Прасковья Ангелина

ЖИЗНЬ, ОТДАННАЯ НАРОДУ

Было уже восемь часов вечера. Паша пошла постелить, чтобы пораньше лечь спать. Вдруг раздался телефонный звонок. Звонил из Марьяновки председатель колхоза Пухно. У него неотложное дело. Год назад упал с лошади старый колхозник Григорий Максимович Костенко, повредил себе позвоночник. Два месяца пролежал в районной больнице. Паша хорошо знала Григория Максимовича — старейшего земледельца и добросовестного труженика. После выписки из больницы Костенко снова стал работать, хотя боль в позвоночнике не проходила. Несколько дней назад старику стало хуже. А сегодня схватило так, что «чуть богу душу не отдал». Просьба такая: организовать легковую машину и позвонить в областную больницу. Хотелось бы, чтобы он немедленно попал на прием к профессору.

Паша чувствовала себя скверно-прескверно. Но она уже не думала о себе.

— Хорошо, — сказала она, выслушав Пухно, — пойди домой к Григорию Максимовичу, успокой старика, а я сейчас выезжаю.

Вошла Ефимия Федоровна. Паша сказала ей, что должна сейчас же поехать в Сталино.

— Вы ложитесь спать. Я скоро вернусь.

Спустя час она была уже в Марьяновке. Оттуда с больным стариком помчалась в областную больницу. Дежурная сестра сказала, что профессора нет, возможно он в театре. Паша отправилась на поиски. Она ехала на красный свет, не обращая внимания на угрозы милицейских. Простят ребята, ведь в больнице лежит тяжело больной крестьянин. Его надо спасти, вернуть к жизни. Это ее долг, обязанность…

Профессора она нашла не в театре, не дома и не у родственников, а у больного, который жил где-то на окраине города, на Макеевском тракте, и нуждался в срочной медицинской консультации.

Обратно она гнала «Победу» с недозволенной скоростью. Профессор Владимир Петрович умолял ее не гнать так бешено, чуть что — и недалеко до аварии, но она гарантировала профессору, что доставит его целым и невредимым.

— Ваша жизнь мне очень дорога. Я хочу, чтобы еще долгие годы без болезней и болей жил и радовался наш колхозник Григорий Максимович Костенко.

— Кстати, дорогая, а вы-то как себя чувствуете? Что-то забыли ко мне дорогу. Скоро возьмусь за вас. Надо вам отдохнуть и подлечиться.

— Ну, это уж, дорогой Владимир Петрович, совсем некстати, — отшучивалась Паша, — я чувствую себя отлично…

Несколько дней спустя у Паши опять обострился воспалительный процесс в почках. Ночь она провела тревожно. Но на рассвете поднялась и по-прежнему была веселой. Умылась, надела комбинезон и неизменную свою кубанку. Чем не лихой казак?

Потом прошла в гараж, завела мотор и вывела свою «Победу» к воротам.

Полная луна скользила по ярко-звездному небу. Выпавший за ночь снег блестел, как перламутр.

— Что это значит, Паша? — Никита Васильевич строго посмотрел на нее. — Неужели в степь?

Пока мотор прогревался, мать подала завтрак. Ефимия Федоровна состарилась и, кажется, еще больше сгорбилась за эти дни. Она стояла возле дочери притихшая, но спокойная. Спокойная внешне. Она хорошо знала натуру своей дочери: отговаривать ее сейчас от поездки к трактористам бесполезно.

Ефимия Федоровна припала к ней щекой, крепче обычного поцеловала, тайком смахнула слезу, чтобы дочь не заметила. Когда человек отправляется в путь, у него должно быть спокойно на сердце.

— Я ненадолго… к обеду возвращусь. Ждите!

Паша гнала машину. Деревня осталась позади, и белое шоссе бежало перед ней, теряясь у горизонта. Луна скрылась, и на небе появилось красное зарево восходящего солнца.

Она мчалась так быстро, что машину частенько подбрасывало. Вот, наконец, «Победа» забралась на гребень первого подъема. Отсюда открывался изумительный вид. В просторной снежной степи, освещенной солнцем, виднелся высокий каменный дом — Дом трактористов. Где-то там сейчас Антон Дмитриев. Скоро она увидит его, встретится со своими трактористами. Как они там без нее? Ведь третий день не выезжала в мастерские. Для нее, бригадира, это непомерно много.

Так мчалась она по шоссе, думая о своих ребятах и молча наблюдая восход солнца. И вдруг… Что это? Что случилось с нею? Машина как будто сама резко затормозила и остановилась. И Паша медленно выбирается из машины, прикрывая глаза ладонью, оглядываясь вокруг…

Но напрасно смотрит она по сторонам. Глаза ее затуманились, она ничего не видит. Ни степных просторов, ни неба, ни солнца. «Только бы добраться туда… к друзьям», — шепчут ее побелевшие губы. Она вдруг покачнулась. Неужели от ветра? Но ведь вокруг тихо. Шатаясь, она сделала еще несколько шагов в сторону и, не удержавшись на ногах, повалилась в глубокий снег…

Очнулась Паша спустя минут тридцать на руках близких своих друзей — Антона Дмитриева и Павла Тохтамышева. За рулем сидел Степан Коссе.

— Куда вы меня везете? Домой? Не надо… Давайте в степь… в Дом трактористов.

— Хорошо, Паша, — сказал Антон. — Сперва посоветуемся с врачом.

— Друг мой, — прошептала она, — друзья мои… Верьте мне, все уже хорошо. Я буду жить…

Машина медленно подкатила к дому. Степан Коссе откинул спинку сиденья. Антон Дмитриев и Павел Тохтамышев осторожно подняли Пашу и пронесли в дом, и всем им казалось, что борьба продолжается и что они после многодневных сражений в донецкой степи доставили утомленного боевого товарища с переднего края в тихий тыл.

Всего лишь несколько часов прошло с той поры, когда Пашу привезли домой, но уже во всех окрестных селах знали: с Пашей плохо. Она лежит с высокой температурой. Бедняга заболела в дороге. Спасли друзья.

Много людей пришло к ее дому, запрудили двор.

— Освобождайте дорогу, люди добрые! — раздался голос Григория Максимовича Костенко. Пять дней назад он выписался из больницы, где перенес тяжелую операцию. Узнав, что Паша заболела, он примчался верхом в Старо-Бешево.

Раздались голоса:

— Тише, тише! Профессору дорогу…

Владимир Петрович хотел что-то сказать, но по лицу его от волнения пробежало ярко-красное пламя. Он торопливо прошел в дом. Люди смотрели ему вслед. Спасет ли он трактористку? Отступит ли от нее смерть?

Профессор долго пробыл у постели больной.

— Владимир Петрович, скажите… Ведь моя Пашенька будет жить? Ведь, верно, она должна жить… — говорила Ефимия Федоровна, и крупные слезы текли по ее морщинистому лицу. — Она такая сильная, молодая… такая жизнерадостная! Мне вон, старенькой, покоиться бы там… но не моей ненаглядной доченьке.

Профессор не отвечал. Он снова пощупал пульс больной, выслушал сердце. Потом Владимир Петрович поднялся, вышел в столовую, бледный, строгий. На молчаливый вопрос родственников и друзей ответил:

— Я бессилен помочь… Бес-си-лен, мои друзья! Слишком поздно. Это именно так… Советую везти Пашу в Москву. Только чудо может ее спасти.

В тот же день специальным самолетом Прасковью Никитичну доставили в Москву.

Паша умерла в среду на рассвете, за три дня до открытия XXI съезда партии, делегатом которого она была избрана коммунистами Донбасса.

Во вторник утром она вдруг почувствовала облегчение. Исчезли боли, и неожиданно к концу дня упала температура. Она включила приемник, и сперва тихо, а потом все громче и полнее зазвучала в светлой палате музыка. В это время из Колонного зала транслировался концерт Давида Ойстраха.

— Как прекрасно, не правда ли, Светочка? И уходить от такой жизни? Это же невозможно.

Светлана прислонилась головой к ее плечу. Мать отвернулась и напряженно разглядывала себя в зеркало. Светлана сразу же выключила приемник и попросила ее прилечь отдохнуть.

— Не лишай меня хотя бы этого удовольствия, Светочка, — сказала она дочери. — Так труднее и так легче.

Уже поздно вечером Пашу пришел навестить Демьян Сергеевич Коротченко, председатель Президиума Верховного Совета Украины. Много лет он знал Нашу. Уважал ее за исключительное трудолюбие, за беззаветную преданность партийному делу.

Когда Демьян Сергеевич появился в дверях, Паша растерялась, почувствовав, что ее душат слезы, но она быстро овладела собой. Как была счастлива она увидеть старого друга! Демьян Сергеевич принес ей букет красных роз и теплый привет от друзей — делегатов Украины, прибывших на XXI съезд партии.

— К сожалению, я не могу вас ничем обрадовать, — грустно покачала головой Паша, — выбраться отсюда совершенно невозможно, хотя можете себе представить, как мне хочется побывать на съезде и послушать доклад Никиты Сергеевича. Если… если чуточку легче станет, я обязательно вырвусь…

— Добре, Паша, — Демьян Сергеевич крепко обнял ее. — Может, тогда вместе и домой поедем. Украина ждет свою трактористку.

— Полетела бы на крыльях, Демьян Сергеевич, в донецкую степь! Там опять развернем гигантскую битву за урожаи.

— Что ж, вполне убедительный довод в пользу твоего выздоровления. Ты держишься молодцом, Паша!

Весь вечер она была в приподнятом настроении. А под утро опять начался приступ удушья.

Мучительно и трудно уходила она из жизни, и не было такой силы в мире, которая могла бы ей помочь.

Она крепко сжала руку Светланы и, уже задыхаясь, сказала:

— Прости, Светочка, что так мало прожила… Улыбнись же, доченька моя. Не надо плакать, не надо… Твоя мать любила жизнь… — и сама улыбнулась, закрыв глаза.

Вся страна была глубоко опечалена известием о смерти старо-бешевской трактористки Прасковьи Никитичны Ангелиной. Но особенно тяжело переживали утрату ее друзья — сельские коммунисты и колхозники, которые знали Пашу еще с тридцатых годов, когда она провела первую тракторную борозду в донецкой степи.

«21 января на 47-м году жизни, — писалось в некрологе, — скончалась Прасковья Никитична Ангелина — замечательная советская женщина-труженица, которой по праву гордится весь советский народ.

Имя знатного механизатора сельского хозяйства, государственного и общественного деятеля тов. П. Н. Ангелиной широко известно не только в нашей стране, но и далеко за ее пределами. Жизнь и трудовой путь Прасковьи Никитичны — яркое свидетельство величайших социалистических преобразований, осуществленных в стране под руководством Коммунистической партии.

Еще на заре коллективизации Паша Ангелина, как ее любовно называл народ, одной из первых девушек-трактористок овладела трактором, добилась наивысшей выработки на трактор. Возглавив 26 лет тому назад первую в стране женскую тракторную бригаду, она со своими подругами показала образцы социалистического отношения к труду, высокое мастерство».

Сорок семь лет прожила Паша на свете. Всего лишь сорок семь. Но какой глубокий след оставила она и на земле и в человеческих сердцах. Все люди в нашей стране, да и земледельцы на всем земном шаре называли ее этим теплым, ласковым именем Паша, хотя она давно уже вступила в пору зрелости и была матерью троих взрослых детей.

Пройдут годы, десятилетия. Неузнаваемо преобразится вся советская земля. По четыреста, по пятьсот пудов пшеницы будут собирать с гектара советские люди, достигнет небывалого расцвета наше сельское хозяйство, и всегда, радуясь достигнутым победам, наш народ будет помнить о скромной и мужественной советской женщине, первой трактористке колхозной деревни Прасковье Никитичне Ангелиной.