Постышев

15

За городом вдруг разыгралась поземка. Шоссе стало заволакивать снежной мглой. Где-то на степной груди под Чугуевом забушевали снежные буруны. Город призрачно чернел на горизонте. Небо насело на землю.

— Может, свернем, Павел Петрович, в село? — спросил шофер. — Переждем завируху.

— Нельзя. В три часа нужно быть в Писаревке.

— Шо там случится? — сказал шофер. — Зимой «дядьки» с печи не слазят.

— Это и плохо. Они не слазят, а мы их не тормошим. Нужно слезать с печки. Хватит! Вон сколько столетий проспали. У меня в Писаревке сегодня заседание сельсовета. Дал согласие избираться — значит, нужно работать.

Шофер вдруг резко засигналил. Впереди на шоссе в пелене снега смутно обозначилась чья-то фигура. Она неторопливо свернула на обочину.

Когда машина поравнялась с путником, шофер затормозил машину: он знал привычку Павла Петровича в поездках подбирать по дороге попутчиков, беседовать с ними. Постышев расспрашивал, зачем ездят на рынок, что продают, покупают крестьяне. Интересовался, учатся ли дети, далеко ли школа, больница, сколько в селе скота, есть ли машины, какие урожаи, удои.

— Сидайте, дядю, пидвеземо, — открывая окно, пригласил путника шофер.

— Спасибо. Я и сам доберусь, — отказался путник. Из-за ворота тяжелого армяка виднелись только глаза — острые, пытливые. — Мы привыкли пешком ходить.

— Садись, садись, дядя, — настойчиво повторил приглашение Постышев, — что ноги зря натруживать?

Крестьянин сел в машину.

— Что пешком пробираетесь? — спросил Постышев. — Лошадь жалеете или нет ее?

— Есть, две ледащие конячки, — раздраженно произнес крестьянин. — Их бы показать начальникам, чтоб увидели, какое у меня тягло. А то прислали квиток. Признали, шо я под особый налог подхожу.

— Экспертник, — подсказал Постышев, — хозяин в зажитке.

— Я им в районе прямо все выложил, — стал рассказывать крестьянин. — «Я вам по всем квиткам заплачу, вы моих только худоб сменяйте на таких рысаков, каких в своих бумагах на мою усадьбу ваши «фины» записали». Так они вызвали милиционера и приказывают: «Выведите из рика этого бузотера, оштрафуйте его». А милиционер из нашей Писаревки, вывел меня на улицу и говорит: «Иди, Каленик, до дому. Словами ты ничего не докажешь, продавай конячку и плати налог». Я б продал, та кто ее купит?.. Тех грошей, шо выручишь, не хватит, шоб по всем квиткам заплатить. Попал в богатеи. Сам весной хожу прошу, шоб дали лошадь земельку вспахать.

— Значит, нужно в артель сплачиваться, если плохое тягло, — посоветовал Постышев. — Есть у вас тсоз?

— Есть, — после долгого молчания вздохнул Каленик. — Только таких, как я, туда не принимают. Вы откуда, товарищ, из округа или из центра?

— И оттуда и оттуда, — поспешил ответить шофер. — Вам, дядя, повезло. С таким человеком едете, что…

— Кого же принимают в ТСОЗ? — недовольно оборвал Постышев шофера.

— Шо рассказывать! — махнул рукой Каленик. — Як було заведено, шо гроши все робили, так и осталось… В газете уже друковали, шо у нас в ТСОЗе делается, и в Харьков писали, а толку нема.

— Кулаки, что ли, верховодят? — допытывался Постышев.

— И кулаки и помещики. От так все село сдавили! — Крестьянин с такой силой сжал кулак, что на нем вздулись вены. — Мы с фронту повернулись, а в селе новина. Бывший панок, тот, шо в петлюровских штанах с мотней в восемнадцатом году порядки устанавливал, прихватил сорок десятин земельки и хозяинует. А вокруг него подпанки выросли. Наши хлопцы — в район. Там посмотрели в поземельные книги и доказывают: все в порядке. А панки с хитростью вся земля расписана на родственников. Их в селе видят только летом: приедут варенье варить, в Донце купаться. Нашему панку все похвальные листы присуждают — самое культурное хозяйство в районе. А теперь он в ТСОЗе всем головует.

— Кто же его председателем избирал? Вы где были? — сурово спросил Постышев. — До Харькова вам, что ли, далеко, если в районе с этим мирятся?

— Так все подстроено, шо ни одна комиссия не распутает, — продолжал Каленик. — Наш панок в ТСОЗ не вступает. Есть у него приймаки — записаны, як родственники, а самые настоящие батраки. Они в ТСОЗ пролезли. Панок ими командует. Ну, спасибо, товарищи, вы меня тут высадите.

Машина подошла к околице села.

— На самом краю села живешь? — поинтересовался шофер.

— Живу возле сельсовета, — ответил Каленик. — У нас жинки глазастые. Языки такие, яких, мабудь, нигде нема. Побачуть, шо я с начальством приехал, начнуть всякое происшествие потом на меня цеплять.

В сельсовете, кроме секретаря и уборщицы, никого не было.

— Отменили заседание? — спросил Постышев.

— Нет, — сообщил секретарь, — соберутся еще.

— Что же, приходят, как на посиделки, когда вздумается?

— Такие люди у нас, до общественности не приучены.

— А председатель где?

— Ганна, сбегай за председателем, — распорядился секретарь. — Скажи, представитель приехал.

— Ну, раз за председателем нужно посылать, так тогда долго люди будут привыкать к общественности, — сказал Постышев и сел на лавку возле окна.

— А вы, извините, откуда? — нарушил молчание секретарь.

— Из окружкома.

— Из самого Харькова?!.

— Из Харькова.

— В такую хуртовину?.. К нам из района никто до весны не наведается.

— Значит, плохо район тормошите.

— Якого представителя Ганна выдумала? — входя в сельсовет, недовольно произнес председатель. — На машине, говорят, приехал. Дивлюсь, нет никакой машины.

— Из самого Харькова товарищ приехал. — Секретарь смущенно кивнул в угол, где в полусумраке сидел Постышев.

— Товарищ Постышев? Павел Петрович! — изумился председатель. — Как же вы до нас заехали в такую хуртовину?..

— Не заехал, а приехал. Раз избрали в сельсовет, обязан был приехать — о том, что избрали, известили. А когда первое заседание сельсовета, не нашли нужным предупредить.

— Так вы извините, — растерялся председатель, — избирали для почета. Председатель рика приехал и говорит: «Вашему сельсовету честь — у вас товарищ Постышев избираться будет». У вас такая работа — шо наш сельсовет для вас?

— Если бы знал, что для почета избираете, я б не дал согласия быть депутатом. Я обрадовался, когда избрали. Теперь у меня есть село, где я в низовой работе буду непосредственно участвовать. Косиор, и Чубарь, и Петровский так же, как я, обрадовались, что нам такое доверие оказывают. Не раз продумывали вместе, как в сельсовете работать будем. Пока люди не собрались, рассказывайте, кто в сельсовете, что намечаете делать, чем я могу помочь. Кстати, есть у вас в селе Каленик?

— Калеников у нас целая улица, — сообщил писарь, — это уличное прозвище.

— Средних лет. Рослый, черный. Был в Красной Армии.

— Это Федот Маркович, — гадал председатель.

— Его экспертная комиссия обложила, — напомнил Постышев.

— Он у вас был? — настороженно спросил председатель.

— У меня не был. Жаль. Но я у него побываю… Настоящий земледелец. Для него земля — призвание, — как бы отвечая на свои раздумья, промолвил Постышев, пробегая повестку дня заседания сельсовета. — Может, товарищ голова, этот пункт о сборе перенесем на другое заседание, а сейчас послушаем председателя ТСОЗа? До весны два месяца… Как будем помогать беднякам пахать, сеять?

В хату входили депутаты сельсовета, усаживались вдоль стен на лавках. Разнеслась, видно, по селу весть о приезде Постышева. Скоро хата была забита до отказа.

Постышев сидел под семилинейной лампочкой, просматривая сведения о ТСОЗе, списки членов общества.

— Как с землеустройством дела у вас? — вдруг спросил он председателя.

— Тут такая история… — начал председатель.

— История есть, а землеустройство обещают.

— Кому оно нужно?

— Устроили, что через чужие межи прыгаем, как куропатки, — заговорили сразу в разных углах хаты.

Задел Постышев своим вопросом самое наболевшее.

— Вот второй вопрос повестки дня, — посоветовал Постышев председателю. — Дело жгучее.