Прасковья Ангелина

В АУЛЕ ТЕРЕКТА

После почти двухнедельного тяжелого перехода на восток тракторная бригада Ангелиной очутилась в ауле Теректа Западно-Казахстанской области. Местные жители встретили трактористок тепло, радушно. Им отвели самую большую избу, поставили в четырех комнатах койки, приготовили постели. Паше с семьей отвели отдельную комнату и постарались обставить ее поуютнее.

Первые дни на новом месте были, как всегда, трудные, но Паша тем не менее освоилась быстро. Большую часть суток проводила она в мастерской, возле тракторов. Она всецело отдавалась работе и не вела счета дням; готовила тракторный парк к выезду в поле и ради этого забывала порой даже о детях.

Весна 1942 года пришла в аул Теректа с опозданием, деревья едва зазеленели к маю, но земля подсохла раньше.

Перед самым выездом в поле председатель колхоза имени Буденного Аменгельды Кокирбаев зашел домой к Паше. Зашел как будто мимоходом, а по всему видно было — неспроста. Наступало горячее время пахоты и сева, и председатель, несмотря на положительные отзывы о бригадире тракторной бригады, хотел (мало ли что когда-то писали о ней газеты на Украине!) в чем-то удостовериться лично.

Кокирбаев родился и вырос в ауле Теректа. Сам он с юношеских лет занимался земледелием. Вот уже пятнадцать лет он стоял во главе артели. Человек хозяйственный, рассудительный, он пользовался большим уважением среди колхозников.

Войдя в дом, он сказал Паше, что хочет поближе разузнать о ее жизни, выяснить, в чем она нуждается, не обижает ли кто.

— Много слышал я о твоих делах на Украине, — говорил Кокирбаев, разглаживая свою и без того реденькую бородку, — хвалят тебя за трудолюбие, за отменное мастерство в земледелии и за знание трактора. Брала ты в донецкой степи большие урожаи. Но ведь там земля другая, плодородная, черноземная. Не то у нас. Наша казахская земля иссушается жгучими ветрами. Даже в самые урожайные годы собираем по шесть-семь центнеров пшеницы. Наши хлеборобы знают и любят землю, не без опыта они. Ох, как старались взять побольше хлеба, но не выходило. Можно сказать, самим богом проклятая земля.

Выслушав длинный и печальный рассказ Кокирбаева, Паша с необыкновенной уверенностью сразу сказала ему, что высокий урожай они возьмут.

— Казахская земля, как и украинская, богатая и плодородная. До жирности ее только надо добраться, — повторила она свое любимое выражение.

Кокирбаеву не очень-то понравилась ее самоуверенность.

— Ты еще скажи: не нашли «золотую жилку», — вспыхнул он. — Знаменитый боевой бригадир трактористов, — в голосе у него чувствовался сарказм. — Ты, знаешь, прыткая… Посмотрим, как получится на деле.

— Верно, дорогой Кокирбаев, дела нас рассудят. Но зачем же так сердиться? — Паша укоризненно посмотрела на председателя. — Неверие расслабляет человека, а я верю в силу своих девчат, в силу науки.

Раз казахская земля иссушается жгучими ветрами, рассуждала Паша, значит, надо добиться того, чтобы как можно больше накопить и дольше удержать в почве влаги. Сев надо вести в самые короткие сроки, не дожидаясь высыхания земли, сеять, пока влага не испарилась. Вслед за сеялкой надо пустить легкие бороны, чтобы разрыхлить землю и поглубже заделать семена. После первого дождя тут же, опять-таки не упуская сроков, разрушить образовавшуюся корку и, таким образом, закрыть все пути для испарения влаги из грунта.

Да, на казахской земле, где непрерывно дуют испепеляющие ветры, трудно, очень трудно брать урожаи. Даже старые, опытные земледельцы иногда становятся в тупик.

Шли последние приготовления к выезду в поле. Никто из бригады в эту ночь не ложился спать, одни «колдовали» у моторов, другие проверяли исправность масляных насосов, третьи — муфты сцепления.

На рассвете трактористки вывели свои машины в поле.

Впереди расстилалась незнакомая земля. Удастся ли удержать влагу? Можно ли будет вести глубокую качественную вспашку? Как вести культивацию, боронование? Как, наконец, укладывать зерно?

Пашин трактор бороздил поле вдоль и поперек. Это был новый способ тракторной обработки почвы, при помощи которого можно было лучше удержать влагу в земле.

Трактор ее работал день, второй, третий… Но и на четвертый день Паша не чувствовала усталости, продолжала работать.

Именно в эти дни газеты принесли весть о том. что гитлеровские войска крепко зажаты нашими войсками под Сталинградом. В час отдыха Паша собрала свою бригаду и рассказала им о делах на фронте. Потом все опять направились в поле, и снова казахская степь наполнилась гулом тракторов.

Прошла первая, вторая декада. Трактористы подвели итоги работы. Девушки на сто тридцать процентов перевыполнили план, утвержденный МТС, но у них был еще свой план — «фронтовой». Ради этого задания они не считались со временем, работали почти круглые сутки.

Так родилась у них идея вспахать дополнительно к плану еще триста пятьдесят гектаров целинных земель.

— Вот, оказывается, какие вы романтики, — сказал Кокирбаев, когда приехал посмотреть на обработанные поля.

Паша относилась к нему с большим уважением. Ей нравилось, что председатель горячо любит свое дело, что он, несмотря на огромную занятость — большое хозяйство требовало постоянной заботы, — никогда не забывал трактористок. Какой скандал учинил Кокирбаев однажды, узнав, что трактористкам вовремя не привезли в поле обед! «Трактористы в моем колхозе не должны чувствовать недостатка ни в чем!» — говорил он и о «чужих» трактористах с Украины беспокоился больше, чем о своих, теректовских.

Зазеленела, покрылась изумрудным ковром вся степь — от края до края. Колхозники по-хозяйски гектар за гектаром выхаживали посевы, оберегали их от сорняков. Но вот прошло время, и буйно заколосилась пшеница на огромных колхозных массивах.

— Ай, Паша! — говорил председатель колхоза и весь словно светился от радости. — Теперь я тебе верю, мы много, много хлеба возьмем. Ай, сработали! До жирности добрались, золотую жилку нашли! Казахская земля даст много хлеба. Давно мечтали, ай, как мечтали! Теперь идет твой председатель Кокирбаев по степи, смотрит на хлебное море и думает: «Почему, бес его знает, до приезда украинских механизаторов посевы так не радовали глаз?» У вас, наверное, свой особый секрет имеется.

Паша улыбалась и отвечала, что весь «секрет» в том, что колхозники работают в тесной дружбе с трактористами.

— Нет-нет, не убеждай. Паша, — упрямо возражал он, — у вас есть какой-то волшебный, неразгаданный секрет.

В августе на двух автомашинах в поле приехали трактористы, агрономы, механики. Все они работали в близлежащих аулах. Группу возглавлял секретарь райкома партии Жансултан Демеев.

— Принимай гостей, товарищ Ангелина! — спрыгнув с машины, весело сказал Демеев. — Прибыли к тебе посмотреть «чудеса»…

— Милости просим, только, пожалуйста, не очень строго судите.

Гости пробыли в колхозе имени Буденного больше пяти часов. Ходили по полям, рассматривали тучные хлеба. А уже перед отъездом Демеев сказал и гостям и хозяевам, что хорошо все повидать собственными глазами. А то, честно говоря, трудно было поверить, что на казахской земле можно взять такие урожаи пшеницы. Пудов сто выйдет на гектаре — не меньше.

— Ай, больше! — откликнулся председатель колхоза Кокирбаев.

— Хорош ваш метод, право, хорош, — одобрительно качал головой Демеев. — Вы делом доказали, что и на казахской земле можно получить хороший урожай. На вашем примере мы будем учить всех наших механизаторов и колхозников.

В итоге в сорок втором году колхозники сельскохозяйственной артели имени Буденного собрали вкруговую по сто двадцать пять пудов пшеницы. Паша с гордостью говорила: «За освобождение Украины от фашистов мы боремся на полях Казахстана».

Колхоз начислил трактористам в порядке дополнительной оплаты около двадцати тонн хлеба. Да и на трудодни они должны были получить немало. Леля, например, выработала за сезон семьсот восемьдесят девять трудодней, столько же трудодней было у Марксины Ангелиной, у Верочки Коссе, у Антона Дмитриева и других. До тысячи трудодней выработала Паша.

— Можно разбогатеть, Паша, — сказал Антон Дмитриев. — Столько хлеба!

Паша удивилась этим словам Антона и оборвала его. Как можно думать сейчас о личном богатстве! Она считает, что большую часть зерна, полученного механизаторами, надо сдать в фонд Красной Армии.

Антон сразу согласился с бригадиром и попросил доверить ему сопровождение верблюжьего каравана с хлебом.

Паша возвратилась к своему трактору. Да, она обдумала все. Послезавтра на рассвете первый верблюжий караван с хлебом уйдет в город.

В полдень прибежал обеспокоенный новой вестью колхозный счетовод.

— Куда, любезная, прикажешь вести зерно?

Паша удивленно посмотрела на него. Как куда? На государственный приемный пункт, куда же еще?

— Давай, любезная, свезем на базар. Хлеб стоит дорого. Три тысячи за пуд. Дом построишь такой, что залюбуешься…

Она не могла сдержать своей злости и обозвала его мерзавцем и дураком.

— Зачем оскорбляешь? — Лицо у счетовода покрылось испариной.

Паша презрительно на него посмотрела. Какой подлый человек! Идет война. Враг захватил и топчет ее родную землю, а он, сукин сын, дает ей советы, как выколачивать деньгу.

— Весь хлеб будет отправлен в государственные закрома, в фонд Красной Армии, — решительно заявила она.

— И твои двести восемнадцать пудов? — развел руками счетовод.

— До последнего зернышка!

Через день, на рассвете, Антон Дмитриев сопровождал верблюжий караван хлеба. В фонд Красной Армии бригада Ангелиной сдала 768 пудов.

Спустя пять дней прямо в полевой стан принесли телеграмму.

«Высшая правительственная. Бригаде Паши Ангелиной. Благодарю всех трактористок за заботу о Красной Армии и лично вам, Паша Ангелина, жму крепко руку. И. СТАЛИН».

Произошло это вечером, в тот момент, когда Паша возвращалась из мастерской, где ее бригада вела ремонт машин.

Шагала торопливо, чтобы самой успеть накормить и уложить спать Светлану и Валерика. Вдруг ее окликнули.

— Торопитесь, Прасковья Никитична? Пойдемте вместе. Ведь давно не виделись… Ну, как настроение, бригадир первой женской?

Паша от неожиданности чуть не вскрикнула. В идущем рядом человеке она узнала давнего знакомого, корреспондента «Правды».

— Это вы? Откуда? Каким ветром, дорогой товарищ Рябов?

— Попутным, — рассмеялся тот, — из Москвы скорым — и прямо к вам… С корабля на бал.

Паша радушно распахнула перед гостем двери избы.

— Да вы поглядите, батя, мама, кого я привела!

Никита Васильевич сразу узнал Рябова, обнял его, заставил «немедля скидывать шинельку». Потом обернулся к Ефимии Федоровне и упрекнул ее за то, что она не сразу узнала своего старого знакомого, которого в Бешеве свининкой потчевала.

— Да погоди!.. Дай сперва посмотреть. Ну, такой же бравый, ничуть-ничуть не изменился, только вон сединка стала пробиваться, а в остальном все такой же, — оправдывалась Ефимия Федоровна.

Никита Васильевич первым долгом осведомился, как Москва, как дела на фронте.

— Москва стоит нерушимо! — Слова гостя были так уверенны и правдивы, что не оставляли и тени сомнения или беспокойства.

— Побьем фашиста… Под Москвой ему за мое почтение всыпали и под Сталинградом досталось. Так оно и пойдет…

Ефимия Федоровна занялась по хозяйству, а Никита Васильевич принялся заправлять печь.

— Так сколько же мы не виделись с вами, Прасковья Никитична? — сказал Рябов, когда все уселись за стол. — Неужели десять лет? Ну да, конечно. Светлане было тогда два года, а теперь барышня, скоро на выданье.

— А про внука Ангелина забыли? — напомнила Паша.

Он рассмеялся.

— Да, тогда Никита Васильевич только мечтал о внуке.

Они помолчали, поглядывая на разгоревшийся огонь.

— Знаете, товарищ Рябов, еще вот сегодня утром думала собрать девчат и написать в газету «Правда». А тут вы… Это же просто удивительно, какое совпадение. Не ожидала, что «Правда» специально командирует своего человека в аул Теректа за тридевять земель от Москвы.

— И зря не ожидали, нужно, чтобы и в тылу и на фронте знали о делах украинских механизаторов в Казахстане. Наша редакция внимательно следит за работой вашей бригады.

По-хорошему, по-доброму шла беседа. Обо всем переговорили, каждый день работы бригады в Казахстане перебрали. Ефимия Федоровна почти все это время не присела, все хлопотала на кухне. Но вот она подошла к буфету и, как видно, забыла, что хотела взять. Гость заметил это и посмотрел на нее.

— Понимаю вас, хотелось угостить бешевской свининкой, а ее нет. Но, ей-ей, не стоит волноваться. Вот закончим войну, приеду я к вам в Старо-Бешево, и тогда уж, конечно, отведаем все вместе поджаристой свининки. Ладно?

— Дожить бы только, — вздохнула она.

— А пока согреемся водочкой, — Никита Васильевич вспомнил о своем старом запасе, сохранившемся еще с довоенного времени.

Сидели долго, до полуночи. Подняли рюмки.

— Итак, за победу, за нашу партию, ведущую народ на разгром врага, за здоровье первого в стране бригадира женской тракторной бригады, за старейших земледельцев Ангелиных! — провозглашал Рябов.

— А про всех Пашиных трактористок и позабыл, — сказал Никита Васильевич. — Паша одна — как былинка в поле.

Гость с удовольствием принял эту поправку.

— И трактористы и бригадир их трудятся во имя мира на земле. Верно, Василич?

Несколько дней провел корреспондент «Правды» в ауле Теректа. Перед самым его отъездом Паша написала письмо односельчанам и попросила сделать все, что можно, чтобы «эта весточка издалека» попала в Старо-Бешево.

— Сделаем все, — пообещал Рябов.

Паша все допытывалась, как же удастся через фронт переправить ее письмо землякам?

— Нам помогут. А кто? Ну, это уж, товарищ Ангелина, наша тайна.

Почту из Москвы Паша получала примерно на десятый день. Все новости слушала по радио. На шестнадцатый день после отъезда Ивана Рябова из Теректы она по радио слушала напечатанную в «Правде» статью о работе ее тракторной бригады в колхозе имени Буденного.

И аул после этой радиопередачи словно преобразился, зашумел как улей. Сюда, в Теректу, со всех уголков страны и со всех фронтов полетели письма и телеграммы. Ее подруги, которые работали на тракторах в разных краях и областях, друзья, которые с оружием в руках боролись с врагом, спешили поделиться своими мыслями с бригадиром первой женской тракторной бригады.

С чувством большой гордости и волнения читала Паша эти письма.

Как-то прибыло письмо из сибирской деревни Спаленки от трактористки Зины Еловских. Она рассказывала о том, как овладела трактором, какие урожаи получает ее колхоз, сколько тысяч пудов зерна колхозники сдали сверх плана государству. Зина Еловских переслала Паше также письмо, полученное ею из действующей армии от брата Ивана, в прошлом тракториста.

«…И думаю я, — писал Иван Еловских своей сестре Зине, — что сталось бы с нашим колхозом, если бы ты и твоя подруга Поля Харина и остальные твои девчата загодя до войны не научились бы управлять трактором по примеру Паши Ангелиной. Некому было бы сменить нас, ушедших на войну. И заглохли бы горячие моторы наших «хатезе». И осыпался бы золотой наш хлеб…»

«Какое счастье, — думала Паша, — что женщины сели за руль трактора еще двенадцать лет назад, что они заблаговременно готовили себя к грозным испытаниям военного времени! Тысячи и тысячи трактористок, освоивших технику вождения машин, работали сейчас на колхозных полях и помогали обеспечивать страну и фронт хлебом».

«…Сегодня я прочел в газете «Правда» о том, что вы лично, товарищ Ангелина, внесли на строительство танковой колонны двести восемнадцать пудов хлеба, а ваши славные подруги — пятьсот пятьдесят пудов, — так начал свое письмо фронтовик-танкист Илья Назаров. — Ваш благородный поступок воодушевляет нас на еще более героическую борьбу с фашистами. Дорогая Паша, мы на фронте, а вы в тылу решаем общую задачу: как можно скорее разгромить гитлеровцев и освободить священные земли нашей Родины…»

Паша читала эти письма и слышала в них ободряющий голос всего народа. Великая правда была в этих словах: советские люди делали все необходимое для того, чтобы защитить от врага свою свободную жизнь.

В те короткие минуты, когда Паша читала письма, Никита Васильевич сидел неподвижно и думал свою думу. Сердце его было полно любви ко всем парням и девушкам, которые писали Паше. Он знал, что избавление от фашизма скоро придет. Ведь и его дети— сыновья Николай, Константин, Василий, его дочери Паша и Надя, его зять Сергей, борются за то, чтобы наступил вечный мир на его родной земле.

После тяжелого ранения на фронте Надя Ангелина пролежала шесть месяцев в госпитале и в один из весенних дней неожиданно приехала в Теректу. Радости всей семьи не передать. Не раз всплакнула Ефимия Федоровна, обнимая и целуя свою «дорогую, ненаглядную доченьку», которая примчалась в родительское «гнездышко». Даже Никита Васильевич не сдержал слез, глядя на верную защитницу Родины.

Паша собрала всех трактористок, знавших Надю по прежней работе, пригласила и местных людей — председателя колхоза, бригадиров полевых бригад, звеньевых: пусть весь аул пригубит чарочку за здоровье ее храброй сестры…

Надя едва успевала отвечать на вопросы.

Паша советовала хотя бы недельку еще отдохнуть, побыть со стариками, повозиться со Светланкой и Валериком.

— Надо поправиться, ведь сама как былинка, того и гляди ветер сломит.

Надя вспыхивала и сердилась. Неужели Паша так «заработалась», что газет не читает, ведь война продолжается…

Спор решил Никита Васильевич. Он убежденно сказал дочери, что советская власть на нее в обиде не будет, свой долг она выполнила, а теперь ей нужно укрепить здоровье. Это очень важно. Ведь подумать только, как много придется еще сделать, сколько земли перепахать, когда эта проклятая война закончится.

— Так что, Надюша, подумай, рассуди.

И Надя рассудила. Она решила поговорить с Кокирбаевым и пойти к нему в колхоз на любую работу.

Кокирбаев сразу предложил ей пойти в тракторную бригаду к Паше.

— Вот видите, — сердилась Надя, — не берет он к себе в колхоз. Посылает в бригаду к Паше, а с кем же я буду соревноваться?

Но Паша сказала, что вопрос, с кем соревноваться, решается на добровольных началах. Пусть Надя решает сама.

— Выбор мой пал на бригадира Прасковью Никитичну Ангелину, — весело подмигнула Надя. — Соревноваться так соревноваться, как в Старо-Бешеве, за стопятидесятипудовые урожаи вкруговую.

Спустя четыре дня Надя стала трактористкой в Пашиной бригаде.

Все жители Теректы собрались проводить старо-бешевских трактористок. Трогательными были минуты расставания. Почти три года работала на полях колхоза имени Буденного тракторная бригада Ангелиной. И какие это были годы!

Председатель колхоза Кокирбаев, впервые встретившись с Пашей, говорил: «Наша земля бедная, не то что на Украине, черноземная, плодородная. Больше шести-семи центнеров пшеницы с гектара, хоть тресни, не возьмешь!»

А спустя три года никого уже не удивляли стопятидесятипудовые урожаи, которые давала эта же земля. Дружно боролись за повышение урожайности старо-бешевские механизаторы и теректовские колхозники.

На голубом небе зажглись звезды, миллионы звезд, но было еще светло. Колхозная автомашина стояла уже у крыльца, а Паша все еще не была готова: то книги надо было связать, то еще слово сказать кому-то. Уже старики принялись обнимать Никиту Васильевича, а женщины и девушки приготовились всплакнуть, как внезапно верхом на лошади появился Аменгельды Кокирбаев.

— Значит, успел! — крикнул он.

— На посошок, пожалуй, опоздал, — усмехнулся Никита Васильевич.

— Райком задержал… двадцать километров скакал, быстрее птицы. Поднимем второй посошок, законный. Так, Паша?

Он замолчал, взял ее за руку, вывел на площадку перед домом, чтобы всем было видно, и отечески кивнул головой.

Вокруг стояли — локоть к локтю — казахи и украинцы, старые и молодые, — одна дружная семья. Кокирбаев еще раз внимательно посмотрел на Пашу. Неужели все-таки пришла пора расставаться? Ведь три года были вместе.

— Слушайте мое откровенное слово, Прасковья Никитична, — так начал он, впервые называя ее торжественно по имени и отчеству. От полноты чувств ему хотелось сказать о Паше какими-то особенными словами, но, как на грех, они не приходили в голову. — Долго говорить не буду, сами знаете… всеми нашими успехами мы обязаны вам, Прасковья Никитична. Вы научили нас работать не шаляй-валяй, как говорит Никита Василич, а любовно, по-хозяйски. Ваш способ глубокой пахоты, обработки чистых и особенно черных паров, подъем зяби принес нам богатые плоды. Сто пятьдесят пудов с гектара! Никогда наша земля не давала столько. Спасибо вам за ваши щедрые труды, за редкостное трудолюбие. Теперь мы видим, что скупая казахская земля может быть такой же плодородной, как и украинская земля. Это дело вашего разумного труда, ваших золотых рук. Смотрите сами, как печальны наши люди. Они готовы вас задержать, чтобы вы продолжали радовать казахский край, — заключил Кокирбаев и поцеловал Пашу.