Прасковья Ангелина

СУДЬБА ПОДРУГИ

В тот зимний вечер Паша с двоюродным братом Юрой Ангелиным, который в это время учился в университете имени Ломоносова, слушала в Большом театре оперу «Иван Сусанин».

В антракте, прогуливаясь по вестибюно, она вдруг увидела знакомое лицо. От неожиданности растерялась: неужели это Шурочка Чернова?

Между тем прозвенел второй звонок. Юра торопил пройти на свои места, но Паша пошла следом за этой женщиной. Неужели это она?

Да, она не могла ошибиться. Это была именно она, Шура Чернова Именно с ней она встретилась в холодный ноябрьский день на Украине…

В тот день Паша в числе делегатов от Казахской республики прибыла на фронт. Шли тяжелые бои.

Вскоре после приезда делегацию принял командир дивизии.

— Рад с вами встретиться, друзья, — сказал он. — Но вам придется извинить нас за несколько необычный прием. Сами понимаете, война…

Паше очень хорошо запомнился тот час, когда она вручала подарки бойцам. Но тогда этой женщины не было. О ней генерал сказал:

— Прошу вас, если это, конечно, возможно, оставить подарок нашему командиру артиллерийского дивизиона майору Александре Черновой. Это очень храбрый воин…

Паша ответила:

— С удовольствием.

— Чернова занята выполнением особого задания, — немного погодя сказал генерал, — но она обязательно явится на наше торжество.

Больше о ней разговора не было.

Было уже поздно, когда в блиндаж вошла стройная высокая женщина в длинной офицерской шинели. Генерал представил ее Паше, и Паша тут же вручила ей подарок.

Александра, или, как звали ее в дивизии, Шурочка, Чернова родилась в Днепропетровске. Детство у нее было тяжелое. Пяти лет она лишилась отца, и мать воспитывала ее сама. В тринадцать лет Шура пошла в няньки, качала чужих детей, но ела свой хлеб. Работая, она одновременно и училась. Окончив десять классов, поступила в Днепропетровский университет, а перед войной была уже доцентом того же университета.

И вот грянула война. Шура наотрез отказалась ехать на восток. Она должна сражаться с врагом — и пошла к партизанам. Больше года воевала в тылу у немцев- ходила в разведку, взрывала вражеские эшелоны, военные склады… Потом попала в действующую армию.

Они вдвоем — Паша и Шура — просидели до утра. А когда рассвело, Александра вдруг заторопилась и сказала:

— Мне с вами, Прасковья Никитична, было приятно поговорить, я очень рада нашему знакомству. Не забывайте нас…

Паша по-дружески прислонилась к ней.

— Неужели так быстро расстаемся? Мы обязательно должны еще встретиться.

— Да, встретимся, а пока… — она посмотрела на Пашу. — Берегите себя, дорогой друг! — Они крепко обнялись и расцеловались.

После окончания оперы Паша снова увидела ее. Да, конечно, она не ошиблась: это была она, Шура Чернова!

— Узнаете? — сказала Паша, смеясь.

— Прасковья Никитична!

— Шура Чернова? Майор? Командир артиллерийского дивизиона? — Пашу охватил восторг.

— Торопитесь? Как хотите, Шурочка, но я вас сегодня не отпущу. Вы должны пойти ко мне.

— Сейчас уже поздно. Перенесем наше свидание на завтра.

— Смотрите же, к девяти утра я буду ждать.

— Хорошо.

Как только Паша вошла к себе в номер, кто-то постучал. У порога появилась молодая девушка.

— Простите меня, — сказала она и передала Паше аккуратно сложенную записку. — Вами здесь интересовались американские журналисты.

Шура сидела на краю кровати.

— Вероятно, уже поздно? Ах я, лентяйка! — спохватилась Паша.

— Не волнуйтесь, еще рано.

— Тем лучше. Значит, у нас масса времени впереди.

— Вы давно в Москве, Прасковья Никитична?

— Шестой день…

— А я приехала вчера по вызову Министерства высшего образования. Не правда ли, удивительное совпадение?

— Не представляете, как я рада встрече с вами.

Паша встала, быстро оделась, умылась и тут же заказала завтрак.

— Самое лучшее вино… для самого дорогого гостя!

Они посидели молча, не в силах начать разговор, обещавший раскрыть им так много.

— Помните нашу встречу в энском лесу? — сказала Шура. — На другой же день я была ранена осколком снаряда. Это было мое четвертое ранение. Многие считали, что я обречена на смерть. Но свет не без добрых хирургов… — она улыбнулась. — Таким добрым гением оказался Геннадий Максимович Шендеровский, которому удалось блестяще меня оперировать. Почти три месяца пролежала в госпитале, потом снова возвратилась в свою дивизию. Пока дошла до Берлина, была еще раз ранена. Генерал шутил: «Чернова поклялась победить смерть!» Да и в самом деле, смерть от меня отступала. Не позабыли генерала? Нет? Это был чудесный человек, он относился ко мне как к родной дочери.

— Да, чудный человек, — согласилась Паша.

— Человечище! — с гордостью произнесла Шура. Вдруг зазвонил телефон.

— Слушаю. — Паша сняла трубку.

— Говорит представитель американской прессы, — сказал голос, — смеем надеяться, что вы не откажетесь принять двух корреспондентов.

— Пожалуйста.

— Благодарю, миссис Ангелина. Если располагаете временем, то в два часа дня может состояться наша встреча.

— Прошу, господа.

Паша вернулась к столу и посмотрела на часы.

— Без двадцати пяти два. Ты готова, Шурочка, принять американских журналистов?

— Считаю даже необходимым. Но, может, мне лично исчезнуть, а?

— Ни в коем случае. Надо уравновесить наши силы, — пошутила Паша.

Какая удивительная точность! Ровно в два часа в дверь постучали. Первым вошел мужчина лет сорока пяти. Он был рослый, в сером костюме, с большим кожаным портфелем.

— Простите, — почтительно спросил он, — здесь живет миссис Ангелина?

Прежде чем Паша успела ответить, на пороге появился второй журналист. Покосившись на обстановку в комнате, он снял большие желтые перчатки и представился.

— Рада познакомиться с вами, господа, — сказала Паша и представила им Чернову.

— Моя подруга, доцент Днепропетровского университета, участница второй мировой войны Александра Георгиевна Чернова.

— Ошень приятно, — с полупоклоном сказал первый, бросив быстрый взгляд на Шуру.

— О, йес! Приятно видеть героя второй мировой войны, — подтвердил второй.

Стройная и молчаливая, Шура стояла рядом с Пашей.

— Простите, миссис Ангелина — ваша подруга? — спросил первый.

— Это вас удивляет?

— Вы, как я понимаю, посвятили себя науке. А миссис Ангелина всего лишь трактористка. Вероятно, у вас другие взгляды на жизнь?

— Этот вопрос вас лично интересует или… — Возникла пауза.

— Разумеется, газету, которую я представляю! — произнес он. — Я прибыл в вашу страну, чтобы написать правду о жизни советских людей.

— Благодарная миссия, господа, — заметила Шура.

— Да, но вы не ответили на мой вопрос, — навязчиво повторил первый.

— Надеюсь, — сказала Шура, — вы поймете. Миссис Ангелина и я — большие друзья. Я чувствую себя с нею просто превосходно. Вместе с нашим народом в тяжелой борьбе с врагом мы отстояли честь и независимость нашей Родины, а теперь Ангелина на тракторе, а я в научной лаборатории делаем одно общее дело — создаем на своей земле чудесную жизнь.

У журналиста, задавшего этот вопрос, задрожал подбородок. Желая, по-видимому, что-то сказать и не находя слов, он манерно развел руками.

Паша поглядела на Шуру. Лицо ее было строго, но глаза улыбались.

— А кроме того, — самым мирным тоном продолжала Шура, — да будет вам известно, господа, что Ангелина училась в сельскохозяйственной академии, она уже была на третьем курсе, когда началась война, и тогда она снова села на трактор.

— О миссис Чернова! — воскликнул первый. — Вы дали мне весьма богатую пищу для написания интересной статьи. Это же превосходно! Теперь я, наконец, сумею убедить своих соотечественников, что в вашей стране некоторые люди приближаются к американской культуре.

— У вас весьма странная точка зрения на культуру, — не удержавшись, вмешалась Паша, — мне кажется, что таким людям, как вы, господа, не трудно понять, что народ, который освободился от помещиков и капиталистов и взял в свои руки государственную власть, не может приближаться к культуре страны, где труд миллионов служит лишь обогащению кучки миллиардеров. Наша советская культура выше, нравственнее и богаче культуры буржуазной. Вот в чем вы должны убедить своих соотечественников. Но я хорошо информирована и знаю, господа, что вы не сможете написать об этом в своей газете.

— О, почему же? — воскликнул первый несколько раздраженно.

— Потому, что сие от вас не зависит, господа.

— О, миссис Ангелина! — мешая русские и английские слова, вскричал сиплым голосом второй журналист. — Вы очень дурно настроены в отношении Америки. — И, замотав головой, дал понять, что он, представитель американской прессы, хорошо знает о «коммунистической пропаганде».

Пожалуй, только в эту минуту Паша поняла, почему манеры журналистов вызывали в ней такую неприязнь. В грубой непринужденности и развязности этих американских корреспондентов сквозило явное пренебрежение к двум советским женщинам.

— Черт подери! — воскликнул первый журналист, ухмыляясь во все лицо. — Почему мы теряем драгоценное время! Мы хотели повидать вас…

— Благодарю вас, господа, за вашу любезность и внимание. Но вы глубоко заблуждаетесь, если утверждаете, что я несправедлива в отношении вашей страны. Напротив, я хотела бы, чтобы голос рядовой крестьянки дошел до простых людей Америки. Я могу надеяться на поддержку двух американских журналистов?

— О, йес! — сказал второй. — Это нам очень, очень кстати. Мы обязательно напишем правду о нашей беседе с вами. Ваше имя занесено в энциклопедию мировых знаменитостей наряду с выдающимися людьми Америки и Европы. Разве вам не приятна такая слава?

— Моя слава — это слава моей Родины, моего народа…

— Я где-то читал, миссис Ангелина, что вы в детстве батрачили, — обратился к ней первый журналист. — Это соответствует истине?

— Да, — подтвердила Паша, — детство у меня действительно было безрадостным. Но мне быть рабыней у кулака пришлось недолго. Мой отец и мать страдали больше, чем я. Почти всю свою жизнь они обрабатывали помещичьи земли и сами голодали.

Паша рассказывала о своем детстве, о жизни ее родителей и односельчан до революции, о том, как при советской власти ей удалось овладеть трактором, как хорошо ей стало работать на колхозных полях. Американские журналисты, сидя напротив, торопливо заполняли свои записные книжки.

Второй журналист слушал Пашу сначала спокойно, но потом, не удержавшись, сделал торопливый жест рукой:

— Это отлично! Вы родились под счастливой звездой!

Паша стояла и улыбалась.

— В моей стране все люди счастливы и все родились под такой же звездой.

— Допустим… — заикаясь, сказал второй, — но нас интересует, как случилось, что вы, простая крестьянка, стали членом парламента?

— Мистеру должно быть известно, что в моей стране в Верховный Совет избирают не по занимаемой должности. На сессиях Верховного Совета рядом со мной сидят такие же рядовые советские люди. Народ называет своими депутатами тех, кого он считает достойными этой высокой чести.

— Нет, вам чертовски повезло! Вы сделали удачный бизнес, — не сдавались американские журналисты.

— У нас с вами, господа, разные понятия о достоинствах человека. В нашей стране достойным доверия народа считается не ловкий делец, сумевший совершить удачную сделку, а тот, кто честно служит своему народу, отдает ему все свои силы и умение. Вы знаете, господа, что поля, которые я обрабатываю, дают стопятидесятипудовые урожаи! Колхоз, членом которого я состою, за один этот год получил чистой прибыли до трех миллионов рублей.

— Скажите, а вы богаты? — торопливо перебил ее первый журналист.

— О да, я очень богата. Можете так и записать: «Советская трактористка Ангелина намного богаче любого американского миллиардера и даже всех их, вместе взятых».

— Вы… вы фанатичны! — с нескрываемой злостью крикнул первый журналист.

— Я — советская крестьянка…

— Поразительно! — журналист откинулся на спинку стула и снова обратился к ней: — Хотелось бы теперь услышать более подробно о том, как вы работаете на тракторе.

— Обыкновенно… На отечественных машинах стало работать куда легче, чем на ваших американских… «фордзонах».

— Нам важно более детально ознакомиться с вашим методом, — сказал второй.

— Метод обычный… Пашем, сеем, ухаживаем за посевами.

— Нас интересует не это, — решительно возразил первый.

— А что же именно?

— Мы хотим знать, как вы обрабатываете землю.

— Нашими отечественными тракторами «ДТ-54»…

— Понятно! — недовольный и раздосадованный ответом, крикнул первый журналист. — Вы на полях украинского колхоза собираете почти до двухсот пудов пшеницы с гектара. Как же вы этого добиваетесь? В чем секрет?

— Так ведь я же работаю в колхозе, на артельной земле. А когда человек работает на себя, а не на хозяина, он работает лучше. Это закон.

Первый журналист вскочил, вопросительно поглядел на Пашу и, прищурив один глаз, неожиданно сказал:

— Я бы очень посоветовал вам, миссис Ангелина, приехать в нашу страну.

— За приглашение, как говорят у вас, сенк ю вери мач, — ответила Паша. — Что ж, я обязательно поеду в Америку, мне в самом деле хочется посмотреть ваши фермерские хозяйства. Никита Сергеевич, например, очень хвалит вашего фермера Гарета. Я даже слыхала, что мистер Гарет пригласил к себе моего друга Александра Васильевича Гиталова, чтобы тот изучил американский метод возделывания кукурузы.

— О, наша Америка! — воскликнул второй журналист. — Какая техника, какой размах!..

— Не так страшен черт, как его малюют, — усмехнулась Паша, — потягаемся и с Америкой. Мы еще покажем, что такое Россия!

Журналисты помолчали. Посидев еще немного, они разом поднялись и стали прощаться.

— Поверьте, миссис Ангелина, — стремительно заговорил первый журналист, — я обещаю вам прислать газету, в которой будет напечатана моя статья о нашей приятной встрече с вами и с миссис Черновой. — И, не оборачиваясь, сквозь зубы так же быстро бросил: — Надеюсь очень хорошо на вас заработать.

— Вот тебе и вся немудреная философия «большого бизнеса», — сказала Паша, как только американские журналисты исчезли за дверью.

— Да, в это даже трудно поверить, — сказала Чернова, — мне на Эльбе тоже довелось встречаться с американцами. Но то были просто хорошие парни. А эти… эти потеряли всякую совесть.