Прасковья Ангелина

ЗА ОПЫТОМ В МАРЬЯНОВКУ

Рано утром Паша заправила мотоцикл и с Антоном Дмитриевым выехала в Марьяновку.

В степи было душно, четвертый день кружил буран. Мотоцикл шел на большой скорости. Паша не любила медленной езды. Она поглядывала на сидевшего в коляске Дмитриева и улыбалась.

Дмитриев кивал головой, делал вид, что все идет хорошо, но и ему, лихому трактористу и водителю машин, было не по себе. Он крепко держался за поручни, боялся, что вот-вот вывалится. Он стал подавать Паше отчаянные знаки и, наконец, крикнул: «Чего гонишь, сумасшедшая!» Но она вела мотоцикл все быстрее и быстрее, словно и не к ней обращался Дмитриев.

Вот, наконец, и Марьяновка. Паша затормозила, и мотоцикл остановился возле правления колхоза.

— Упаси бог с тобой ехать! — выдохнул Дмитриев.

Было семь часов утра, но в деревне ни души. Дверь правления заперта. Дмитриев поднялся по ступеням, постучал.

— Никого, — развел он руками. — Теперь куда?

— Вон к той балке, там их бензозаправочная. Может, Пухно застанем.

Паша вела мотоцикл одной рукой, оглядываясь вокруг. Время от времени до них доносился какой-то шум: то ли моторы работали, то ли электродвижок. Но вот звуки отдалились, и вновь все утихло. Мотоцикл выскочил над озером, углубился в степь.

Неподалеку от кукурузного поля они увидели какого-то старика. Лицо его было обрамлено курчавой бородой. Он представился. Колхозный сторож Евсей Петрович Карпенко. Охраняет кукурузу от грачей. Вооружен берданкой образца петровских времен.

— Прискакала смотреть нашу кукурузу? — Евсей Петрович поглядел на Пашу из-под густых бровей. — Полюбуйся… хозяйская работа.

— Да, верно.

Кукуруза стояла высокая, густая.

— Послушай, Петрович, помоги найти Пухно или Ломако.

Старик с удивлением посмотрел на нее, выругался.

— Не посыльный же! Не имею права покидать кукурузный пост. А председателя аль бригадира тоже наищешься, ежели денно и нощно по степи гоняют.

Паша не обиделась.

— Не вынуждаем, Евсей Петрович, сами поищем… Поехали, Антон!

Мотоцикл мчался теперь по накатанной дороге. Солнце поднялось высоко, сильнее насвистывал суховей, бил в лицо. И уже издалека они увидели красное пятнышко, которое оказалось вагончиком — походным жильем здешней тракторной бригады.

Паша остановила мотоцикл в тени, под деревцем. Подошла к вагончику, поздоровалась с трактористами и комбайнерами, которые сидели за столом, врытым в землю.

— Ребята, — крикнул Пухно, — знакомьтесь с Пашей! Знаете ее?

Все засмеялись. Они хорошо знали бригадира первой в стране женской тракторной бригады.

— Надолго к нам, Паша?

— В зависимости от приема, — улыбнулась она, — с чистым сердцем примете — задержимся, плохо примете— повернем оглобли назад.

— Ты что? — Иван Петрович повернулся, окликнул повариху. — Готовь, Ивановна, завтрак на троих Да гляди, первосортный!

Разговор сразу зашел о деле. Иван Петрович Пухно сообщил гостям, что сейчас они убирают пшеницу по парам, сено косят, в междурядьях обрабатывают кукурузу, окучивают картофель…

— Как с урожаем пшеницы? — перебила его Паша. — Вкруговую по сто пятьдесят пудов выйдет?

— Не ошибаешься, Паша. А ты разве меньше возьмешь?

— Несколько больше. По удоям вы нас здорово побили.

— Что ж, постараемся побить и по урожайности зерновых.

— А хватит ли силенок? — с вызовом спросил Дмитриев.

— Не беспокойся, звать на помощь никого не будем. — Он опять раскурил цигарку. — С приходом Ломако все переменилось. Уже в нынешнем году доходы наши составят более пяти миллионов рублей.

— Сколько же положите на трудодень? — заинтересованно спросила Паша.

— Сперва планировали десять рублей. А теперь придется чуток добавить. Животноводство вдвое повысило доходность.

В это время к столу подошел тот самый Евсей Петрович, которого они видели у кукурузного поля.

— И вы тут?

— Прибег для заправки… сил набираться для того, чтоб отразить возможное нападение грачей, — отшучивался Евсей Петрович.

Пребывание в колхозе затягивалось. Остаток дня Паша и Антон в сопровождении Ивана Петровича осматривали, или, вернее сказать, ощупывали пшеничные массивы, посевы проса, гречихи. Все радовало глаз.

Повариха Ивановна за вагончиком накрыла стол. Солнце еще палило, деревья, совсем молодые, не давали даже намека на тень.

— Жарко, Паша? — спросил Иван Петрович.

— Не от солнцепека, — она сдержанно усмехнулась. — Интересно узнать, скоро ли приедет Ломако.

— Поспорить не с кем? Скучаешь?

Паша не отвела вопроса. Да, она хочет поговорить с Ломако, ведь чувствуется, что он настоящий хозяин и большой специалист.

Внезапно Иван Петрович вышел из-за стола. Паша не спускала с него глаз. Она давно знала Ивана Петровича. Месяц назад ему исполнилось сорок лет, но он — высокий, широкий в кости, подвижной — выглядел лет на десять моложе. Ему шла короткая, почти мальчишеская, стрижка, как у самой Паши. Одет он был на военный лад: в подпоясанную широким ремнем суконную цвета хаки гимнастерку с отложным воротником. Одним словом, гвардеец! Высокие сапоги начищены до блеска, хоть как в зеркало в них смотрись. Пухно поймал ее взгляд.

— Скоро уборочная… запылятся, — с усмешкой сказал он. — Сейчас пора перебираться на первое место в соревновании. Так решили мы. А решение наше твердое. Сама знаешь, какие в бригаде ребята. Ведь до войны у нас Наташа работала, тоже умела приличные урожаи собирать. Помнишь то время?

Наташа Радченко! Ей было всего шестнадцать лет, когда она стала учиться на тракториста. Молодая крестьянка обладала незаурядными способностями. Среди старо-бешевских девушек Наташа одной из первых, вслед за Пашей, стала бригадиром тракторной бригады. Она была душой и организатором многих славных начинаний.

Работала Наташа самозабвенно. Никакая сила не могла оторвать ее от земли. Смуглая, как и Паша, с такими же темными волосами, подстриженная, она была настоящим молодежным вожаком.

Наташа с оружием в руках мстила гитлеровцам за истерзанную землю, за слезы отцов и матерей. Гестаповцы выследили ее и заковали в кандалы.

…В летний августовский день военно-полевой суд приговорил трактористку Наташу к смертной казни через повешение. Гордая, непокорная, она поднялась на эшафот. «Люди, я любила жизнь! Бейте извергов!»

Так оборвалась жизнь Наташи. Но славные традиции продолжил ее ученик Иван Петрович Пухно, прошедший тяжелый солдатский путь от Сталинграда до Берлина…

— Что ж, Петр, мы готовы вступить в единоборство. Мы боремся за сто семьдесят пять пудов пшеницы вкруговую. А ваши обязательства? — Паша решила уточнить все вопросы.

— Ручаюсь, возьмем больше. Ведь по животноводству мы уже обогнали. Признаешь?

— Деваться некуда.

Поездка в колхоз имени Розы Люксембург определенно удалась. Паша осталась довольна проведенным днем. Большое артельное хозяйство произвело на нее сильное впечатление.

Осмотрев молочнотоварную ферму. Паша собралась ехать домой. Иван Петрович предложил заночевать у них, ведь скоро должен вернуться Илья Петрович Ломако.

Паша все же решила засветло добраться до Старо-Бешева и от приглашения отказалась.

— Как знаешь, тебе виднее, — сказал Пухно скучным голосом.

Паша резким движением ноги завела мотор, и мотоцикл помчался в объезд деревни по гудронированной дороге.

Животноводческий городок — молочнотоварная, свиноводческие и птицеводческие фермы — находился всего в каких-нибудь трех километрах от недавно построенного Дома трактористов. Дел в городке было по горло, настала самая горячая пора заготовки сочных и концентрированных кормов на зиму.

Дмитрий Лазаревич Коссе рано пришел в поле. Он не удивился, увидев Пашу, которая возилась у тракторов и комбайнов.

Солнце еще только всходило, и небо постепенно начало светлеть. Коссе с облегчением услышал шум со стороны бензозаправочной. Потом заскрипели ворота. Это Антон Дмитриев выезжает в поле, он всегда появляется первый. Дмитриев вел свой трактор превосходно, вел так же уверенно, как и мотоцикл, а на мотоцикле он теперь развивал скорость до 110–120 километров в час. Дмитриев, как и Паша, управлял любой машиной: уж не поведет ли он сегодня комбайн? Но нет! У штурвала комбайна занял место Христофор Челпанов и был этим невероятно счастлив. Шутка ли сказать — ему доверяли вести косьбу на пшеничных массивах.

— Хлеба-то какие! Высокие, густые… Золото хлеба!

Держа в руках молоток и ключи, Паша разговаривала с Челпановым. О чем это она?.. Все ясно! Она торопит Челпанова гнать красавец комбайн в степь.

Только что успела отправить комбайн и уже занялась другим делом — проверяет готовность очередного трактора.

— Слыхал, Антон, наказ бригадира? Так начнем же добывать золото. — Челпанов с полной готовностью и подъемом начинал рабочий день.

Прошло немного времени, и небывалое оживление началось всюду — и в поле и на токах. Все заняты делом, все работают, торопятся…

Заметно взволнованы старые хлеборобы. Им выпала честь сопровождать первый обоз с зерном в государственные закрома. На передней подводе— Никита Васильевич Ангелин.

Неподалеку от тока, тут же, на солнцепеке, школьники рисуют плакаты, пишут большими буквами лозунги. Вот сорванцы! Кто надоумил их украшать хлебный обоз? Неужели Паша?

— Ну, конечно, Пашина работа, — то ли с гордостью, то ли с осуждением говорит Никита Васильевич. — Она выдумает…

Молодых и старых колхозников захватила уборка. Все тракторы и комбайны работали безукоризненно, четко.

…Паша «отбуксовала» комбайн на новый массив. Пшеница здесь на редкость густая. Трактор и прицепленный к нему комбайн двигались медленно, громко урча и вздыхая: казалось, что работать им невмоготу.

— С чего бы это? — спросил Степан Иванович, прислушиваясь.

Никита Васильевич, шагая рядом со Степаном Ивановичем, предложил тут же выяснить причину, и они направились к комбайну.

Их окликнул Дмитрий Лазаревич.

— К Христофору, — не оглядываясь, ответил Не-чипуренко. — Беспокоит нас, как бы у него той, хведор не поломался.

— Хедер, — ухмыльнулся Дмитрий Лазаревич.

— Я и говорю… хведор;

— Хедер, а не хведор! — кричит ему на ухо Никита Васильевич. — Эк и непонятливый ты стал, Степан!

— Ишь, какой ученый объявился! — не унимался Степан Иванович, поднимая густые клочковатые брови. — Известно же, хведор!

Дмитрий Лазаревич взял их под руку и повел целиной к комбайну.

— Смотрите не ругайтесь, а то на самом деле тот «хведор» обломается.

— Ты, председатель, зубы не заговаривай, а лучше объясни, отчего это машина от напряжения дрожит, — разозлился Степан Иванович.

— Вот и докладываю, — с прежней игрой в голосе ответил Дмитрий Лазаревич, — яровые дадут на круг по восемьдесят пудов, не меньше, зерна кукурузы возьмем по двадцать пять центнеров, а в зеленой массе по четыреста..

— А что ты сам думаешь, не маловато ли? — для полного уяснения спросил Степан Иванович.

— Нет, но, может, и в самом деле маловато, дорогой Степан Иванович, — и он задумался. — Вот, например, на массиве в сто тридцать пять гектаров, где трактористы подняли черные пары, мы получаем вкруговую по сто девяносто три пуда. Ведь это стариннейшее мое намеренье с Пашей: взять по двести пудов на каждом гектаре.

Тут Никита Васильевич вцепился и стал допрашивать председателя, почему им не удается взять по двести пудов со всей площади.

— Я сразу и не отвечу, Никита Васильевич, тут много причин, и все сложного порядка.

Степан Васильевич тоже был неумолим.

— Так… следовательно, опять сложности? Значит, до двухсот не дотянуть? — громко кричал он, как бы приглашая и бригадира трактористов Пашу, и комбайнера Челпанова, и тракториста Дмитриева к широкому обсуждению этого жизненно важного вопроса. — Может, Антон доверит нам свои мысли?

— Я имел время подумать, — сказал он, — и вполне согласен, что мы можем получать со всей площади посевов по двести пудов зерна. Все необходимое для этого имеется, ни в чем недостатка нету. Люди, машины, удобрения… Только, честно сказать, тесновато стало в «Запорожце» для нашего разгона.

Все сразу поняли, о чем говорит тракторист Антон Дмитриев. В самом деле, в «Запорожце» было уже тесно. Тракторной бригаде не хватало работы на полях колхоза. Поэтому приходилось перебрасывать бригаду в другие хозяйства.

— Верно, Антон! — горячо поддержала его Паша. — Нам и впрямь тесновато. Но, думаю, недалеко то время, когда мы выедем с нашими тракторами и комбайнами на широкие просторы.

Вопрос был ясный: надо укрупнить артельное хозяйство. Но как, с чего начать? Недостаточно было ориентироваться только на цифровые показатели и общеизвестные агрономические мероприятия. Надо было позаимствовать опыт передовых укрупненных сельскохозяйственных артелей.

Первые укрупненные колхозы в Подмосковье показали, как важно на новом этапе создавать сильное и многоотраслевое хозяйство, какие отличные результаты приносит организаторское мастерство и умелая работа с людьми. Обо всем новом, что дают укрупненные колхозы, подробно говорилось на проведенном в ту пору совещании передовиков сельского хозяйства Московской области.

Паша зажглась этой идеей. Ее беспокоили мысли об укрупненном колхозе. Надо ли укрупняться? Не велики ли будут масштабы?

В конце сентября она уже знакомилась с некоторыми укрупненными подмосковными колхозами. Несколько дней провела в колхозе имени Владимира Ильича. Никита Васильевич сам посоветовал ей туда ехать, так как много знал и читал о выдающемся старом колхозном вожаке и хлеборобе Иване Андреевиче Буянове.

Советы отца оказались правильными: Паша увезла с собой из подмосковного колхоза в Старо-Бешево много ценного и важного.

Итак, к большой радости Паши, по воле колхозников в районном Доме культуры состоялось первое объединенное собрание членов трех колхозов: «Запорожец», «Победа» и «Политотдел».

Верное это дело — хозяйствовать крупным коллективом— таково было единодушное мнение и молодых и старых колхозников. Большому кораблю — большое плаванье!

За объединение проголосовали все семьсот человек. Против не было ни одного.

Приступили к выборам правления укрупненного колхоза. Кого же избрать председателем? Были три кандидатуры: председатель колхоза «Победа» Николай Гаврилович Михайлов, председатель колхоза «Политотдел» Константин Никитич Ангелин и Дмитрий Лазаревич Коссе. Кто же из них самый лучший, самый энергичный организатор?

Паша предложила:

— Рекомендую голосовать за Дмитрия Лазаревича…

— Что такое? Почему за меня? А почему не за твоего брата?

— Я, как вам известно, довожусь родней Ангелину, — засмеялась Паша, — а потому лишена права голосовать за него.

— Но я уже не молодой. Прибавляется три тысячи пятьсот гектаров одной пахотной земли. А сколько ферм! Это же какое хозяйство!

— Как раз для вашего масштаба, товарищ Коссе, — сказала с места Александра Бурлаева.

Полеводы, овощеводы, животноводы, механизаторы, специалисты сельского хозяйства всех трех колхозов знали Дмитрия Лазаревича Коссе. Знали, что он никогда не скажет: «Не сможем этого сделать».

Именно такой председатель, с твердой, честной рукой, и нужен был объединенному колхозу. Поэтому все семьсот колхозников проголосовали за Дмитрия Лазаревича Коссе.

В восемь часов вечера собрание закончилось. Паша попрощалась с членами президиума, спустилась по лестнице и подошла к Коссе.

— Дмитрий Лазаревич, как вы себя чувствуете?

— Знаешь… я, кажется, в самом деле помолодел. Доверие народа вдохновляет. Поехали смотреть фермы.

Но Паша на этот раз отказалась. Чувствовалось, что на душе у нее тяжело.

— Что это с тобой? — Коссе с удивлением смотрел в поблекшие глаза Паши.

Они сели у раскрытого окна и долго молчали, вдыхая сочный, свежий ароматный воздух, доносившийся к ним с полей.

— Ты просто утомлена, Паша, — после паузы сказал он тихо.

Паша не нашлась, что ответить. Когда пауза затянулась, Коссе поднял на нее глаза.

— Неужели все еще Сергей беспокоит?

— Что вы, с Сергеем давно все покончено. Я ему никогда не прощу его поведения. Дети просто ненавидят его. Впрочем, а за что им любить его?

— Ну, а ты? Ведь стоит тебе одно доброе слово сказать Сергею, и он придет домой…

— Не о нем моя думка… Много горького принес он вашей трактористке. Слишком дорогой ценой заплатила она за эту любовь. Еще в Казахстане… Десять лет пролетело с тех пор. Я встретилась с другим человеком, человеком одних со мною воззрений и убеждений. Помните, он приезжал в Бешево? Такой завидный, сильный, общительный… Я его ни с кем близко не знакомила, скрывала свои чувства к нему даже от родных. Да, это был, кажется, единственный случай в моей жизни, когда я родным не сказала всей правды. Мы очень любили друг друга. Он звал меня в Казахстан, хотел построить жизнь чудесную, счастливую…

— А может, надо было поехать, Паша? — вырвалось у Дмитрия Лазаревича.

Паша покачала головой: нет, этого делать нельзя было. Все складывалось невероятно сложно. Во-первых, не хотелось привести детям чужого человека, потом она не могла оставить колхоз, которому отдала лучшие годы своей жизни. Здесь она провела первую борозду, здесь овладела трактором, добилась высоких урожаев. Земляки избрали ее депутатом Верховного Совета СССР. За успехи на полях старо-бешевского колхоза правительство присвоило ей звание Героя Социалистического Труда, наградило орденами и медалями.

Нет, ей нельзя было расставаться с земляками, с трактористами, с колхозниками, со своим родным домом.

— Я не могла… не имела права вторично выйти замуж, — говорила Паша, — хотя была уверена, что моя жизнь с этим человеком станет счастливой. Так мы и разошлись, чтобы никогда больше не встречаться.

— А по-моему, ты слишком щепетильна, — сказал Коссе, — ты должна построить свою личную жизнь.

— Ой, плохо вы знаете меня, дорогой Дмитрий Лазаревич!

Она решительно поднялась, вытерла глаза, снова стала прежней Пашей. Веселой, решительной, способной горы ворочать.

— Ну, как знаешь, но мой совет…

— Хватит о сердечных делах, Дмитрий Лазаревич, это все-таки грустное занятие! — сказала Паша громко. — Поехали смотреть животноводческий городок.