Постышев

28

Посетители Харьковского горкома партии да и сами сотрудники с любопытством заглядывали в зал совещаний. В нем все было подготовлено к какой-то особой встрече. На столах, обычно покрытых зеленым сукном, снежно глянцевели накрахмаленные скатерти. Яркое солнце погожего сентябрьского дня отражалось в столовом стекле, бутылках. Бутерброды, закуски, холодные блюда заполнили столы. Так хлебосольно встречали здесь лишь делегации иностранных рабочих, посланцев Баку, Донбасса, Москвы.

Вдоль стен сидели пожилые люди, старики в разномастных одеждах, порою таких покроев, что не сыщешь в театральных реквизиторских для пьес Островского, Нечуя-Левицкого, в казакинах из плотного сукна, в пиджаках со стоячими воротниками, в платьях с буфами и вставками из самовязных кружев. Видно, извлекли из каких-то своих сундуков эти топорщившиеся от долгого лежания одежды, изрядно отдававшие нафталином. Несколько человек, принарядившиеся в вельветовые толстовки, в кургузые современные пиджачки и френчи, казались случайными среди этих небывалых посетителей горкома.

Входили новые и новые приглашенные… Многие из них знали друг друга. Приветствовали они друг друга старомодными, медленными поклонами.

У дверей все время был затор. Приглашенные, подойдя к двери, неуверенно заглядывали в праздничное помещение, протягивая пригласительный билет, спрашивали:

— По этому квитку здесь собираются?

— Сюда, сюда, пожалуйста, — приглашала регистраторша, сидевшая у входа. — Проходите. Садитесь. Да вы прямо за стол, сейчас начнется…

Но приглашенные упрямо рассаживались вдоль стен.

Только когда второй секретарь горкома Ермолов вошел в зал вместе с заведующим коммунальным хозяйством, с работниками горсовета, по его просьбе собравшиеся заняли места за столом.

— По доброму украинскому обычаю, — сказал Ермолов, — побеседуем за столом. Прошу угощаться.

— Дозвольте узнать, ради какого праздника такое угощение? — поднимаясь из-за стола, спросил низким густым голосом сухощавый старик.

— Это мы сейчас расскажем, отец, — входя в зал, произнес Постышев. — Здравствуйте, товарищи! — Он уселся за столом рядом с приглашенными. — Вы раньше работникам горкома и исполкома скажите, кто вы?

— Як це хто? — поднялся из-за стола рослый, средних лет, с вислыми усами украинец. — Сами вызывали. — Он удивленно обвел зал. — А теперь пытают, хто мы? Что мы за люди? Двор-ни-ки! Я ж из того дома, что с вашим по сусидству, товарищ Павел Петрович. Вы меня еще расспрашивали, как и сколько при николаевском режиме улицу подметали.

— Двор-ники?! Это не так, Мыкола Маркович! — воскликнул Постышев, поднимаясь со стула и наливая соседям по столу пива. — Это не так! Вот мы и попросили вас к себе, чтоб уточнить, кто вы. Когда-то, до революции, были вы дворниками. Теперь вы — хозяева города. Все дома вам доверены, улицы, скверы. И нам нужно извиниться за то, что мы вас не пригласили раньше, не посоветовались с вами, что мешает наш город сделать красивым. А теперь прошу налить — выпьем за хозяев города.

Он обвел глазами приглашенных. Поднялись все. Старик с бородкой смахивал слезу. Удивленные, растроганные, растерянные взгляды встречались с добродушным и внимательно-пытливым взглядом Постышева.

— Вот мы и попросим Мыколу Марковича рассказать, как раньше выглядел его дом. Почему заколотили парадные? Что нужно сделать, чтоб дворы не были замусорены, а лестничные клетки не походили на чуланы?

Постышев сел, уселись и все собравшиеся.

— Это мы расскажем, — разгладил усы Мыкола Маркович. — Вы думаете, я не понимаю, как в доме и возле дома должно быть? Идет человек с работы, разве ему по такой улице идти, по той грязюке, что у нас во дворах та на скверах? По нашим же лестницам без фонарей вечером квартиры не найдешь. Заколотили парадные в двадцатом году, когда квартиры «пчелками» та «буржуйками» обогревались. И забыли, что тот вход для человека… Вы тогда со мной, Павел Петрович, побалакали на улице. Я вас не знал, что вы за людина, какой должности. Пошел к управдому, говорю, нужно нам второго дворника. «Чтоб ты спал больше? Тебе и так нечего делать». Нечего делать, когда я только возле ворот сижу. А если мне два или три раза улицу и двор подмести, лестницу в порядок привести, то и двоим не управиться. Дом у нас полквартала занимает. «Это ты думаешь на буржуйскую ногу жить». А я думаю, что треба рабочим людям и служащим жить в таком порядке и чистоте, как жили в наших домах буржуи. — Он постоял, снова разгладил усы и сел.

— Вот сказал товарищ Постышев, что мы хозяин, — егозливо поднимаясь со стула, выкрикивал каждое слово отдельно, как все глухие люди, маленький, квадратный, сутулый татарин, — а хозяин где живет? Знаешь? В подвале хозяин живет? А мы живем в подвале. Мы — Сергазин. Хочешь, приходи на Свердлова, тридцать пять. Дом такой, как от один угол до другой улицы, а дворнику квартиры нет.

— Товарищ Сергазин, это же личный вопрос. Мы его потом решим, — прервал татарина кто-то из представителей горсовета. — Тут нужно постановочно говорить…

— Это не личный вопрос, — возразил Постышев. — Продолжайте, товарищ Сергазин.

— Дом умывать нужно. Тротуар тоже. Шланга нет. Крана не поставили. Верно? — оглядывая соседей, спросил Сергазин. — Сухой метелкой только пыль гонять. Я на Елену Павловну мету, — он показал на ширококостую пожилую женщину, сидевшую напротив, — а она на меня метет. Лестницу открыть на парадный ход нельзя — там ремонт надо. Через грязь кто полезет? Кто по улице идет, все бумажки на мостовую. Куда бросить? Урна была — все растащили.

— Отличное выступление, товарищ Сергазин, — сказал Постышев. — И все «постановочно», как требовал представитель горсовета. Ты член президиума горсовета? — обращаясь к Ермолову, спросил Постышев. — И кажется, товарищ, любящий постановочные вопросы, тоже. Вот мы и предложим горсовету вынести решение: предоставить дворникам хорошие квартиры в тех домах, где они работают.

Это предложение было настолько неожиданным, что несколько секунд собравшиеся никак не реагировали на него — лишь недоуменно переглядывались.

Потом вдруг грохнули аплодисменты, кто-то выкрикнул «ура».

— И в определенный срок — в течение месяца, — продолжал Постышев. — Что же нужно, чтоб навести порядок на улицах, домах, скверах? Так, как Мыкола Маркович, Сергазин, не оглядываясь на начальство, выкладывайте напрямую. Мы уверены, что вы поможете нам вымыть, вычистить город. Всё рассказывайте. Начиная от того, какими метлами снабжают вас, какими шлангами, где нужно краны поставить, как вывозить зимой снег, какие деревья помогают чистоте, а какие загрязняют город.

Потом мы, товарищи, — обращаясь к собравшимся, пояснил он, — комиссию выберем из вас, облечем ее правами требовать от коммунальщиков выполнения ваших предложений. Вот прошу теперь Елену Павловну рассказать, как она за своим домом ухаживает. Но вообще нам нужно подумать о том, чтобы женщин-дворников не было. Не женский это труд лед скалывать да мусор возить. Женщинам найдем работу полегче.

— А потом мне предоставьте высказаться, — волнуясь, сказал осанистый седой старик, похожий на адмирала Макарова. — Я сорок лет дворником.

— Затем и собрались, чтоб вас выслушать, — ответил ему Постышев. — Пока все не обсудим, не разойдемся. Говорите, Елена Павловна.