Прасковья Ангелина

ПО ВЕЛЕНИЮ СЕРДЦА

Жара не унималась, зной иссушал последнюю влагу, хранившуюся в полях. Ни одна тучка не появлялась на небе.

— Бунтует природа, — печально говорил Никита Васильевич, обращаясь к односельчанам.

Вот уже вторую неделю люди приходили в степь и с тревогой наблюдали за посевами.

— Люто бунтует, Василич, — в сердцах откликались мужики. — Все же надежда на урожай есть.

— По моим подсчетам, — громко сказал все время молчавший Степан Иванович, — озимые дадут по сто тридцать пять пудов пшеницы на круг.

— А ежели бы с дождем, то взяли бы куда больше, — определил Никита Васильевич. — Акурат двести пудов на гектаре и вышло бы.

Вокруг «двухсот пудов» затеялся спор. Большинство склонялось к тому, что двести пудов в этой степи «ни в жисть не взять».

Никита Васильевич обвинил Степана Ивановича в том, что он скудеет мыслью, если не видит, какие великие перемены происходят в делах хлеборобов. Недаром старик Харитоныч все советовал пахать глубоко и сеять перекрестным по черным парам. «Тогда, — говорил он, — на весь мир будем греметь урожаями». Обидно только, что не дожил он до этих дней.

В жаркие дни колхозники и колхозницы старательно «выглядывали» каждый вершок земли, уничтожали в пшеничных массивах даже единичные сорняки. Степан Иванович с удовлетворением отмечал, что все стали «уважительными, ласковыми к земле».

Хлеба стали густыми, высокими. Зайдет в них человек — и не увидишь.

— Мария! Марийка!.. — донесся откуда-то голос колхозницы Клары Федоровой. — Где ты там? Отзовись!

— Я, Кларуся! — сквозь сухой шелест пшенички слышался голос Марии. — Айда ко мне!

Степан Иванович успел перебраться на другое поле и скрутить цигарку, когда Федорова подбежала к Марийке. Та стояла вблизи небольшой рощицы у поля и зачарованно глядела на волнующееся море хлеба. Согретые солнцем тяжелые колосья склонялись к земле, как бы прося защитить их от палящих лучей.

— Вот, оказывается, где ты…

Федорова упрекнула подругу за нерадивость. Ее все ждут обедать. Паша сердится, а ведь известно, как ей сейчас достается. С рассвета и допоздна на ногах. Откуда только силы берутся! Железная она, Паша! Ведь это она со своими трактористами вдохнула жизнь в каждый колос.

К девушкам подошел Степан Иванович. Он вмешался в разговор и с пафосом заметил, что это «высокая наука приносит колхозу богатые плоды».

— Без человека, дидусь, наука не наука, а пустой звук… — Мария исподлобья взглянула на Иваныча, и красивые стежки бровей у нее изогнулись.

— А я скажу секрет один, деточки, вся премудрость ныне в хвилософии, — старик опять скрутил цигарку, закурил.

— Как же понимать такую философию, дидусь? — засмеялась Мария.

— Обыкновенно, — не моргнув глазом, объяснил Степан Иванович, — в моем разумении хвилософия есть такая хитрущая наука, которая дозволяет без единого дождя брать у земли добрые урожаи. И эту хвилософическую науку открыла в нашей степи дочка Ангелина, Паша.

— Вот это верная наука, дидусь, только зовется она… мичуринская! — отчеканила Мария, неожиданно поцеловала деда Иваныча и легко понеслась к едва видневшемуся за пригорком тракторному стану.

— Постой, Марийка! — закричал Степан Иванович, размахивая руками. — Неужели так трудно уважить старика и подарить на радостях еще хоть один поцелуй?

Но Мария уже скрылась за пригорком.

— Понравилось? — насмешливо спросила Федорова.

— Такой поцелуй молодит, деточка, — проронил старик певучим голоском.

— Это задаток. Молитесь хорошенько, чтобы как следует убрали урожай, — улыбнулась Федорова, — тогда получите два поцелуя, от Марийки и от меня.

— Вот это добре, только от «Отче наш» я отвык, лучше уж поработаю.

А погода все не менялась. Безжалостно палило солнце. Плотный туман едкой пыли окутывал поля, над которыми время от времени раздавались глухие раскаты грома: где-то далеко, откуда ветер приносил обжигающую пыль, разрывы зарниц раскалывали небо.

Хлеба созревали быстро. К уборке все уже было готово: тракторы, комбайны, телеги, крытые тока, зерносушилки, молотилки. Хорошую инициативу проявили старые хлеборобы. На всякий случай они насекли косы и серпы.

— Климат в нашей донецкой степи скаженный, — говорил Степан Иванович, — то задуют суховеи на месяц, а то и на два и на три, то разгуляется ветер-вояка, пригонит грозовые тучи, пойдут дожди…

— Значит, не доверяете механизаторам? — язвила молодежь.

— Доверие полное, но и момент отчаянный. Тут на всякий случай все пригодится.

Комбайны выруливали в степь, но старые колхозники, вооружившись серпами и косами, тоже занимали исходные позиции.

Близилась страдная пора.

Пахоту зяби бригада Ангелиной закончила на два дня раньше срока. Директор МТС Цимиданов все просил сбавить скорость «ДТ-54» до двух километров в час. Земля превратилась в гранит, и двигатель работает тяжело. Но с Пашей трудно было сговориться.

Конечно, «ДТ-54» для их размаха не годится — слабенький трактор. Сюда бы «ДТ-75» с двигателем в 75 лошадиных сил. Вот тогда скорость пахоты можно было бы довести до 6–7 километров в час. Ну, а если тракторостроители еще не дали такой сильной машины? Выходит, надо пахать черепашьими темпами? Нет, на это ангелинцы не согласны. Они будут нажимать, глубоко вгрызаться в почву, будут вести машину на самых высоких скоростях!

Пять дней и пять ночей работал Пашин «ДТ-54», и ни разу он не сбавлял скорости — четыре километра в час. Антон Дмитриев начал отставать, случалось, глушил двигатель, а Пашин трактор двигался безукоризненно: четыре километра в час, ни больше и ни меньше.

Этим-то Паша и отличается — целеустремленная, непреклонная в осуществлении своих желаний. После долгих размышлений, не дававших ей спать по ночам, она решила взяться за возделывание кукурузы на целине и посадить кукурузу не как-нибудь, а обязательно квадратно-гнездовым способом, на хорошо возделанной почве. Решила, и не было уже такой силы, которая заставила бы ее отказаться от ее замысла…

Пожалуй, единственной ее неудачей была личная жизнь, брак с Сергеем.

Но было ли это ошибкой в ее жизни? Она стремилась соединить свою судьбу с человеком, с которым можно было построить семью, добыть личное счастье. Но Сергей оказался мелким и чванливым человеком; он не хотел ее понимать.

Паша мечтала о двухсотпудовых урожаях в донецкой степи. Она убеждала Сергея, что она «в крови» крестьянка. Без земли она не представляет никакой жизни. С детства полюбила тяжелый труд хлебороба. Ее призвание — выращивать хлеб. В этом ее жизнь!

А Сергей предпочитал о такой жизни не думать и не говорить.

— Что же мне — бросить работу? — спрашивала Паша.

— Ты должна быть хозяйкой дома, воспитывать детей… — черствым тоном объяснял Сергей.

Еще в давние годы, до войны, Паше предложили перейти работать в районные организации. «Хватит тебе бригадирствовать. Ты завоевала право быть на руководящей должности».

Паша решительно отказалась от этих предложений. Она не способна к такой работе. Ее место в поле, на тракторе.

Всех в районе да и в области удивляло такое отношение Паши к заманчивому предложению. Странный человек, любой другой на ее месте с удовольствием занял бы районный пост. Не водить же ей трактор до седых волос? Да и почему же не сменить тяжелую и грязную работу на более легкую и чистую? Ведь женщина!

Нет, Пашу нельзя было уговорить оставить трактор. Никто не мог повлиять на нее, даже угрозы Сергея: «Решай, Паша, я или трактор»— не действовали.

Подобных слов вынести она не могла. Неужели это говорит человек, который считается ее мужем, другом? Неужели это тот самый Сергей, который в тридцатых годах стоял во главе районной комсомольской организации?!

Еще некоторое время Паша терпела. Она надеялась, что он одумается, что рано или поздно заинтересуется крестьянскими делами. Сергей же больше всего боялся именно того, что имело отношение к земле. «Разные мы с тобой люди! — кипел он. — Ты работаешь как вьючная лошадь, и все ради чужого счастья. А я желаю своего, личного… жену с красивой прической, хорошо одетую и с маникюром».

Это был самый тяжелый день в ее жизни. Больше терпеть она не могла. В этот день она объявила о своем окончательном решении: они с Сергеем чужие люди!

С уходом Сергея в жизни ее ничего не изменилось. Она не плакала, не нервничала, друзья и родственники переживали ее разрыв с Сергеем даже больше, чем она сама. Кто же виноват? Может быть, это обычная ссора? А может, все уладится? Ведь дети теряют отца.

«Он меня не понимает, он чужой для нас», — устало повторяла Паша, и даже родная мать, от которой у Паши никогда не было секретов, подчас ее не понимала.

Паша продолжала усердно работать. По-прежнему руководила бригадой и сама управляла трактором. Несмотря на личное горе, на усталость, она была счастлива. Она умела не сгибаться ни перед какими трудностями.

Так было и в то знойное лето 1951 года, когда она делала все возможное, чтобы получить вкруговую по двести пудов пшеницы с гектара. В том году, очень сложном для сельскохозяйственных работ, она вспахала своим «ДТ» до полутора тысяч гектаров земли.

Однажды, придя в райком партии, как обычно, без предупреждения, Паша застала вновь избранного секретаря райкома Степана Гурьевича Гребенюка в кабинете с каким-то человеком. Оказалось, что это товарищ из Киева, из Министерства сельского хозяйства.

Они познакомились. Приезжий товарищ побывал в Марьяновке, в колхозе имени Розы Люксембург и повидал там много интересного.

Успехами в животноводстве марьяновцы завоевали переходящее Красное знамя республики.

— Высоко поднялись! Это как раз то, что меня волнует, — сказала Паша.

— Но такие крупные успехи, как у марьяновцев, могут вызвать и зависть. Да, они разумно и по-хозяйски повели дело, — говорил представитель министерства. — И скажу вам по совести: отличный председатель Илья Павлович Ломако! Настоящий вожак и организатор колхозных масс. Лето еще в разгаре, а он уже заготовил сочные корма на год по шестнадцать тонн на корову. Марьяновцы способны еще выше поднять продуктивность своего животноводства, они могут довести удои до пяти-шести тысяч литров молока с каждой фуражной коровы.

Тут-то Паша и помрачнела. Эти факты и цифры задевали, проникали в самую душу. Было ясно, что их долг — догонять марьяновцев.

— И сильно догонять их, Паша! — вмешался в разговор секретарь райкома. — За полугодие марьяновцы взяли по две тысячи литров молока от каждой коровы. А плотность скота на сто гектаров сельскохозяйственных угодий? Шестнадцать, а три года назад у них было всего лишь… пять. Взлет! А у вас как?

— Просто не знаю, — чистосердечно призналась Паша и почувствовала, что в ее работе есть очень серьезный промах. Как стыдно! Как же могло случиться, что женщины ее колхоза не поделились с нею своими невзгодами, а она сама об этом и не подумала?

Паша опять помрачнела. А секретарь райкома продолжал рассказывать о председателе марьяновского колхоза Ломако и о бригадире тракторной бригады Иване Петровиче Пухно, который, к слову говоря, тоже основательно помогал колхозу отвоевать первое место в соревновании по животноводству. Под конец беседы секретарь райкома подошел к Паше, обнял ее. Она должна понимать, что в соревновании побеждает тот, кто работает лучше, организованнее, и, следовательно, нельзя почивать на лаврах, когда другие ведут наступление.

— Времена меняются, Паша! Ты хорошо успела в земледелии, но совсем из виду выпустила животноводство. А ведь ты, как бригадир трактористов, наравне с председателем Коссе несешь ответственность за состояние дела и в животноводстве. Теперь хочешь не хочешь, а придется учиться у марьяновцев.

Паша поздно пришла домой. Светлана играла на пианино. Потом вступил тихий и чистый мужской голос. Паша прислушалась, стараясь угадать, кто поет Она узнала. Пел Иван Ангелин, приехавший в гости. Он жил теперь в Горловке и работал юристом в одном из трестов.

Тихое пение Ивана звучало необычайно трогательно, проникновенно.

Разговор в райкоме партии о делах в Марьяновке волновал ее. Ведь сколько лет старо-бешевский колхоз шел впереди по урожаям зерновых, по продуктивности животноводства, а теперь марьяновцы сильно подпирают, выходят на передовые позиции по развитию важнейших отраслей артельного производства. Мыслимое ли дело сползти на второе место?

Паша вспомнила приезд Никиты Сергеевича Хрущева в Старо-Бешево.

Это было летом 1949 года. Никита Сергеевич приехал в поле в самый разгар уборочной страды. Разговаривая с колхозниками запросто, он интересовался всем, вникал во все. Несколько часов провез он в поле, под палящими лучами солнца, смотрел пахоту. Припав на одно колено, измерял глубину вспашки. При всей своей занятости (он тогда совершил длительную поездку по многим областям Украины) Никита Сергеевич успел ознакомиться у старобешевцев с работой комбайнов, тракторов, молотилок, побывал на токах, заглянул на животноводческие и свиноводческие фермы.

Уже вечером, в гостях у Ангелиных, за стаканом крепкого чая, Никита Сергеевич делился своими впечатлениями о всем виденном.

— Старо-бешевские хлеборобы хорошо занимаются земледелием, со знанием дела, культурно, по-хозяйски. Ты, Паша, превосходно владеешь наукой, если добиваешься того, что земля и без дождя приносит такие урожаи. Видно, что достигаешь этого благодаря своему опыту и знаниям, которые приобретены тобою более чем за четверть века. Твой драгоценный опыт возделывания зерновых становится достоянием многих тысяч механизаторов. Гиталов — тоже твой ученик. У тебя он учится побеждать. Он проявляет большие способности. Твой опыт он дополнил своим — комплексной механизацией всех процессов возделывания зерновых и пропашных культур. Я лично настроен привлечь твое внимание к вопросам развития животноводства. Здесь непочатый край работы. Фермы отданы «на откуп» одним лишь телятницам, дояркам, свинаркам, птичницам. А без механизаторов что они могут сделать? Входишь на ферму и просто поражаешься. Неужели это двадцатый век! Никакой механизации. Приготовление и подача кормов, уборка и вывозка навоза, дойка и транспортировка молока — все это делается вручную. Тракторист, не интересующийся в наше время развитием животноводства, не может прогрессировать. Тебе, Паша, придется все-таки призвать на помощь всех трактористов и взяться за механизацию трудоемких процессов на фермах. Нельзя узко специализироваться. Вы, механизаторы, в колхозе главная сила. Без вашего активного участия нельзя ни повышать продуктивность скота, ни увеличивать плотность животноводства на сто гектаров сельскохозяйственных угодий. Одно должно тянуть другое. Некоторым не по душе мои советы, но рано или поздно они убедятся, что в хозяйстве надо повсеместно развивать все отрасли производства.

Никита Сергеевич говорил не отвлеченно, а конкретно, он глубоко знал жизнь в деревне, здесь в Старо-Бешеве побывал буквально всюду, и его советы опирались на отличное знание колхозного дела.

Паша приняла советы Никиты Сергеевича близко к сердцу. После его отъезда она со своими трактористами взялась механизировать подачу кормов и все приводить на фермах в порядок. За короткий срок ей удалось сделать много. Но это было зимой. А весной, летом и осенью она опять перебралась в степь, занялась пахотой, севом, междурядной обработкой…