно она сейчас жалела о своей тираде.

– Миссис Гринч, а какой была в детстве Шейла? – негромко спросил Ганс.

На ее лице отразилось облегчение. Несомненно, она была рада сменить тему.

– О, Шейла была сущим ангелом! Хорошенькая, отзывчивая, очень талантливая. С ней никогда не было проблем. Она часто была предоставлена самой себе, как и Эмили, но, в отличие от сестры, не видела в этом проблемы и всегда находила, чем себя занять. Она рисовала, писала наивные, но милые стишки, потом перешла на короткие рассказы – ей тогда едва исполнилось четырнадцать. Я была уверена, что Шейла нашла свое призвание, но она снова удивила меня и начала активно сниматься в школьных пьесах. Ей пророчили большое будущее, и она нас не подвела. Поначалу. – Кассандра скорбно опустила уголки губ. – Потому-то я и удивилась, когда узнала, что именно Эмили решила написать книгу. В какой-то момент я даже заподозрила, что ей в этом помогала Шейла, которая решила вспомнить свои детские увлечения. Как оказалось, на тот момент они практически не общались, так что ни о какой помощи и речи быть не могло.

Меган приподняла бровь.

– Как оказалось?

– Меня в тот момент не было в городе. Я отлучалась в длительную командировку, с дочерьми связывалась редко – на общение просто не было времени. Когда я вернулась… Я очень удивилась, когда узнала, что книга Эмили имела ошеломительный успех, а Шейла… Такая талантливая девочка, я до сих пор не могу поверить, что она собственными руками разрушила свою карьеру. – Кассандра Гринч потянулась к стакану. Золотое кольцо с огромным рубином – дорогая, но совершенно безвкусная вещица – стукнуло о стекло. Она осушила стакан до дна и сказала едва слышно: – Я совсем перестала узнавать своих девочек.

В кабинете на какое-то время воцарилась неуютная тишина. Нарушила ее Меган.

– Миссис Гринч, в школе у вашей дочери были враги?

– Почему вы спрашиваете? – нахмурилась та.

– Вы сами сказали, что в юные годы Эмили не отличалась миролюбивым характером. А ненависть, смешанная с завистью к успешному человеку – весьма взрывоопасная смесь.

– Вы думаете, что ее мог убить кто-то… нет, прошло столько времени… да и я мало об этом знаю. Как я уже говорила, Эмили в ту пору не слишком любила откровенничать – ни со мной, ни с кем-либо другим.

Меган покивала. Значит, каких-то конкретных имен им не получить. Впрочем, ожидаемо.

– И еще кое-что… Скажите, Эмили завидовала сестре – в детстве, в юности? Таланту Шейлы, тому, что к ней тянулись люди?

Лицо миссис Гринч вытянулось.

– Я даже не знаю, никогда об этом не думала…

Меган получила ответ на свой вопрос – в тот самый момент, когда по выражению лица и секундной запинки поняла, что адвокатесса лжет.

Выходит, все же завидовала.

Дальнейшие расспросы были бессмысленны. Попрощавшись, Меган покинула кабинет Кассандры Гринч. Выходя в приемную, лицом к лицу столкнулась с Шейлой. Вероятно, та прервала свое затворничество, чтобы поговорить с матерью.

Выглядела она ничуть не лучше, чем в их прошлую встречу. Темные круги под глазами, измученное выражение лица, затравленный взгляд… Действительно ли ее настолько поразила смерть сестры или похоронный вид – лишь притворство?

Меган смотрела на Шейлу Макинтайр и пыталась отыскать следы той дерзкой молодой женщины в черной коже, чья игра и яркая внешность так восхищали поклонников по всей стране. Что стало с ней? Куда она исчезла? Как появилась та, что стала обнажаться ради грошовых ролей?

Столкнувшись с Меган, Шейла дернулась как от удара. Зрачки расширились. Она выглядела как человек, чьи нервы натянуты как струны. Человек, находящийся на грани.

– Простите, я… Я не знала, что вы здесь…

Макинтайр запустила пальцы в волосы (все еще грязные и неопрятные) и нервно сжала. Манжет блузки сполз немного вниз, обнажив два ровных, параллельных друг другу пореза. Две свежие алеющие полоски.

Меган отвернулась, чтобы Макинтайр не успела заметить ее взгляд.

– А, Шейла, – без особой радости протянула Кассандра Гринч за ее спиной. – Проходи.

И за мгновение до того, как дверь кабинета захлопнулась, Меган расслышала шипение:

– И во что, скажи на милость, ты себя превратила?

Однако Меган было не до выяснений отношений между матерью и дочерью. Ганс говорил ей что-то, но и его она едва слышала.

У Эмили Махоуни на руках и ногах были побелевшие старые шрамы от порезов, порезы Шейлы Макинтайр были свежими. Любовь причинять себе вред – одна болезненная мания на двоих?

Что-то тут не так. Определенно не так.

Странно или нет, но именно столкновение с Шейлой было тем, чего Меган не хватало. Недостающие кусочки пазла встали на свое место.

Две сестры. Две посланницы света и тьмы. Одна – красавица, любимица остальных, душа компании. Талантливая и сильная личность. Другая – угрюмая, ненавидящая всех и вся. Пыталась заглушить душевную боль физической и резала руки. А затем – некий переломный момент, после которого поменялись не только судьбы двух сестер, но и их характеры. Грубиянка превратилась в обожаемую всеми особу, писательницу, вдохновляющую людей своим примером. Всеобщая любимица – и в школе, и на экране – растеряла весь свой талант и скатилась до банальной обнаженки. А еще любовь к причинению боли, вдруг передавшаяся от Эмили Шейле. Ведь именно на запястьях Шейлы я обнаружила свежие порезы.

С момента грандиозной метаморфозы в характерах и судьбах сестер прошло чуть больше десяти лет. Примерно столько лет назад закрылась «Дикая охотница» (в том числе из-за бездарной игры Шейлы Макинтайр) – момент, ознаменовавший начало новой вехи, когда ее карьера и личная жизнь пошли под откос. И именно в том году, если верить словам Рори Махоуни, Эмили впервые обратилась за помощью в клинику и начала делать первые успехи. А затем – белая полоса, пришедшая на смену черной: выход книги, удачное замужество, признание и популярность.

Совпадение? Меган так не считала.

К тому же… То, что она увидела на руке Шейлы Макинтайр – не просто след от ножа, а ниточка к сумасшедшей идее, которая начала созревать в ее голове. И теперь осталось понять: или Меган безумна или мир окончательно сошел с ума.