СЕМЬЯ

Когда Паша сказала Василию Кирьязиеву, что отказывается за него выйти замуж, он расстроился, как ребенок. Почему? Чем он не подходит ей? Тракторист он первоклассный, трудолюбивый и исполнительный. В какой бы колхоз он ни приезжал, к нему относились с уважением, ибо все знали, что сын старого хлебороба Кирьязиева по-хозяйски вспашет и засеет. И ведь любит он ее, Пашу!

— Выходит, врозь? На всю жизнь? — воскликнул Василий в отчаянии.

Паша умоляюще посмотрела на него. Нет, она готова дружить с ним по-прежнему. Ей не безразлична судьба друга. Но выйти замуж за него все-таки не решается. Не ее вина — сердцу не прикажешь.

— Знаешь ведь, Василек, люди мы с тобой разных характеров и наклонностей, — сказала Паша, — потому и не склеится наша жизнь. Прямо говорю: охладела я к тебе из-за твоей отсталости.

Ничего плохого Паша не имела в виду, но слова о том, что он отсталый человек, возмутили и обескуражили его. Как странно, что именно Паша ценила его, способнейшего тракториста Старо-Бешевской МТС, меньше других. Почему ни Цимиданов, ни Куров, ни товарищи по работе, ни родители ни разу не говорили ему этого, наоборот, хвалили, возвышали, верили в его способности земледельца и в его будущее.

Василий был озадачен. Почему так нелепо все оборвалось? Неужели потому, что оставил вечернюю школу? Но он же всего себя отдавал работе, сутками не покидал трактор, которым пахал, сеял… Кто лучше его в колхозе имени Кирова, на полях которого он, Василий, четвертый сезон работает, знает машину, управляет ею? Он и в нынешнем году по парам соберет хороший урожай — по сто пудов пшеницы с каждого гектара. Никакие трудности его не остановят, чтобы в будущем по хорошо возделанной земле взять по сто пятьдесят пудов пшеницы вкруговую. Такие обязательства он взял на себя. Только стоит ли рассказывать Паше? Да и об этом ли должен у них идти разговор? Василий давно хотел устроить свою личную жизнь. Дома все знали, что этой зимой Василий пойдет в загс с Пашей. А тут решительный отказ.

Нет, Василий не может с этим примириться. Надо дать ей время подумать. Поэтому не следует донимать ее разговорами. А может, посоветоваться с Куровым?

— Вот еще, кстати, поговорю с Иваном Михайловичем, — сказал Василий, глядя на нее в упор, — я верю, он, как старый друг, умно рассудит нас.

Она выдержала его взгляд.

— Василек, в этих делах и Куров не советчик… никто не сможет нам помочь, нельзя нам вместе… — Помолчав, Паша подошла вплотную к Василию, положила руку на его плечо, как никогда не делала, и ласково сказала: — Ну, не расстраивайся, не надо горевать. Давай по домам. Мне рано выезжать в поле. А тебе, Василек?

Он не ответил, осторожно снял Пашину руку, кивнул ей и шагнул через калитку на улицу. Паша молча проводила его взглядом. Только когда он скрылся, она поняла, что теряет друга.


Паша и не думала в то время выходить замуж. Она работала с необыкновенным воодушевлением. Сама училась, учила парней и девушек вождению трактора, обработке земли по новой агрономической науке. Колхозные дела настолько увлекли ее, что некогда было заняться устройством личной жизни. Ведь все, что она до сих пор сделала в земледелии, — сущие пустяки по сравнению с тем, что сможет и должна сделать. Будь ей, скажем, двадцать четыре или двадцать пять лет, то она, возможно, под влиянием Василька решилась бы на такой серьезный шаг. Но Паше было двадцать лет, она стала лучшей в стране трактористкой, она окружена ореолом славы, она здорова, весела, счастлива…

И в самом деле, в своей деревне она нашла все необходимое для счастья — и машины, которыми превосходно управляла, чтобы глубоко пахать и качественно сеять, и высокие урожаи пшеницы, которые радовали всех земледельцев и даже ученый мир, и отзывчивые человеческие сердца. Паша жила среди людей добрых и веселых, деятельных и трудолюбивых, которые уважали и любили ее. И она откликалась на эти чувства такой же искренней любовью. Даже Титыч, работавший ныне молотобойцем в колхозной кузнице, даже бабка Марфа Васильевна, ставшая примерной на всю старо-бешевскую округу колхозной свинаркой, даже эти люди, доставившие ей немало горьких минут, когда она создавала первую в стране женскую тракторную бригаду, не вызывали у нее неприязни.

Всем Паша была довольна. В том году опять пополнилась ее бригада новыми механизаторами. Опять пришла напряженная пора: едва в колхозе управились с покосами трав, а уже подходила уборка зерновых. Горячие, солнечные дни повсеместно ускорили созревание озимой пшеницы, ржи и ячменя. А до начала покоса многое надо было сделать бригадиру тракторной бригады: проверить ходовые части комбайнов, готовность крытых токов и привести в порядок амбары для засыпки семян. Да и, помимо этого, переключать тракторы на вспашку зяби, на подъем черных паров и посева озимых. Других такая нагрузка утомляла, выводила из строя. Паша же, наоборот, не знала никакой усталости, хотя взвалила на свои плечи большие и малые заботы. Как будто кто-то сильными руками вел ее по полям и говорил: «Паша, делай все вот так… Ты упорная, сильная — не надломишься!»

Паша потрудилась в полную силу и уже поздней осенью возвратилась в деревню. Не так долго она отсутствовала, а сколько за это время произошло перемен. Выходит замуж сестра Надя. В ее отсутствие приезжал жених, хороший рабочий парень из Сталино. А у Николая родилась дочь.

— Значит, в полку Ангелиных прибыло, — смеется Паша.

Новости, как оказалось, были не только дома, но и в МТС. На усадьбе выстроили новую механическую мастерскую, которую оборудовали автоматическими токарными и зуборезными станками.

— Вот это здорово! — восхищается Паша.

Но самая большая новость — Паше сообщили по особому секрету: тракторист Василий Кирьязиев женится на Марфе Спиридоновой.

— Я рада, — говорит Паша, — что у моего друга так все хорошо устроилось. Марфа славная, трудолюбивая девушка. — И ни одного упрека, ни одной колкости в адрес Василька.

Паша надолго задержалась в МТС, переходя от станка к станку. Но, собираясь уже уходить, она вдруг увидела на другом конце мастерской парня, работающего у тисков напильником. До этого дня она его никогда не встречала.

— Новое пополнение? — спросила она старшего механика Петра Гордеевича Скачкова.

— Ну да, — Петр Гордеевич внезапно оживился, — по путевке комсомола прибыл. Имей в виду, холостяк.

— Разве же мне так обязательно знать его биографию?

— Не знаю, может, и необязательно, но желательно. Он бедовый, этот парень, по тебе, с характером… — и прищурился, сделав паузу, чтобы посмотреть, как она отнесется к его словам, — и специалист своего дела.

Об этом приезжем парне на следующий день сказали Паше и Цимиданов и Куров: «Ловкий парень»…

Нередко встречала она этого парня с круглой бритой головой в райкоме комсомола и неизменно в окружении комсомольцев и пионеров.

Потом уже на комсомольском активе слушала его выступление. Он руководил кружком текущей политики, выступал с докладами перед колхозниками. Паша оставалась равнодушна к нему, ни разу не подошла, чтобы познакомиться и поговорить. Мало ли на белом свете хороших парней!


Накануне выезда в поле Паша снова встретила этого парня, но уже не в мастерской МТС, а на животноводческой ферме, куда его послали отремонтировать насос для подачи воды на коровник.

Случилось то, о чем Паша и не могла предположить: парень подошел к ней, поздоровался и сказал:

— Прасковья Никитична, один я не управлюсь с насосом. Хотел бы попросить в помощь тракториста из вашей бригады.

— Вот как оно обстоит… — рассмеялась Паша, — а с виду будто парень такой, что можешь горы ворочать. Может быть, меня возьмешь в помощники? Подойду?

— Как знать…

— Ты не дипломатничай, а прямо говори: взял бы в помощники? — в упор спросила Паша.

— Подумал бы…

Паша внимательно посмотрела на него. Почему-то ей пришло в голову, что он в помощи не нуждался, а просто из-за любопытства заговорил с ней.

— А я все соображала: куда же мне сегодня приложить руки, — не меняя выражения лица и не двигаясь, заговорила Паша. — Выходит, если хорошенько попросить вашу милость, то пристроиться просто.

Он не ответил и взялся за молоток.

— Выкручивайся, дружок, как знаешь, но через два дня насос должен действовать безотказно, — после недолгой паузы сказала Паша, — иначе можем оставить все поголовье без воды.

— Но в данный момент, как мне известно, бедняжки пляшут от бескормицы, — иронически произнес он.

— Ошибаетесь, Сергей Федорович. Так, кажется, вас величают? — стараясь ничем не обидеть его, сказала Паша. — В прошлом году собрали мы хороший урожай сочных кормов. А сократили рационы кормления из-за бесхозяйственности. Собственно, я сюда и примчалась, чтоб разобраться.

— И очень хорошо, что не ко мне прикомандировали, — сказал Сергей, улыбаясь.

— Не спеши радоваться, — бросила она резко, — я еще и за тебя возьмусь, если воду не обеспечишь к сроку.

Эти слова не оскорбили Сергея. Он ответил:

— И обеспечу! Но мне можно будет прийти к бригадиру трактористов с рапортом?

— Конечно, приходи, — снисходительно разрешила Паша.

Больше года дружила Паша с Сергеем. Он уже работал первым секретарем Старо-Бешевского райкома комсомола, а она по-прежнему бригадиром тракторной бригады.

Когда Паша через некоторое время сказала дома о том, что выходит замуж за Сергея, никто уж не удивлялся. Сергей всем нравился. Хороший человек, самостоятельный, образованный, уважительный. Только Никита Васильевич наедине как-то сказал Паше:

— Я, конечным делом, не против Сергея, хоть и вспыльчивый он, но умный, работящий, грамотный, тебе, наконец, с ним жить. Только сынок Кирьязиева был нашей семье дороже, ближе.

— Зато я была от него далека…

И Паша снова заговорила о Сергее, которого полюбила за его исключительное трудолюбие, за искреннее отношение к ней. Ведь это Сергей окружает ее вниманием и заботой, радуется каждому ее успеху и вместе с ней переживает неудачи. Работая в МТС, а затем в райкоме комсомола, он одновременно учится в заочном институте. Сергей находит время и ей помогать учиться.

— Таким я люблю Сергея, — заключила Паша. — А вы считаете, что я не смогу связать свою судьбу с ним?

Нет, Никита Васильевич ничего не считал, он лишь высказал то, что он думал.

Еще полгода спустя Паша вышла замуж за Сергея.

— Любите друг друга… Да смотрите же внука мне даруйте, — сказал молодым Никита Васильевич и смахнул с лица набежавшую слезу.


В том году теплая погода в Донбассе наступила в апреле. И в ясный, солнечный апрельский день Паша родила дочь. Имя дали ей Светлана. Никита Васильевич сиял от счастья, он теперь говорил, что лично он, «дедушка Василич», ждал именно ее, вот эту самую внучку Светочку, крепенькую, пухленькую.

С рождением Светланы появились новые заботы, новые хлопоты.

Паша очень любила детей, дружбу с ними заводила с полуслова. Всей бригадой они шефствовали над школой, с Пашиной помощью была оборудована детская библиотека, созданы площадки для разных игр. Дети души в ней не чаяли, звали «тетя Паша», и, когда она приходила в школу, они окружали ее плотной стеной.

Домашние шутили, что со временем Паша обзаведется семьей человек в двенадцать, причем все будут обшиты, обмыты и накормлены: более умеренные представления о семейном благополучии как-то не вязались ни с расточительной щедростью ее доброго сердца, ни с самим обликом ее.

Паша была очень деятельная, работоспособная, всегда занятая колхозными и эмтээсовскими делами. С появлением на свет дочурки она как-то сразу растерялась. Времени теперь ни на что не хватало: днем и ночью была на ногах: то надо было спешить в МТС, то решать дела в правлении колхоза, то пеленать Светочку (а Паша этого даже родной матери не доверяла), то кормить ее, то купать.

Ефимия Федоровна, посмеиваясь, говорила:

— До чего же чудно, Пашенька, видеть тебя в новой роли…

Светлана росла очень спокойной и тихой девочкой. Много была на воздухе: даже в лютые морозы Паша выносила ее на улицу, чтобы «крепчала телом и душой».

Но больше всех, кажется, возился с внучкой Никита Васильевич. Только возвратится с работы, возьмет ее на руки и до позднего вечера забавляется: «Светочка, а Светочка, скажи: де-да! Светочка, радость ты наша, ну говори: па-па! ма-ма! ба-ба!»

Сергея в последнее время не занимали семейные дела. И у Никиты Васильевича не оставалось сомнений: что-то надломилось у Сергея, связанное с Пашей. Не случайно он редко бывает дома, не помогает в хозяйстве, ни о чем не спрашивает, не рассказывает, как бывало раньше, о делах, о радостях и переживаниях.

— По стариковски, может, я и ошибаюсь, как ты, Федоровна, толкуешь? — сказал как то Никита Васильевич. — Но отношение Сергея к нашей Паше непонятно. Неласков он.

Ефимия Федоровна покачала головой она не согласна. Она оправдывала Сергея ведь секретарь райкома комсомола. Потому и редко дома, хоть пополам переломись, а все сделать невозможно. Молодежи много, а у каждого комсомольца свои хлопоты, запросы, желания. Кому же откликаться, как не ему?

— Ты о нем плохого не думай, — тихим и ласковым голосом говорила она Никите Васильевичу, — человек он бесшумный, непьющий, вроде наших ребят, покладистый.

Никита Васильевич не спорил. Может, он в самом деде ошибается в Сергее. Ефимия Федоровна лучше разбирается в сердечных делах.

— Бог с ним — Никита Васильевич обнял ее. — Паша тоже перегружена, редко дома бывает. Просто, признаться стало мне вдруг больно. Ведь она-то к нему с открытой душой.


То был обыкновенный зимний вечер. Ефимия Федоровна постучала соседке Варваре Осиповне и пригласила ее в гости. Внучку уложила спать.

Втроем — Никита Васильевич уже был дома — сели за стол в большой светлой комнате, пили чай с вареньем и рассказывали друг другу разные новости.

Уже поздно вечером явился Сергей, снял пальто и, ни на кого не глядя, прошел в детскую.

— Спит Светлана?

Никита Васильевич прошел вслед за ним.

Сергей остановился у кроватки вглядываясь.

— Не находите Никита Васильевич, что в моей дочурке ничего нет Пашиного?

— А ты радуешься?

— Во всяком случае, не печалюсь, вылитая моя мать.

Никита Васильевич пытливо следил за каждым его движением.

— Так — произнес он наконец — Ну и что?

— Просто уточняю’ — выкрикнул Сергей, не справившись с раздражением.

— Матери твоей я не видел, — сказал Никита Васильевич, — ну а то, что в моей внучке много от Ангелиных, — это уже доподлинный факт.

Размолвка грозила разрастись, если бы Ефимия Федоровна не остановила спорящих. Она увела Никиту Васильевича, потом побежала на кухню, внесла самовар и пригласила Сергея попить чайку. Он отказался. Видите ли, ему некогда, забежал мимоходом, едет в Марьяновский колхоз по неотложным делам.

Казалось, разговор был исчерпан. Все окончилось благополучно. Еще мгновение, и Сергей уйдет. Он же направился к выходу, но у двери обернулся и раздельно произнес.

— Передайте Паше, чтобы дочку накормила да и сидела бы дома, как все матери.

Пауза была долгой, наконец Никита Васильевич спросил.

— Это что же, приказание секретаря райкома комсомола?

— Да, секретаря и мужа Ангелиной! — резко бросил Сергей.

— Слыхала, Федоровна, наказ Сергея, а? — глухо спросил Никита Васильевич, как только тот исчез за дверью.

Она положила ладонь на тяжелою его руку, как бы призывая к спокойствию. Все это пустое, несерьезное, мальчишеское. Наверно, под настроение вырвалось.

Долго Никита Васильевич не мог успокоиться. Лежал без сна, все думал.

За окном ревел ветер, снежные хлопья били в стекла. Время шло, Паша не возвращалась с работы. А он, Никита Васильевич, лежал с открытыми глазами и будто всматривался в недоброе лицо Сергея, а в ушах все еще звенел грубый голос его: «Передайте Паше».

Было три часа, Паша все еще не приходила, и не было сомнений: она придет к утру — верно, спешная работа. Позавидуешь такой выносливости. А Сергей? Он переоценил себя, зазнался и стал просто грубияном. И за что Паша только так его любит? Вот о чем размышлял Никита Васильевич. И еще он думал о том, что Сергей ошибается; не привязать ему трактористку Пашу к кухне.

Отворилась дверь — Никита Васильевич увидел перед собою Пашу.

— Коссе так поздно задержал? — спросил он.

— Нет, в МТС одну каверзу выправляла…

— И выправила? — заволновался Никита Васильевич.

Она успокоила его — все идет хорошо. Даже голова кружится оттого, что дела пошли так здорово. Спешила домой — спина стала вся мокрая, хотя мороз усиливается. Да еще в мастерской ребята задержали… Пришлось выслушать, посоветовать. У каждого свои заботы, а копнешь глубже — все это заботы общие, колхозные…

Внезапно Паша оборвала разговор, прошла в комнату к дочери, потом, когда возвратилась, спросила:

— Сережа приходил?

— В Марьяновку выехал…

— Наверное, так надо. Сергей повел комсомол района в гору.

— С показухой в лужу сядет этот пустоцвет… — И добавил с горечью: — Ослеплена ты своим Сережкой. Ручаюсь, вытряхнет его комсомолия. Может, рассказать о сегодняшнем поступке милого зятька?.

— Не надо… в другой раз, — устало ответила она.

Паша ушла в свою комнату, потушила свет и повалилась в постель. Она прятала лицо в подушку, чтобы ни отец, ни мать не слышали ее всхлипываний. Никто не должен знать, что Паша, первая в стране женщина-трактористка, которая своим благородным примером увлекает на великие дела тысячи и тысячи крестьянок, переживает личную семейную драму.

Всю неделю Паша была занята в МТС. В субботу вечером Сергей обещал прийти за нею, но его почему-то долго не было. Солнце давно скрылось, кое-где в избах уже зажегся свет, а Паша все еще стояла возле отремонтированного трактора и вертела в руках поднятый ею блестящий металлический шарик. Эта потребность в минуты раздумья вертеть в руках какой-нибудь предмет укоренилась в ней с детских лет.

Уже решив покинуть усадьбу МТС, она увидела бегущего Сергея и услышала его дрожащий голос:

— Тоже мне мать! Тебе бы совсем перебраться в МТС на постоянное местожительство.

— Сереженька, милый, а знаешь, это действительно гениальная идея. Ты, как секретарь комсомола, помоги осуществить ее.

Он не ответил. Паша сказала, что решила пригласить его в колхоз. Разговор предстоит сегодня серьезный, о кукурузе, о том, как поселить ее на старо-бешевских полях. Трудное это дело — возделывать кукурузу. Но зато почетно.

— Ни в какой колхоз я не пойду, — упрямо сказал он, — мы приглашены в гости к Константину Муравенко…

— Твой дружок? — поразилась она и отшатнулась от него. — Ты забыл, что сам голосовал за исключение его из комсомола. Ведь отпетый хулиган, пьяница!..

Нет, Сергей не забыл. Он голосовал за его исключение. Но с тех пор, мол, прошло два года. Теперь он перевоспитался. Свой человек. Веселый, задорный и первостатейный баянист.

— Я обещал и выполню свое слово. А ты отправляйся куда хочешь.

— Не куда я хочу, а туда, где могу принести пользу…

И зашагала от него так быстро, будто боялась, что он сейчас же погонится за ней.

…В правлении колхоза было людно. В большой светлой комнате, где обычно происходили заседания правления, старший агроном МТС Никифор Литовченко знакомил колхозников и механизаторов с новой агротехникой обработки земли под кукурузу. Многие не одобряли ставку на кукурузу. Колхозник Степан Иванович Николаев говорил, что в донецких просторах ветры выдуют семена и земля заполнится опаснейшими сорняками. Такие же доводы не в пользу кукурузы приводил старейший хлебороб Александр Матвеевич Терещенко. По всему чувствовалось, что правление колхоза от посевов кукурузы пока воздержится.

Очевидно, Литовченко решил положить конец неубедительным, с его точки зрения, разговорам. Споры — само собою, а кукурузу надо повсеместно внедрять.

— Я ручаюсь, что стоит нашим механизаторам взяться, и они обеспечат высокие урожаи. — И обратился к Паше: — Поддерживаете?

Паша все поняла, не нужно было ей обстоятельно растолковывать. Так все ясно: кукуруза должна занять и займет достойное место в артельном хозяйстве.

Что же было потом? Пришел день, и трактористы обработали и засеяли кукурузой небольшой массив. В итоге на площади в десять гектаров колхозники сняли по двадцать пять центнеров кукурузы с гектара.

— Важно начать, а теперь уже не страшно, — радовался агроном Литовченко, когда Паша поделилась своими дальнейшими планами по возделыванию кукурузы уже на больших площадях, — я думаю, даже самый отсталый человек не осмелится нынче выступать против посевов кукурузы в донецкой степи.

Загрузка...