4

Постыщев встал из-за стола, подошел к окну. Харьков плыл в буранную ночь домами.

Февраль заканчивался такими бурными метелями и снегопадами, каких не видели на Украине с памятного тысяча девятьсот семнадцатого года, когда даже небольшие речушки затопили все окрест. Казалось, природа вторила тем политическим буранам, что разыгрались в жизни страны.

«Похоже, что зима обороняется от весны», — думал Постышев, наблюдая, как кто-то невидимыми грабастыми ручищами швыряет мокрый снег в оконные стекла, будто стараясь залепить им любую светлую точку в городе. И сам поймал себя на том, что весь календарь года у него распределен на периоды сева, жатв, выполнения промышленных, финансовых, строительных, культурных планов. Он вернулся к столу, взгляд упал на стопку отложенных книг, журналов. Постышев стал отбирать то, что нужно было прочитать в первую очередь, и снова сел за стол просматривать дневную почту.

Только поздним вечером после разных совещаний и заседаний в ЦК, окружкоме, горкоме, в районах города, познакомясь с тем, что приносила почта из Москвы, районов, можно было обдумать спокойно все, что подсказывали специалисты техники, агрономии, науки, изобретатели, крестьяне-опытники. Жизнь щедро дарила встречами с интересными, пытливыми, ищущими людьми, ежедневно подбрасывала головоломные вопросы, нередко каверзные задачи.

В городе росла безработица, начинались перебои в торговле хлебом. В селах вызывающе самоуправствовали кулаки. Темно было в селах. Там не было даже четырехлеток. Одна-две школы по округу радиусом в полсотни километров. Специалисты-агрономы перекочевали в город. Осенью и зимой не проберешься даже в районы — бездорожье. И не хватает средств. Только для строительства школ нужно было пятьдесят семь миллионов рублей. На заводах плохо с заказами и сбытом, порою производили то, что некуда отправлять. Только на одном «Свете шахтера» скопилась продукция за полтора года. Лежали на складе тракторы, выпускаемые паровозостроительным заводом. В учреждениях густо расцвел бюрократизм.

Кто-то сталкивал комсомол на обочину культурничества, затевал дискуссии о том, стоит ли заниматься политикой.

Нужно все перестраивать — промышленность, село, поднимать производительные силы. А лучшие силы партии отвлекала борьба с оппозицией. Казалось бы, все уже было покончено с ней после покаяний троцкистов на XIV съезде партии. Но то на заводах, то в научных учреждениях появлялись эмиссары Троцкого, Зиновьева, Каменева, организовывали подпольные собрания, крикливыми лозунгами сбивали с толку людей, сеяли сомнения. Национальная группировка, руководимая наркомом просвещения Украины Шумским, вторгалась в жизнь организаций с шумными декларациями о великодержавном шовинизме, требовала форсирования сплошной украинизации, предлагала убрать из учреждений и учебных заведений всех русских, представителей других национальностей.

Радовало то, что в заводских районах крепостями были партийные ячейки. Они отбивали атаки националистов, оппозиционеров. «Но мало еще сил, нужно пополнять ряды бойцов. Звать людей в партию. Именно звать — открывать перед ними призвание быть ленинцами».

Постышев перелистывал записную книжку. Был в ней раздел с цифрами численности парторганизаций на предприятиях. Как командарм, готовясь к наступлению, мысленно проверял достоинства командиров. Выход был только один — увеличивать боевые единицы и выдвигать людей на руководство учреждениями, цехами, участками. Развязывать им крылья для полета. Выдвигать тех, кто умеет чувствовать новое, прокладывать ему путь, сделать выдвиженчество большим политическим актом, чтоб те, кто выдвигает, и те, кого выдвигают, чувствовали ответственность и дорожили доверием. Добиться того, чтобы работу кандидата проверял коллектив.

В эти минуты Постышев проверял себя: «Много ли ты успел узнать людей?» Мысленно проходил он по предприятиям, цехам. Нужно, как Варенцова, «Отец» — Афанасьев, Фрунзе, сплачивать соратников, приближать к партии сознательных рабочих, поручать им организационную, пропагандистскую работу. Самое великое в мире искусство — познавать людей, вести их за собой, убеждать в том, чему сам безраздельно веришь.

В кабинет вошел заместитель Постышева Марченко с полосами газет.

— Опять залп по оппозиции? — Постышев взглядом показал на газетные оттиски, которые держал Марченко в руках.

— Третий, последний, — садясь у окна, сказал Марченко.

— Хорошо бы последний! Не унимаются они после нашей газетной картечи. Прячутся на время в кусты, отсиживаются. Хочешь, чтоб я прочитал? — спросил Постышев, перебирая гранки, положенные на стол. — Я завтра в газете прочту. Литературы хватает. — Он положил широкую, узловатую руку на папки бумаг, разложенные стопками на огромном, как бильярдный, столе.

— Я по другому поводу. Прислали полосу с отчетом о пленуме окружкома партии, была на ней речь Коцюбинского. Сняли! Спрашиваю главного: «Почему?» Говорит: «Что же нам троцкистские взгляды пропагандировать». У меня было одно место, что харьковские троцкисты хотят поссорить нового секретаря окружкома с партийной организацией. Тоже вымарали.

— Это черт с ними — насчет секретаря! Партийная организация разберется, — хмуро произнес Постышев. — Она сплетням не поверит. А то, что эти раскольники пытаются рабочий класс поссорить с партией, серьезней. Вот на Тиняковку и на кондитерскую фабрику пробрались, дезориентировали людей, втянули в свою клику: мол, «мы все вскрываем, что происходит, а в жизни, мол, получается так, как оппозиция предвещает». То, что говорил Коцюбинский, нужно печатать.

Постышев снял трубку, назвал номер телефона главного редактора окружной газеты.

— Что же речь Коцюбинского выбросил? — спросил он. — Троцкистская? Вот потому и нужно ее печатать. А рядом выступление Невского. Он Коцюбинского разложил по всем статьям… Не напечатаешь, все равно люди узнают, но в другой редакции. Это хуже. У народа ум зоркий — он разберется, где правда, где кривда. Болеете страхами, что узнают о наскоках Коцюбинского на партию? Пусть знают!

Своей речью он показал, что все доводы оппозиции — на песке.

— Жаль, растлевают людей, — поднимаясь из-за стола и шагая по кабинету, негодовал Постышев. — Политиканов и краснобаев, тех, что лезут в наставники молодых партийцев, не жалею. Для этих политических горизонталок склоки — профессия. Но когда бойцов партии они своей фразеологией и политиканством заражают, — это опасно. Коцюбинский — честный, умный человек, был бойцом без страха и упрека. Неужели не понимает, на чьей мельнице стал жернова ворочать? Жарко… Что ж, на то и бой! Вы старый харьковчанин. Скажите, вы многих знаете в Харькове людей?

— Немало знакомых среди интеллигенции, советских работников, активистов районов.

— А на заводах?

— Откровенно — времени не хватает туда добираться. Завертели бумажные омуты.

— Времени?! Было бы желание, время можно найти, — снова усаживаясь за стол, вздохнул Постышев. — Без выдвиженцев мы бюрократию не выкурим. На Харьков сейчас смотрят другие города и округа. Я, когда работал в Киеве, тоже присматривался, что в Харькове, как в Харькове. Как думаете, если пройти по учреждениям, посмотреть, кто работает в суде, в прокуратуре, в финотделе, в трестах, а потом на рабочих собраниях обсудить кандидатуры, достойные занять руководящие посты? В первую очередь следует помочь кооператорам. Да, кстати, кто в Харькове остался из крупных специалистов по машиностроению? Таких, чтоб сами строили заводы.

— Есть тузы. В Донугле, ВСНХ, Южмаштресте, бывшие акционеры, инженеры. Работают в Гипромезе. Строить им пока нечего…

— Что же мы так будем все из Европы завозить? Вчера утром вижу, возле магазина стоят шахтеры из Донбасса: приехали покупать велосипеды «Стейер». Ежегодно десятки тысяч велосипедов ввозим. Мудрая механика — трубы гнуть, ободья делать? На велосипеды — лицензии, на тракторы — лицензии. Сами, что ли, без усов? На ГЭЗе латышские мастера с рижского «Дукса». Они наладят производство велосипедов. Пусть люди занимаются спортом! Деньги тратить тоже нужно учить. Пропили в Харькове за один год полмиллиона. Это потому, что не привыкли покупать книги, товары быта. Да и их мало. За все золотом платим Германии, Австрии, Швеции.

— Если бы только десять лет спокойно прожить! Не дадут, — намекая на обострения с Англией, произнес Марченко.

— Да, десять лет нам нужно, — после долгой паузы согласился Постышев. — Не меньше десяти. Нам из-под ее союзников нужно коня выбить.

— Из-под Польши? Румынии?

— Из-под кулака. Это важнее. Пока дипломаты грозятся, он наступает. Молча, насупясь, но крепко. Срыв хлебозаготовок — это наступление.

— Получить бы кредиты! Но кто даст?

— Нужно торговать всем, что нужно Западу, и торговать так, как они торгуют. Не выжидать, когда придут запросы. Влас Яковлевич рассказывал, что западные фирмы просят у нас щетину, кости, рога, сырье. Собирать. Продавать. Накапливать средства для стройки, для этого ввести строжайший режим экономии всюду, где только возможно.


Из записок Барвинца

1927 год, март

На заводах споры. Они накаляются с каждым днем. Спорят не только на собраниях. Всех интересует, как будет осуществляться индустриализация, которую наметил XIV съезд партии. «Куда только эту продукцию сбывать, что выпускаем? — озабоченно говорят на машиностроительных заводах. — Заказов мало», «Что будут делать те заводы, которые собираемся строить?», «Все перестраивать надо, — пишут рабкоры паровозостроительного, «Серпа и молота», — здания ветхие, станки износились, старых образцов».

Ко мне обращаются с вопросами, как к представителю редакции. Что я могу сказать, кроме общих слов? Из газетных же информаций знаю, что утвержден проект Днепрогэса. Гигантская станция — пятьсот шестьдесят тысяч киловатт. Я даже не представляю, куда будут сбывать энергию. В Донбассе?!


Римский утверждает, что наша страна еще добрых полвека будет аграрно-индустриальной. Он забивает своих оппонентов выкладками, статистическими данными. Доходит до того, что Негреба, завпартотделом, готов броситься врукопашную. Римский называет его «лозунговым энтузиастом», покровительственно похлопывает по плечу: «Коля, экономика митингам не подчиняется. В ней по принципу «голоснем» не выйдет».


У нас в газете новая рубрика — печатают биографии выдвиженцев. Говорят, по предложению Постышева.

Рассказывают, что кто-то сказал ему: «Так и о министрах не сообщали подробно». — «Те вопросы, которые будут решать эти люди, важнее, чем те, которые решали министры», — ответил Постышев.


Рассказывает Дзюбенко:

— Был у нас в завкоме сегодня Павел Петрович. Пришел, спрашивает: «Как у вас расчетные книжки оформляются?» Застал нас врасплох. Кто-то из наших завкомовцев возьми и скажи: «Народ у нас грамотный — металлисты, не батраки-серяки, своего не упустят». — «Напрасно так думаете, — сказал Павел Петрович. И вытащил из бокового кармана несколько книжек. — Поглядите, за что выплачено, за что удержано. Что можно разобрать в этих почерках, в этой цифири? Внимание к расчетной книжке — это внимание к труду людей». Он на меня посмотрел… И лучше бы обругал! Спрашивает потом: «Что, времени на все не хватает, председатель?» А что мне ответить — у секретаря окружкома и секретаря ЦК хватает времени на заводах побывать, в расчетные книжки заглянуть, в общежитиях побывать, а у меня нет?

В райкоме металлистов товарищи с ХПЗ и ГЭЗа тоже рассказывали, как Постышев выборочно знакомился с расчетными книжками.

Загрузка...