Прасковья Ангелина

АНКЕТА МИСТЕРА КАЙСА

В Донбассе стояло «бабье лето». Было тепло, ясно и сухо. Нестерпимо для глаз голубело небо. Над землей, вплоть до сиреневой линии горизонта, искрились золотые солнечные лучи. Только опавшая, пожелтевшая листва да какая-то особенная прозрачность воздуха напоминали о приближении холодов.

В один из таких дней под вечер Паша пешком возвращалась домой из соседнего колхоза, куда она выезжала на встречу со своими избирателями.

По дороге ее обгоняли легковые и грузовые автомашины. Не раз водители, выглядывая из кабин, предлагали депутату «прокатить с ветерком», но она отказывалась.

Уж очень красочным был этот осенний вечер. Земля лежала в золотом убранстве и была еще красивее, чем летом. Деревья оголились, и казалось, что дороги сделались шире и просторнее; над желтыми кронами садов, над полями призывно рокотали моторы. Все радовало, волновало: и по-хозяйски окопанные стволы яблонь, и высокие стройные березы, протянувшиеся вдоль дороги, и шум машин вдали, и неугомонный стрекот молотилок, и звуки пилы, и, самое главное, то, что в нынешнем году, как и во все предыдущие годы, поля, на которых работала Пашина тракторная бригада, принесли колхозу новый щедрый урожай.

Подходя к Старо-Бешеву, Паша увидела впереди, на тропинке, стройную девушку. Что-то очень знакомое было в ее быстрой походке, в движениях, в гордой посадке головы. «Неужели Мария Коссе?»

— Мария, Маруся! Неужели ты такая?

Девушка тотчас же остановилась, и стрелки ее бровей лукаво прыгнули на смуглый высокий лоб.

— Это я, тетя Паша!

— Как же ты выросла, девуля ты моя!

— Как те вот дубки, которые сажала, когда училась еще в пятом классе, — ответила Мария, и тоненькие ее губки оттопырились по-детски.

— Ты в каком классе?

— Десятый окончила… Хотела в Киев ехать з сельскохозяйственный институт, да мать отсоветовала. Вы же знаете, одна я у нее.

— Так что же ты решила?

— Пока сделаю так, как советует мать: поступлю в колхоз. А потом… потом намерена осуществить свою давнюю мечту: стану агрономом. — Ее сжатые брови решительно прижались к переносице.

До чего ж занятия эта черноглазая красивая девушка! Паша и не подозревала, что у Серафимы Георгиевны Коссе, старой колхозницы, выросла такая рассудительная, жадная до работы и до науки дочь. «Выходит, пробел в твоей депутатской деятельности», — мысленно укоряла она себя.

— Куда путь держишь? — помолчав, спросила Паша.

— В степь…

— Зачем?

— К подругам… Помогу им обрабатывать тот стогектарный пустырь под кукурузу. Может, сумею, как они, а может, и обгоню.

Паша от души похвалила девушку.

— Конечно… если это мне удастся.

— Удастся, обязательно удастся, раз такое желание есть, — подбодрила ее Паша. — А со временем пойдешь и в звеньевые.

Мария, попрощавшись, заторопилась. А Паша еще долго стояла и прислушивалась к гулу моторов, который плыл над широкими старо-бешевскими просторами.

За два дня до отъезда в Москву, куда Паша собиралась ехать по вызову министра сельского хозяйства, она сидела в окружении своих домочадцев за разбором писем и телеграмм, прибывших из всех уголков страны и из-за границы.

Паша распечатала первое письмо. Оно было из Болгарии. Писала крестьянка Кувбашиева.

«Дорогая Прасковья Никитична!

Сегодня у меня в жизни был радостный день. Я читала вашу статью в «Литературной газете». Ваш рассказ о жизни в Советской стране мне очень понравился. Вы, дочь бывшего батрака, завоевали мировую славу. Вы честно работаете. А в вашей стране, как я понимаю, кто честно трудится, тому' честь, почет и уважение. Я не могу передать простыми словами, да и к тому же я плохо еще владею русским языком, чтобы поняли вы мою радость. Это первое мое письмо на русском языке, потому что я волнуюсь, прошу извинить меня за некоторые ошибки. Надеюсь, что в будущем этих ошибок будет меньше. Мы в Болгарии считаем себя вашими учениками. У вас учимся строить новую жизнь. Читая вашу биографию, я от счастья плакала. Только в свободной стране высоко ценится труд человека.

Кем я была раньше в Болгарии? Я работала в поте лица и вместе с мужем не могла прокормить единственного ребенка. Нас, крестьян, за людей не считали. Мы в деревне нищенствовали, голодали.

И вот пришла новая жизнь… Я вступила в трудовой земледельческий кооператив. Членом кооператива является и мой муж. Нечего скрывать: не сразу стало хорошо — не было ни коров, ни лошадей. За каких-нибудь два года выросло хозяйство нашего кооператива. У нас имеется два трактора, пятьдесят шесть коров и восемьдесят лошадей. Члены кооператива трудятся не покладая рук.

Радостно мне работать в кооперативе. Мы получили много хлеба и других продуктов. Муж учится на тракториста. Когда я прочла вашу статью, то у меня тоже появилось желание управлять трактором. Я твердо решила осуществить свою мечту. Я хочу, дорогая Паша, чтобы никогда не прерывалась наша переписка. Пишите о вашей жизни, о ваших подругах. Нас все интересует, что связано с вами — первой в Стране Советов женщиной-трактористкой. Очень бы хотелось вас повидать. Приглашаю вас к себе в гости».

С волнением перечитывала Паша письмо болгарской крестьянки. В ее строках была сама жизнь! Сколько таких писем получала она ежедневно! Ей писали из Берна, Варшавы, Лодзи, Бухареста, Праги, Люблина, Вены, писали сицилийские крестьяне, металлисты Турина, рабочие Неаполя. И они вкладывали в свои письма все, чем горели их сердца. Они хотят строить свою жизнь так, как строят ее советские люди.

«Завидуем вам, госпожа Ангелина, — писали ей крестьяне из Италии, — что вы работаете на свободной земле. Когда же наступит и для нас счастливый день, когда не будет помещиков, когда земля будет принадлежать нам, крестьянам?»

Одна американка из Лос-Анжелоса в своем письме просила старо-бешевскую трактористку ответить на следующие вопросы. Она спрашивала: не скучно ли жить в деревне, могут ли знатные люди в России культурно воспитывать своих детей, есть ли у знаменитой трактористки Паши Ангелиной дети, а если есть, то учатся ли они в школе, если не учатся, то по какой причине?

Американский фермер Бенжамен Мартен из штата Айдахо писал: «Миссис Ангелина! Я слышал по радио о ваших успехах. Преклоняюсь. Вери гуд. Только я не верю. У нас в Америке не всегда можно верить. Имею к вам вопрос: хочу, чтобы вы сами написали, в чем состоит ваш секрет победы на тракторе? Я буду весьма вам признателен. Опишите подробно ваш метод. А я переведу вам за ваш труд соответствующее вознаграждение».

Было еще одно письмо. В нем сообщалось, что в Нью-Йорке издается «Мировая биографическая энциклопедия», содержащая биографии выдающихся людей всех стран мира.

Между прочим, там же подробно расшифровывалось, что означает понятие «выдающиеся люди». Это, во-первых, создатели атомных и водородных бомб, а затем уже прочие деятели науки, искусства, литературы, промышленности и сельского хозяйства.

На бланке с изображением толстой книги на фоне развернутой карты мира редактор мистер Кайс извещал советскую трактористку Прасковью Никитичну Ангелину, что ее имя включено в «Мировую биографическую энциклопедию», и просил заполнить приложенную анкету.

Кроме обычных вопросов (имя, год и место рождения и т. п.), Паше надлежало сообщить о роде своих занятий «от начала карьеры и до сегодняшнего дня», о почетных званиях, наградах, военных отличиях и печатных трудах, адрес службы и резиденции, имена и звания родителей, братьев, сестер и детей.

Не откладывая, Паша тут же сообщила мистеру Кайсу в Нью-Йорк, Бродвей 296, о себе следующее:

«Ангелина, Прасковья Никитична, год рождения 1912-й, место рождения (оно же место службы и резиденции) — деревня Старо-Бешево Сталинской области Украинской ССР. Отец — Ангелин Никита Васильевич, колхозник, в прошлом батрак. Мать — Ангелина Ефимия Федоровна, колхозница, в прошлом батрачка. Начало «карьеры»—1920 год: батрачила вместе с родителями у кулака Панюшкина. 1921–1922 годы — разносчица угля на шахте Алексеево-Раснянская. С 1923 по 1927 год снова работала у кулака. С 1927 года — телятница в товариществе по совместной обработке земли, а позже — в колхозе. С 1930 года до настоящего времени (перерыв два года— 1939–1940, когда училась в Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева) — трактористка. Детей трое. Член Всесоюзной Коммунистической партии и член профсоюза земельных работников».

«Что касается военных отличий, то таковыми, — писала она о себе, — считаю звание гвардейца, присвоенное мне фронтовиками из подшефной артиллерийской бригады за успешную работу в тылу во время войны».

Далее Паша сообщала мистеру Кайсу, что она избрана депутатом Верховного Совета СССР по 474-му Амвросиевскому избирательному округу. Почетное звание и награды: Герой Социалистического Труда, лауреат Сталинской премии, лауреат Большой золотой медали Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, награждена тремя орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени и медалями.

В комнате еще горел электрический свет.

— Вставай, доченька, завтрак готов.

— Спасибо. — Паша поблагодарила мать и выглянула на улицу. Перед домом стояла машина. — Да, пора собираться в путь-дорожку.

Спустя час она была уже в Сталино, а оттуда самолетом вылетела в Москву?

В пятницу утром ее принял министр сельского хозяйства Бенедиктов. От него она узнала, что ей предстоит доклад на коллегии министерства. Министр попросил ее основательно подготовиться и поподробнее рассказать о том, как механизаторам удалось на полях старо-бешевского колхоза в 1946–1947 годах, несмотря на сильную засуху, вырастить богатый урожай.

…В понедельник в половине пятого вечера Паша пришла в министерство. Большая комната была полным-полна народу. Министр, его заместители, начальники главков, агрономы, механики, академики, научные работники…

Паша знала, что все очи очень занятые люди. Тем более было приятно, что они пришли сюда ради того, чтобы послушать ее, бригадира тракторной бригады.

Волнение сдавило горло. Выйдя на трибуну, она долго не могла начать. «Вот бы мне в помощь сюда Цимиданова, — промелькнуло в голове, — пожалуй, в Старо-Бешеве нет другого человека, который так обстоятельно знал бы экономику колхозов, как знает он. Он, конечно, без всяких записей рассказал бы, сколько и каких в каждом колхозе посеяно культур, сколько имеется лошадей, коров и овец, какая среднегодовая выработка на трактор была десять лет назад и какая в нынешнем году, какой был и какой есть урожай колосовых и пропашных».

Но обо всем этом пришлось ей рассказать самой. А это было для нее не так просто.

«Уж лучше бы министр поручил мне дополнительно к плану вспахать сто, двести гектаров земли, чем сделать один доклад перед такой солидной и взыскательной аудиторией».

И все же ее рассказ об опыте получения высокого урожая в засушливом 1946 году вызвал особый интерес.

Паша рассказывала о том, как важно окультивировать почву органическими и особенно минеральными удобрениями, как лучше обрабатывать землю предплужниками и, главное, как важно в условиях довольно часто повторяющегося засушливого лета обеспечить глубокую вспашку, осеннее боронование зяби, сеять кондиционными семенами по чистым и в особенности по черным парам.

В этом месте торопливый голос прервал ее:

— Скажите, Прасковья Никитична, на больших ли площадях вы сеете озимые?

Паша не растерялась.

— Да, озимая пшеница — основная культура в нашем хозяйстве. Мы сеем ее на огромных массивах, но только по глубоко вспаханной почве и по черным парам. А такие приемы в сочетании с комплексной механизацией дают солидные прибавки урожая.

— А как обстоят дела в соседних колхозах? — поинтересовался министр.

— Вот, например, в колхозе имени Кирова… он находится в одинаковых условиях с «Запорожцем», а урожаи получает низкие. В том же 1946 году колхозники получили там вкруговую по восемь-девять центнеров озимой пшеницы с гектара, примерно в три раза меньше, чем в «Запорожце». Почему же получился такой разрыв? Оказывается, соседи паши пахали мелко, по нечистым парам, и неудивительно, что озимые уродились намного хуже, чем даже яровые.

— Верное наблюдение, — заметил министр.

— Не знаю, права ли я, но мне думается, что в наших условиях юга и юго-востока, где весной и летом дуют суховеи и к тому же выпадает мало осадков, чрезвычайно важно и крайне необходимо практиковать глубокую пахоту, осеннее боронование и посев по черным парам.

— Ваш опыт в этом отношении весьма убедителен, — с похвалой отозвались ученые. — Будем вместе искать дальнейшие пути для повышения урожайности.

— От нас, работников науки, — сказал академик Трофим Денисович Лысенко, — многое зависит, чтобы богатейший опыт старо-бешевских механизаторов распространить на всю страну.

— И его надо распространить обязательно! — подчеркнул министр. — Чем скорее, тем лучше… Насколько мне известно, работники сельскохозяйственной академии уже приняли меры для того, чтобы научно обобщить опыт старо-бешевских трактористов.

— Да, это так, — заметил Трофим Денисович Лысенко, — но обобщения наши уже несколько устарели. Надо собрать новые данные об их работе для теоретического обобщения и практического применения в колхозном производстве.

— А они у нас под спудом не лежат, — волнуясь, сказала Паша, — пусть ученые приедут к нам, и мы раскроем все наши секреты.

— Надо думать, ученые приедут за вашим опытом, — заверил Трофим Денисович, — а я-то уж обязательно выберусь.

— Очень рады будем, Трофим Денисович, еще раз видеть вас у себя, — сказала Паша. — Мы уже имели приятный случай убедиться в вашей доброжелательности к нам, старо-бешевским земледельцам.

Коллегия затянулась до позднего вечера. Усталая, но счастливая, Паша слушала прощальные слова ученых, агрономов, их теплые пожелания дальнейших успехов.

Она вышла из министерства без четверги одиннадцать. На улице было холодно, дул свирепый ветер, срывался колкий снег, но Паша всего этого не чувствовала.

Когда она пересекла площадь Революции и, закрыв глаза, остановилась на минутку передохнуть, ей показалось, что кто-то ее окликнул. А может быть, ей просто показалось? Она обернулась и увидела, что к ней подходит милиционер.

Козырнув, он вежливо спросил:

— Гражданка, вам что, нездоровится? Может быть, вас проводить?

— Благодарю, дорогой товарищ. Мне просто хорошо в Москве.

Вот и гостиница «Москва». Лифт поднял ее на пятый этаж. Войдя в свой 558-й номер, она сняла пальто и, не зажигая света, подошла к окну. Нескончаемым потоком по гладкому асфальту мчались автомобили, автобусы, троллейбусы. «Удивительно, — подумала она, — когда же спит Москва?»

Кремлевские куранты давно отсчитали двенадцать ударов, а Паша еще долго стояла и любовалась величественной панорамой ночной Москвы, древнего и вечно молодого города.