Прасковья Ангелина

ПИСЬМО ЛЯН ДЗЮН

В воскресенье Паша и Антон Дмитриев монтировали новую радиодиспетчерскую установку. До полудня возились с аппаратурой, проверяли механизмы. Паша была довольна. Отныне все службы тракторной бригады будут телефонизированы и радиофицированы. Это повысит организованность и оперативность в работе. О такой диспетчерской связи она давно мечтала.

— Установка сказочная, не правда ли, Антон?

Антон тоже считал новшество замечательным и не жалел, что проводит воскресный день на монтаже.

Они еще долго бы возились с установкой аппаратуры, но неожиданно в поле примчался посыльный из райкома партии и сообщил, что в Старо-Бешево приезжает делегация польских крестьян.

Еще было светло, когда Паша села в «Победу» и помчалась в деревню.

— Мама, — возбужденно сказала она, едва переступив порог дома, — готовьте ужин, хочу пригласить польских друзей к нам в семью.

Ефимия Федоровна с большой радостью готова была принять зарубежных гостей, интересующихся жизнью колхозников.

Весь день польские крестьяне в сопровождении Никиты Васильевича Ангелина знакомились с огромными владениями объединенного колхоза. А под вечер они приняли приглашение Паши побывать у нее в гостях.

Дом у Паши просторный. В пяти комнатах — хорошая мебель, ковры, книги, радиоприемник, пианино… Гости были приятно удивлены, увидев все это. Они поинтересовались, ей ли принадлежит пианино.

— А у вас кто-нибудь играет?

Паша позвала Светлану, и она сыграла Бетховена. Потом за пианино села младшая дочь, Сталинка.

Гости были оживлены. Опять посыпались вопросы. Где учится Светлана? Хорошо ли учится Сталинка? А Валерик что, тянется к земле?

За столом сидела одна семья — семья друзей. Подняли тосты за великую дружбу советского и польского народов, за счастливую, зажиточную жизнь.

— Вот теперь мы своими глазами увидели, что такое колхозный строй в вашей великой стране, — говорили польские крестьяне. — А сколько клеветы, сколько глупых басен приходилось нам слышать! Мы, поляки, тоже хотим жить и строить жизнь по-новому. У вас мы учимся, вы наши верные друзья.

За оживленной беседой никто не замечал времени, веселились, пели песни. Старо-бешевские колхозники— свои, украинские, а гости — свои, польские.

Прощались тепло, дружески, словно знали уже друг друга много лет.

Через месяц в Старо-Бешево приехали друзья-болгары, простые, сердечные люди. Болгарские товарищи вникали во все детали колхозного дела, внимательно изучали опыт организации труда в тракторной бригаде Ангелиной, внедрение травопольной системы и комплексной механизации по возделыванию зерновых и пропашных культур.

Потом Паша выезжала в Харьков для встречи с чехословацкой крестьянской делегацией.

Паша была нездорова и не смогла поехать в Сталине, чтобы повидаться с представителями героического китайского народа. Но вскоре на ее имя через редакцию одной из центральных газет прибыло письмо от китайской девушки-трактористки, отличницы труда Лян Дзюн.

«Здравствуй, Паша Ангелина!.. — писала Лян Дзюн. — Мне навсегда запомнился вечер 3 августа 1947 года. По фанзам ходили агитаторы и приглашали женщин села Бэйана посмотреть советские художественные и документальные фильмы. В кинематографе собралось много людей. Мы смотрели фильм о Зое и восторгались ее мужеством. Потом нам показали документальные фильмы. Когда на экране появился грохочущий гусеничный трактор, я даже испугалась — никогда раньше не видела я таких машин. Во время японской оккупации, при гоминдане, в нашем селе знали лишь мотыгу, лопату и серп. Самой большой машиной считался плуг…

Чувство страха перед незнакомой машиной тут же сменилось удивлением, а затем и радостью. Я увидела, что трактор вела женщина — советская трактористка Паша Ангелина.

И я подумала: «Советская женщина управляет машиной. А почему бы и мне не стать трактористкой? Почему бы и мне не водить большие тракторы?»

Местная организация Ново-Демократического союза молодежи помогла мне поступить на курсы трактористов. Ли Хонсун, мой первый учитель, подвел меня к машине и сказал: «Скоро, Лян Дзюн, ты поведешь эту машину, как Паша…»

Занятия кончились. Меня послали в тракторный отряд государственного хозяйства «Всходы», в Деду. И вот я стою около мощного трактора, гляжу на дорогую сердцу фабричную марку машины «СТЗ», машину, построенную на берегах Волги в Сталинграде, и волнуюсь…

Работа в тракторном отряде началась успешно. У меня появилось желание создать по примеру советских трактористок женскую тракторную бригаду. Такая бригада теперь организована. Живем мы и работаем очень дружно…

Теперь я управляю не только трактором, но и самоходным комбайном, построенным в вашей стране. Подумать только: сейчас и я уже учитель! У меня есть молодые ученицы: Хэ Сю-фан и Су Жум.

Я хотела бы сказать, что из нашей бригады особенно выделяются в соревновании трактористки Чин Я-жу, У Юй-джин, Тен Шу-фан и Хуан Гуй-джин. Они приехали на курсы из разных провинций, но судьба у них одинаковая: это дочери бывших батраков. С детства они знали горе и нужду, как их отцы и матери.

Теперь перед нами, как и перед всеми женщинами Китая, открылся большой и светлый путь к счастью. Мы стали равноправными с мужчинами, получили возможность принимать активное участие в политической и экономической жизни нашей родины. Меня, Паша, избрали членом Политического Консультативного совета Хэйлунцзянской провинции. Я, как и все граждане свободного Китая, хочу строить и строю новую жизнь».

Читая письмо китайской девушки, первой трактористки свободного Китая Лян Дзюн, Паша невольно вспомнила, как в 1937 году она впервые получила весточку от зарубежных друзей — это было письмо из Барселоны, от испанских товарищей, которые сражались с фашистскими бандами Франко. Теперь на ее имя в Старо-Бешево шли теплые, задушевные письма со всех концов земного шара, отовсюду. И это свидетельствовало о том, как любят и ценят зарубежные друзья опыт первой в Советском Союзе трактористки Паши Ангелиной.

Как быстро пронеслись годы, сколько событий произошло за это время! И сколько миллионов друзей появилось у Паши повсюду, на всех континентах мира!

В то раннее утро, перед выездом в поле, тракторист Павел Тохтамышев включил репродуктор. Диктор из Москвы передавал постановление сентябрьского Пленума Центрального Комитета Коммунистической партии.

Обычно день, связанный с каким-либо выдающимся событием, пролетает быстро. Позже, в воспоминаниях, он представляется большим, знаменательным. Именно таким большим и знаменательным днем был этот сентябрьский день 1953 года.

Весть о мерах по крутому подъему сельского хозяйства, как освежающий ветер, пронеслась по всей стране, согрела сердца колхозников.

— Вот как наша партия круто поворачивает дела в сельском хозяйстве, — говорил старый колхозник Георгий Христофорович Михайлов. — В постановлении ясно сказано обо всем, о чем мы сами долгие годы думали. Вчитайтесь, друзья, в мудрое партийное решение.

Газета переходила из рук в руки.

Осенью, после знойных летних дней, работалось легко. Сменив заболевшего тракториста Александра Лазарева, Паша за несколько часов успела вспахать до шести гектаров зяби.

В полдень она остановила трактор, вышла на жнивье. Небо, еще недавно совсем безоблачное, начинало сейчас затягиваться облаками. С Кальмиуса потянуло свежестью. Чувствовалось, что скоро зачастят осенние холодные дожди.

Трактористы и комбайнеры, колхозники и колхозницы торопились закончить сельскохозяйственный год.

По свежему ветерку бодрым шагом Паша как-то легко отмахала три километра и скоро вышла на тропинку, которая вела в поле, где работал на «ДТ» Ефим Борлов.

В середине загона пахота была отличная — черная пашня лежала без единого огреха. Но края пахоты пестрели «облизами» и «канавками», и они уродовали общий вид поля.

— Скоро переезжаешь? — спросила Паша.

Он сдвинул фуражку на лоб, сказал глухо:

— Донимает меня наш «выдающийся да исключительный» Филиппов. Большая охота осилить Андрея, укоротить его самолюбие.

— Огрехами на пашне? — и она показала на края незапаханной стерни.

Борлов покраснел, сделал движение рукой, словно хотел почесать затылок, и не нашелся сразу, что ответить. А Паша не отставала.

— Филиппов не ахти какой работник, обогнать его нетрудно, но работать надо с умом. А ты? Ну что ты выгадал?

Борлов с трудом выдавил из себя оправдание. Он старался, даже ночью пахал без перерыва. Молодой тракторист, он работал в бригаде лишь второй сезон. Сейчас он стоял перед бригадиром, как провинившийся школьник. Лицо его покрывала черная густая щетина — он не брился по крайней мере дней пятнадцать, — и усы с бородой, словно приклеенные к лицу этого девятнадцатилетнего паренька с веселыми черными глазами, невольно вызывали улыбку.

Паша долго глядела на него и отчитывала. И жалко было ругать его: ведь может быть хорошим трактористом, а трудолюбия нет.

Неожиданно подкатил на мотоцикле «ИЖ» Антон Дмитриев.

— Заплутались на пахоте или так гуторите? — пошутил он, приблизившись к Паше и Борлову.

— Да вот, гляди, накуролесил молодой.

Дмитриев прошелся по пахоте. Работа Бордова возмутила и его. Разве так надо откликаться на решения партии? Э, нет! А еще Бордов грозился «прижать» Филиппова. Куда там… Тот и на старичке «ХТЗ» не сделает таких «облизов».

— Выходит, пропахал я задаром? — тихо спросил Бордов.

— Задаром не задаром, Ефим, а допахать края придется. — Голос у Паши был решительный. — Ты, любезный, опаши края не тяп-ляп, а как полагается, пока бригадир Пефтиев не прискакал да шею тебе не намылил. Переедешь на другое поле, без контрольной борозды пахоты не начинай. Сперва пройдись аккуратно поперек краев, а потом и двигай. И плуг у тебя будет входить в пашню по ровной ленточке.

Сконфуженный Бордов обещал сделать все по совести.

Дмитриев сообщил Паше, что час назад разговаривал по рации с Цимидановым. Директор МТС просит один «ДТ» переправить в колхоз Кирова.

Паша устроилась на заднем сиденье, и мотоцикл понесся по автоколее к Дому трактористов.

Дом этот построили колхозники. Светлый, уютный, просторный, с красным уголком, спальнями, душевой, кухней, столовой, диспетчерской. Вокруг него сад. Неподалеку ремонтные мастерские, автогараж, бензозаправочные…

Антон остановил мотоцикл на большом массиве, где работало много народу.

Чуть задыхаясь, Паша подбежала к комбайну. Ее сразу окружили, и со всех сторон посыпались вопросы:

— Когда сев озимых кончаете?

— Зябь вспахали?

— Не нужна ли подмога?

Комбайнер Христофор Челпанов зажал уши ладонями:

— Бабочки, милые, спрашивайте поодиночке.

Женщины засмеялись, и он, воспользовавшись наступившей тишиной, сказал Паше:

Интересно получается, — высокий, круглолицый, ладный и подтянутый, Челпанов спускался с мостика комбайна. — Когда я прочитал постановление сентябрьского Пленума, мне невольно вспомнилась, Паша, тяжкая доля крестьянина в прошлом. В те далекие времена я не верил, что когда-нибудь у нас в Донетчине будут приличные урожаи.

— Ну, а ноне как? — Георгий Христофорович Михайлов бросил вожжи, спрыгнул с телеги и вошел в круг.

Челпанов указал рукой на горы золотистой пшеницы:

— Вон они, наши труды… стопятидесятипудовые урожаи. В доколхозные годы крестьянин о такой золотой клади и не мечтал.

Тут появился неизменный Степан Иванович.

— Слышу государственный разговор. Только он у тебя, Христофор, все к прошлому клонится. Чего зря ворошить? Ты о будущем толкуй, так партия нацеливает.

Челпанов молчал.

— Да ты не торопи его с ответом, — закричал Михайлов, — наш Христофор вспоминает, как он «фордзоном» клевал землю.

— Да, времечко нелегкое было. Однако ж смеется тот, кто смеется последним. Я могу кое-что и вам припомнить.

— На личности переходишь, а? — спросил Михайлов, смеясь.

— На личности. Не вы ли, дорогой Михайлов, выступали против — перекрестного сева?

— Признаю, был грех.

— А помните, как вы кричали на всю деревню: мол, для какой надобности гоните трактор два раза по одной пашне — вдоль и поперек? По-людски, говорит, надо сеять, а не гонять тракторы очертя голову. Тоже выдумали: вдоль-поперек, вдоль-поперек… Лучше уж разбросным, как при царе Горохе, сеять. А на поверку вышло, что вдоль и поперек пашни сеять выгоднее, большая прибавка урожая на каждом гектаре.

— К чему, друже, ноне укоряешь! — крикнул сердито Георгий Христофорович. — Я давно стою за перекрестный и за узкорядный посевы.

Сторонник передовых способов сева Челпанов настаивал: для наглядности надо обязательно сравнивать, что было раньше и как стало теперь. Вот они посеяли перекрестным способом одну тысячу восемьсот восемь гектаров озимой пшеницы и взяли вкруговую по сто восемьдесят пять пудов пшеницы.

Иосиф Пефтиев, который до этого только молча слушал разгоревшийся спор, решил и свое мнение высказать. Христофор Челпанов должен помнить, что колхоз начинал с малого. Было время, худой лошаденкой тянули однолемешный плужок и снимали тогда по сорок пять пудов пшеницы с гектара. А что говорили в деревне? «Молодец, Христофор, хороший урожай добывает!» Потом стали обрабатывать землю «фордзонами». Взяли на круг восемьдесят пудов. Добром послужили колхозу юркие тракторишки «У-2». И, наконец, появились сильные, колесные «ХТЗ». Тогда Паша со своими подругами взяла по сто пудов пшеницы на гектаре, и слава о ее труде разнеслась далеко за пределы деревни. А сейчас Павел Тохтамышев, Иван Кирадиев, Ефим Борлов, Александр Лазарев, Степан Коссе пересели на новехонькие гусеничные тракторы. При такой технике выходит, что даже и сто пятьдесят и двести пудов не «потолок».

— Другая жизнь, иные масштабы, — продолжал Пефтиев. — Есть колхозы и в Подмосковье, и на Кубани, и в Зауралье, да и у нас на Украине здорово развивают свое хозяйство. Взять, к слову говоря, Черкасский колхоз имени Хрущева. Там головуе известная мастерица высоких урожаев Галина Евгеньевна Буркацкая. Ее колхоз в прошлом году получил чистого дохода до шести миллионов рублей.

— Получается вроде, что та самая Буркацкая и нашего мужика Коссе обгоняет, — обернулся к бригадиру Кузьма Николаевич Серафимов. — Интересные вещи ты говоришь, Иосиф… Шесть миллионов! Это ж только подумать!

Помолчав, он положил свою руку на плечо друга, с которым крестьянствовал еще с детских лет, и размечтался:

— Степь вон у нас какая. Ей конца и края нет, и надо, чтобы от ранней весны и до поздней осени паслись здесь коровы, несчетные стада овец, да и не простых, а породистых, чтоб и сыр, и масло, и мясо, и сало, как сказано в решениях партии, давали бы мы народу в полном достатке.

Иосиф Пефтиев поддержал своего друга Кузьму Николаевича. То, что в колхозе надо усиливать животноводство, — это бесспорно. За прошлый год прибавили только по пятьдесят пять литров молока от фуражной коровы. Мало внимания обращали и на количество коров. В позапрошлом году их было восемьсот пятьдесят пять, а ныне — восемьсот девяносто восемь. Но вместе с животноводством надо продолжать подымать урожайность зерновых. Ведь колхоз — хозяйство зернового направления.

И эти слова пришлись всем по душе. Но имеется еще одно «но». Никудышные дела в колхозе с удобрениями. И старания как будто в это дело вкладываются, а результаты слабые. Кузьма Николаевич предложил послать письмо в Москву, самому министру: мол, неловко, товарищ министр, заставлять мужиков, как в старину, разбрасывать навоз по полям, пусть ученые помозгуют да и обеспечат колхозников механическими навозоразбрасывателями. И вообще удобрениями с научной точки зрения колхозу надо помочь.

— Вот такой государственный разговор нам по душе. — Степан Иванович прищурился, и хитрые огоньки вспыхнули в его глазах.

— А мы его продолжим на предстоящем общем собрании, — сказал Пефтиев и, легко вздохнув, предложил своим собеседникам отправиться по местам.

Опять заработали зерноочистительные машины. Челпанов поднялся на мостик комбайна и включил мотор.

Мотоцикл то рвался вперед с большой скоростью — не меньше чем в пятьдесят километров, то, переваливаясь с боку на бок и с обочины на обочину, пробирался по глубокой колее не быстрее пешехода.

В нескольких десятках метров от Дома отдыха трактористов Антон по просьбе Паши затормозил.

— Сделай милость, Антоша, поезжай в диспетчерскую, свяжись с Цимидановым.

Он включил мотор и помчался полевой дорогой, а Паша, не теряя времени, пошла к трактористу Павлу Тохтамышеву. Тот стоял на краю пахотного поля и щеточкой отряхивал с трактора пыль. На гусенице под рукой лежала промасленная тряпка. Ею он протирал каждый винт, каждую гаечку. Машина блестела, словно только что сошла с конвейера. Да и сам Тохтамышев был тщательно выбрит, аккуратно одет, подтянут, и только курчавые волосы в беспорядке спадали на его лоб.

— Здравствуй, Павлуша! Вижу, ты стал настоящим хозяином своей машины.

— И даже большим хозяином. Я посеял по черным парам четыреста пятьдесят гектаров, и трактор у меня в отличнейшем состоянии. Никаких повреждений! А ведь на прицепе было пять сеялок вместо трех. За все лето ни одного холостого хода на пашне.

Паша от души похвалила его, но тут же сообщила, что для него есть новое задание.

— Срочное?

— А ты что, утомлен?

Тохтамышев засмеялся. Он утомлен? Еще что она скажет! Он готов пахать и сеять до самых заморозков.

— Надо тебе выезжать в колхоз имени Кирова.

— Когда прикажете?

— Хоть сию минуту.

— Пишите наряд. Я к выезду готов.

В диспетчерской Дмитриев вызывал по рации:

— «Урожай»! «Урожай»! Катюша, милая, передай товарищу Цимиданову. Один «ДТ» отправляем в колхоз имени Кирова. «Кто едет? Павел Тохтамышев. Не беспокойся. Этот сделает все, что нужно… А? Золотой тракторист. Приключения? Ты что, свихнулась, Катюша? Какие еще тебе приключения? Посев кончили сегодня, а пахоту зяби — через день.

Паша вошла в диспетчерскую. Разговор продолжался.

— Ваше сообщение передам товарищу Цимиданову.

— Спасибо, Катюша. Что еще?.. Переправить туда же еще один «ДТ»? — Антон обернулся к Паше. — Можно будет?

— Конечно.

— Катюша! Катюша!.. Где ты потерялась?

Прошла минута, и, наконец, зазвучал голос:

— Я — «Урожай»… «Урожай» на приеме… Слушает «Урожай».

— Завтра на рассвете отправляем второй «ДТ». Кого пошлем?

В разговор включилась Паша.

— Здравствуй, Катюша! Позови-ка Константина Федоровича.

— Только что выехал в колхоз имени Розы Люксембург. Никого нет. Я одна.

— На «ДТ» поедет Ефим Борлов.

— Хорошо, доложу.

— Семь часов, — сказал Дмитриев, — поскачу-ка я к Борлову.

— Не забудь по дороге завернуть к Тохтамышеву, — попросила Паша.

— Хорошо.

Они прошли в столовую.

Эта комната была особенно уютной. Стулья в белых чехлах. Диваны Цветы.

Антон тут же поинтересовался у Марии Ивановны, заведующей столовой, чем сегодня угощают. Мария Ивановна, или тетя Маша, как ласково звали ее трактористы, сообщила, что сегодня «меню на выбор». Женщина лет пятидесяти, крепкая и добродушная, она была самым уважаемым человеком в бригаде.

— А если, например, заказать бифштекс?

— Что ж, желание это законное.

Они помыли руки, сели к столу.

— Уважаемая тетя Маша, — шутливо продолжал Антон, — а если, скажем, заказать шашлык по-карски?

— По-карски нету. А по-кавказски можно.

— И пирожки с мясом есть?

Мария Ивановна исчезла из комнаты и минут через десять внесла на шипящей сковороде отличнейший бифштекс, подала пирожки и по стакану сметаны.

— Вкусно готовите, тетя Маша, — похвалил ее Дмитриев, — ни в одном ресторане, даже в Москве, не подают так красиво к столу.

Мария Ивановна сдержанно улыбнулась. Она была довольна тем, что хвалят ее кухню.

Паша поинтересовалась, ужинали ли ребята.

— Поели. Правда, с трудом, но все же всех твоих трактористов приучила к порядку, как ты наказывала. Ужинают вовремя.

Дмитриев неожиданно поднялся и побежал в гараж… Не прошло и пяти минут, как оттуда послышался гул заведенного мотоцикла.

Паша тоже заторопилась в поле, во вторую полеводческую бригаду.

Трактор, которым управлял Павел Тохтамышев, плавно двигался все дальше и дальше, туда, где земля сливалась с краснеющим горизонтом.

Тихий вечер спускался на донецкую степь. В небе ни облачка, ни малейшего дуновения ветра.

Скрылось солнце, стало совсем смеркаться, но веселая звезда приветливо замигала из темнеющей синевы, будто сама вела за собой трактор по ровной глубокой борозде.

На душе у Паши было как-то особенно легко и хорошо. Приятно было сознавать, что люди колхозных полей с таким душевным радушием воспринимают решения Пленума ЦК, что и она в одних рядах со всеми будет участвовать в великой битве за подъем сельского хозяйства.