Правила крови

10

Эта история пользуется в нашей семье известностью не меньше, чем героический поступок Генри, спасшего Сэмюэла Хендерсона. Отец рассказал мне ее, когда посчитал меня достаточно взрослым, чтобы у меня не начались ночные кошмары; боюсь только, что рассказ получился с готическим оттенком, таким, каким — по всей вероятности — он услышал его от своего отца. Можете назвать это типично викторианским убийством.

В XIX веке люди предпочитали путешествовать поездом, который был единственным быстрым средством передвижения. Поезда дважды становились причиной катастрофы в жизни Генри — по крайней мере, любой другой счел бы это катастрофой. У меня нет способа узнать, что он чувствовал в этих двух конкретных случаях. Нантер довольно уклончиво пишет о смерти Элинор в своем дневнике, но не приводит никаких подробностей и тем более не распространяется о своих чувствах.

Однако я предполагаю, что эта трагедия потрясла его так же глубоко, как смерть Гамильтона в катастрофе на мосту через реку Тей. Он был влюблен в Элинор Хендерсон. Любовь — единственная причина его намерения жениться на ней. Они обручились, и свадьба должна была состояться в феврале. Думал ли Генри, помнил ли он, что именно в этом месяце Джимми Эшворт должна была родить ребенка? Неизвестно. Обручальное кольцо, которое Генри подарил Элинор, теперь принадлежит моей сестре Саре — не слишком изящное украшение, с бриллиантами, наполовину утопленными в массивный кусок золота. Его сняли с пальца Элинор перед похоронами, а потом оно каким-то образом вернулось к Генри и стало обручальным кольцом Эдит.

Эта вещь перешла к моей ветви семьи. Мой дед Александр знал о кольце и передал его своему сыну. Подтверждение пришло из письма Мэри Крэддок к ее сестре Элизабет Киркфорд. Ее мать Эдит рассказала ей, что кольцо, которое она носит, принадлежало Элинор. Эта информация была окружена всякой чушью — возможно, сочинения Мэри, а не Эдит — о святости первой любви Генри и о желании самой Эдит носить кольцо, чтобы они с Генри никогда не забывали о погибшей сестре, которая соединила их. Это одно из возможных объяснений. Другое состоит в том, что Генри каким-то способом вернул себе кольцо, не видя смысла тратиться на новое. Экономный Генри.

Ближайшим родственником Хендерсонов, если не считать членов семьи, была единственная сестра Сэмюэла, Доротея. Генеалогическая таблица, составленная Дэвидом Крофт-Джонсом, свидетельствует, что у Луизы Хендерсон, матери девочек, была сестра, а также брат, умерший в семилетнем возрасте. Естественно, они носили фамилию Квендон и были детьми Уильяма Квендона и его жены Луизы, урожденной Дорнфорд. По своему социальному положению Доротея Винсент была несколько выше Хендерсонов. Обеспеченная вдова, она жила с двумя дочерями в деревне Манатон, в графстве Девоншир, в поместье своего умершего мужа. Она была крестной матерью Элинор и поддерживала с ней более близкие отношения, чем с другими детьми Хендерсонов. Элинор обычно гостила у нее две недели в конце лета, сначала с матерью, потом с сестрой Эдит. В том году она всего лишь второй раз поехала одна.

Большую часть сведений о злополучном визите и его последствиях я почерпнул из газет. А отношения между людьми выбрал — по-моему, это самое подходящее слово — по крупицам из вороха мякины, то есть из писем матери и бабушки Дэвида. К сожалению, в них нет почти ничего о том, что думали и чувствовали люди — только шок от «ужасной трагедии» и размышления Вероники, что если бы не смерть Элинор, их не было бы на свете.

Обычно Элинор приезжала к тетке в августе, но в 1883 году имелась веская причина отложить визит. Возможно, она планировала поездку, но затем отложила ее, когда стало ясно, что Генри сделает ей предложение. Элинор отправилась в путь в начале октября, поездом Большой западной железной дороги, который ходил и продолжает ходить от вокзала Паддингтон до Пензанса; путешествовала она в первом классе. В 1883 году уже существовали купе только для дам, но не на этой железной дороге. В Ньютон Эбботе она пересела на местную ветку до Мортонхемпстеда и вышла в Бови Трейси, который в те времена назывался просто Бови. На станции ее встретила тетя, с пони и бричкой. Должно быть, для Элинор эти визиты были приятной сменой обстановки, возможностью уехать из Лондона с его зимними туманами, жарой и пылью летом. В те дни, да и сегодня тоже, деревня Манатон располагалась в живописной местности, на краю плато Дартмур, с высокими скалистыми холмами, глубокими зелеными долинами и реками, полными форелью. Дом у тети Доротеи был роскошнее, чем у них, на Кеппел-стрит. Тетя держала кухарку, двух горничных и двух садовников. Семья ни в чем не нуждалась. Удобная бричка, запряженная пони, возила их по окрестностям, а вокруг Мор-Хауса было много красивых мест для пеших прогулок. Элинор дружила с двоюродными сестрами и во время визита намеревалась пригласить их на свадьбу в качестве подружек невесты.

Бракосочетание назначили на 14 февраля, день Св. Валентина, хотя в XIX веке это не был праздник влюбленных — не то что сегодня. Обстоятельства сложились так, что свадьба не состоялась, и поэтому тот факт, что Джимми Эшворт родила дочь Мэри 13 февраля, уже не столь важен. Джуд, которая теперь с радостью обсуждает всех младенцев и предпочитает разговоры о детях любым другим, говорит, что перспектива появления ребенка должна была сильно подействовать на Генри. Наверное, он чувствовал вину, а также радостное волнение. Разве мог он просто отвернуться от своего ребенка?

— Не думаю, что тогда мужчины чувствовали то же самое, — возражаю я. — Граница между приличной женщиной и дурной женщиной с тех пор так сильно размылась, что это трудно представить, но в восьмидесятых годах девятнадцатого века она была очень четкой. Детей от законной жены и незаконнорожденных, или внебрачных, детей разделяла настоящая пропасть. Генри мог дать Джимми денег, возможно, в виде постоянного дохода мужа. Не исключено, что Нантер также поставил условие: он никогда не будет видеть ребенка или слышать о нем. И о его существовании ни в коем случае не должна была узнать его жена.

Джуд говорит, что не представляет, как можно жить в браке с одним мужчиной и вынашивать ребенка от другого.

— Они не могли поговорить об этом, как мы с тобой. Должно быть, ее все время мучили страх и стыд. Сегодня такое тоже происходит — женщины рожают детей от мужчин, с которыми не состоят в браке или не живут. Возможно, даже чаще, чем тогда. Что касается Генри, я не думаю, что он как-то связывал предстоящие роды и день бракосочетания. Он не считал их событиями… скажем, одного порядка.

— Омерзительный Генри, — говорит Джуд. — И ты должен писать его биографию? Он чудовище.

Я отвечаю, что должен и что Генри был нисколько не хуже любого человека свободной профессии своей эпохи. А что до вины и стыда, я сам их чувствую из-за притворного энтузиазма по поводу нашего ребенка. В то же время я радуюсь, что могу снова разговаривать с женой, высказывать свое мнение обо всем, не замолкать на полуслове и не краснеть, что просто неприлично для мужчины моего возраста.

Если Элинор и писала Генри из Манатона, ее письма не сохранились. Интересно, сколько раз я еще напишу это предложение, изменяя только имена и места? Биографы полагают, что письма должны быть обязательны для каждого, но еще более важным считают их сохранение. Тем не менее Элинор отправила одно письмо домой, своей сестре Эдит. Оно не пропало только потому, что написано непосредственно перед убийством, и по этой причине Эдит его сохранила.

Мы не знаем, как Элинор проводила время в Манатоне. Джуд говорит — и я с ней согласен, — что нам трудно представить, как проводили время женщины из среднего класса в викторианскую эпоху. Чем занять свой день, если у вас есть слуги и вы не работаете? Полагаю, читать, шить, писать письма, снова читать, гулять, беседовать, шить. Элинор в своем письме к сестре ни о чем таком не говорит. Похоже, главная ее цель — сообщить родным, что с вокзала Паддингтон она наймет кэб. Вот это письмо:

Она пишет о Генри так, как положено будущей жене времен королевы Виктории. Его работа — главное, и решения принимает он. Когда Элинор пишет, что «не осмеливается» предложить провести медовый месяц в Девоншире, это не так ужасно, как кажется. Приблизительно так же сегодня жена скажет, что не осмеливается попросить мужа о еще одном ужине в ресторане на этой неделе. Похоже, у них с Генри сложились простые и доверительные отношения. Возможно, страстно влюблен был только он. В письме Элинор нет ничего, что свидетельствовало бы о ее любви или гордости, что ей достался подобный приз. Хотя не исключено, что она все это уже говорила сестре. И все же мне трудно поверить, что семья Хендерсонов не торжествовала по поводу такого удачного брака одной из дочерей. Рыцарь! Лейб-медик королевы! Богатый человек — по крайней мере, по их меркам. Двадцатичетырехлетняя дочь, рискующая остаться старой девой, не имеющая приданого, скоро станет леди Нантер и в следующем году будет жить в доме, о котором они даже не могли мечтать.

Генри снова занялся поисками дома. Об этом он сам рассказывал своему приятелю Барнабасу Коучу, занимавшему должность приглашенного профессора анатомии в Оуэнс-Колледже в Манчестере. Вот это письмо, датированное 18 октября 1883 года.

— Не знаю, как у него хватило хладнокровия.

Так прокомментировала это письмо Джуд, имея в виду, конечно, Джимми Эшворт, которую Генри лишь недавно отправил в отставку. Но дело в том, что он не обязательно был лицемером; за этим худощавым телом и благородным лицом скрывался не один человек, а несколько.

Возможно, дом действительно был «очень милым», но Карлтон-Хилл — это совсем не Парк-лейн. В 1883 году Сент-Джонс-Вуд считался не Лондоном, как теперь, а пригородом, и на большей его части, особенно на западе, на Мейда-Вейл, велось строительство. В любом случае Генри не купил дом у мистера Хэпгуда. Женщина, которая должна была выбирать для него мебель и ковры, встретила свою смерть на следующий день после того, как ее жених осматривал дом.

В субботу утром, 20 октября, тетя отвезла ее на железнодорожную станцию Бови и посадила на местный поезд до Ньютон Эббота. Должно быть, они выехали довольно рано, чтобы Элинор успела добраться до узловой станции Большой западной железной дороги. Как и прежде, она путешествовала первым классом. Поезд вовремя прибыл на вокзал Паддингтон, где его встречал Сэмюэл Хендерсон. В поезде Элинор не оказалось, и Сэмюэл вернулся домой. Следующий поезд прибывал только в 10.20 вечера. Посоветовавшись с женой и другими детьми, он отправил телеграмму сестре, спрашивая, не приедет ли Элинор этим поездом. В конце XIX века телеграф был эффективным средством связи — им по-прежнему широко пользовались, хотя с появлением телефонов он утратил свою новизну, — однако ответ от Доротеи пришел на Кеппел-стрит только в воскресенье утром. Задолго до этого Сэмюэл Хендерсон вернулся на вокзал Паддингтон в надежде, что дочь приехала вечерним поездом.

К утру воскресенья к поискам подключили полицию. Но прежде чем они успели что-то предпринять, сельскохозяйственный рабочий из восточного Девоншира заметил тело женщины, лежавшее на железнодорожной насыпи где-то между Альфингтоном и Эксетером. На следующий день, в понедельник, Сэмюэл Хендерсон опознал в погибшей свою дочь. Вот довольно эмоциональный отчет о коронерском расследовании из общенациональной ежедневной газеты, хотя и не такой эмоциональный, как рассказ моего отца.

(Вне всякого сомнения, доктор провел собственное расследование, поскольку выяснилось, что поезд проходил через Альфингтон в 12.25.)

Нам никогда не узнать, какова была реакция Хендерсонов и Генри на смерть Элинор. Отсутствие фактов заменит воображение.

Сэмюэл был заботливым отцом, о чем свидетельствует то обстоятельство, что он встречал поезд, а потом вернулся к следующему, несмотря на уговоры Элинор не делать этого. Мы практически ничего не знаем о жене Сэмюэла Луизе, за исключением ее набожности и частого упоминания «Промысла Божьего», но у нас нет основания сомневаться, что она была любящей матерью. Наверное, все они были — если воспользоваться модным теперь выражением — опустошены. В буквальном смысле. Эти родители, этот брат, эти сестры были опустошены, уничтожены, разбиты. Но даже в самом глубоком горе люди сохраняют гордость, снобизм и тщеславие. Для Хендерсонов Элинор была не просто любимой дочерью и сестрой, а нареченной невестой известного врача, профессора, лейб-медика королевы и богатого (по их меркам) человека. С ее смертью эта надежда угасла. Сэмюэл уже никогда не услышит, как его дочь назовут «ваша светлость». Не будет и визитов в великолепный дом в Сент-Джонс-Вуд, а Элинор не приедет в Блумдесбери в своем экипаже. Шансы найти мужа для ее сестры Эдит и устроить карьеру ее брата тоже потеряны. Сама Эдит, вероятно, меньше всего думала о подобных вещах. Она просто скорбела, потеряв любимую сестру.

А что же Генри? Как он реагировал на смерть девушки, с которой был помолвлен? Его дневник должен дать нам хоть какую-то зацепку, но там ничего нет — или почти ничего. В воскресенье, 21 октября, все очень беспокоились из-за исчезновения Элинор. От Доротеи Винсент пришла телеграмма, что Элинор села на поезд, отправлявшийся в 11.14. Позже, в этот же день, нашли тело. Но только в понедельник, 22 числа, тело было опознано Сэмюэлом. Вот запись в дневнике Генри от 21 октября: «В семь вечера я был дома, на Кемпел-стрит, когда мистер Лайонел Хендерсон принес мне тревожные новости (об обнаружении тела). Я, разумеется, вернулся вместе с ним на Кемпел-стрит». Непонятно, почему он не поехал с будущим тестем в Эксетер. Возможно, у него были неотложные дела в Букингемском дворце или в Университетском госпитале, но разве аудиенцию у королевы или лекцию можно сравнить с убийством невесты?

Как бы то ни было, с этого дня — так говорят при венчании — характер Генри, похоже, снова изменился. Смерть Гамильтона во время катастрофы на мосту через реку Тей сделала его суше и суровее. Теперь записи в дневнике стали еще более бесстрастными и лаконичными. Перед нами предстает непреклонный, целеустремленный и честолюбивый человек, по всей видимости, лишенный родственных чувств, имеющий большое количество знакомых, в число которых входили Хаксли, Дарвин, художник Лоуренс Альма-Тадема, а также каноник Дакуорт и сэр Джозеф Базалгетт, но практически без друзей, за исключением Барнабаса Коуча, Льюиса Феттера и, возможно, семьи Хендерсон. Он обхаживал сэра Джона Бато и его дочь, но затем хладнокровно порвал с ними без всякой видимой причины. От женщины, которая была его любовницей на протяжении девяти лет, он избавился, как только та забеременела. Уилфрид Торп, врач из Стэнфорда, который в 80-х годах был студентом Генри в Университетском госпитале, в письме к будущей жене характеризовал Генри как «пугающе бесстрастного, отталкивающе сурового, без тени остроумия и юмора, способных оживить лекцию и сделать обучение не только трудом, но и удовольствием». То есть неприятный Генри. Бесчувственный Генри. С другой стороны, леди Базалгетт писала дочери, что сэр Джон ужинал с Нантером и нашел его «необыкновенно очаровательным человеком, занятным собеседником и образцом галантности по отношению к нам, дамам».

Тем не менее было бы естественным ожидать, что после смерти Элинор он, соблюдая приличия, придет на похороны, но затем отвернется от Хендерсонов и больше не будет с ними видеться. Однако все произошло с точностью до наоборот. После 21 октября в дневнике Генри два или три раза в неделю появляются такие записи: «Вечером нанес визит мистеру Хендерсону» и «был на Кеппел-стрит, где провел два часа с мистером и миссис Хендерсон». Совершенно очевидно, Генри приходил, чтобы утешить их и, возможно, показать, что со смертью дочери они не лишились того, что она им принесла, — его дружбы. Совсем не похоже на Генри. Занятный собеседник — вполне возможно, однако он не относился к числу людей, которые обращают внимание на чувства других, особенно если это ничтожный адвокат, едва сводящий концы с концами, вкалывая в своей тесной конторе неподалеку от Британского музея. Однако факт остается фактом. Если одни лишь записи в дневнике не могут служить убедительным доказательством, на помощь приходят дальнейшие изменения в характере Генри, а также письмо, отправленное Луизой Хендерсон своей золовке Доротее Винсент в декабре 1883 года. Сохранилась только вторая страница. Миссис Хендерсон, очевидно, пишет о том, что это Рождество в семье выдалось очень печальным.

Генри воспитывался в семье уэслианских методистов. В своих письмах к Коучу и проповедях Хендерсонам он предстает религиозным человеком. О Боге Генри упоминает в своем блокноте и иногда в дневниках. Поэтому странно, что в письме Т. Г. Хаксли, написанном через несколько месяцев после смерти Элинор, он называл себя «агностиком»[32] — термином, который несколько лет назад придумал сам Хаксли. Похоже, снова два разных человека — или несколько.

Моя прапрабабушка Хендерсон упоминает человека по фамилии Байтфорт, арестованного и ждавшего суда. Это был Альберт Джордж Байтфорд, безработный железнодорожный носильщик, который скрывался на плато Дартмур; полиция обнаружила его после нескольких дней поисков. Он пришел в дом к родителям и признался, что задушил Элинор Хендерсон, а затем сбросил ее тело с поезда. Отец не желал его покрывать и сообщил полиции. К тому времени Байтфорд исчез, но его обнаружили после того, как он напал на пастуха, отказавшегося его накормить, и угрожал ему.

На судебном процессе в Эксетере был задан вопрос: если он осознавал свои действия, когда убивал Элинор, понимал ли он, что это плохо? Обвинение успешно доказало, что в обоих случаях ответ положительный. Самому Байтфорду не было позволено давать показания. Его адвокат заявил, что увольнение с Большой западной железной дороги за оскорбление начальника сказалось на его душевном здоровье. Байтфорд сел в поезд в Плимуте и пошел по вагонам, заговаривая с пассажирами в поисках сочувствия и жалуясь на совершенную в отношении него несправедливость. Несколько пассажиров рассказали, что их встревожил его странный вид и агрессивное поведение. Адвокат сказал, что Байтфорд вошел в купе мисс Хендерсон, сел напротив нее и стал рассказывать свою печальную историю. Мисс Хендерсон, сильно встревожившись и испугавшись, угрожала дернуть сигнальный шнур. Чтобы заставить ее замолчать, Байтфорд, вне всякого сомнения, ударившийся в панику, задушил девушку ее же шарфом. Между Альфингтоном и Эксетером, когда поезд замедлил ход, он открыл дверь вагона и выбросил тело на железнодорожную насыпь.

Присяжные признали Байтфорда виновным. Другого и быть не могло. В январе 1884 года его повесили за убийство Элинор Хендерсон.

Тем временем Генри сопровождал королевскую семью в Виндзор и Осборн. В апреле королева отправилась в Дармштадт на бракосочетание принцессы Виктории Гессенской с принцем Людвигом Баттенбергом. На этой свадьбе младшая дочь королевы Виктории принцесса Беатрис познакомилась с братом жениха, принцем Генрихом, и влюбилась в него. Если мой прадед предвидел, что любимый ребенок и спутник королевы совершит немыслимый поступок и выйдет замуж, то, должно быть, с большим интересом ждал появления потомства принцессы Беатрис. Виктория была носителем гемофилии, как и ее дочь Алиса, а один сын и двое внуков болели гемофилией. Являлась ли принцесса Беатрис тоже носителем болезни, а если у нее родятся сыновья, унаследуют ли они это заболевание крови?

Генри написал статью под названием «Наследуемые носовые кровотечения». Он регулярно сотрудничал с медицинскими журналами, прочел лекцию в Королевском научном обществе, на которой присутствовали Герберт Спенсер и Чарльз Брэдлоу, и еще одну в Королевском обществе врачей. Он был внимателен к Хендерсонам. После окончания официального траура Генри устроил пикник в лесопарке Хэмпстед-Хит, куда всех привезли в экипажах. С ними была Доротея Винсент, которая вместе с дочерью Айсобел (она вышла замуж за американца и могла подарить Эдит фотоаппарат «Кодак») прибыла в Лондон на светский «сезон». В своем дневнике Генри отмечает, что в июле устроил званый обед, где присутствовали «мистер и миссис Хендерсон, мисс Хендерсон и мистер Лайонел Хендерсон, доктор и миссис Феттер, а также мисс Феттер». После смерти Элинор он не прекратил поиски дома, а продолжал этим усиленно заниматься. В конце июля Генри отмечает в своем дневнике: «Сегодня приобрел дом на Гамильтон-террас, в районе Сент-Джонс-Вуд. Миссис Хендерсон наняла для меня кухарку и двух горничных, которые вместе с лакеем и кучером будут составлять мое маленькое хозяйство.

Не такое уж «маленькое» по сегодняшним меркам. Учитывая, какое «хозяйство» было у моей прапрабабушки, я сомневаюсь, что она умела выбирать слуг, но Генри, похоже, просто влюбился в Хендерсонов. В его глазах они были безупречны. Генри ужинал с Лайонелом Хендерсоном в гостинице, сопровождал миссис Хендерсон и Эдит на танцевальный вечер, устроенный Доротеей Винсент, и, что гораздо важнее, поручил ведение всех своих дел фирме Сэмюэла. Но одного из Хендерсонов он явно ценил выше других. В августе Генри сделал предложение Эдит, и оно было принято; это произошло почти ровно через год после предложения Элинор, возможно, в той же самой комнате.

Надел ли Генри на палец невесты кольцо, снятое с руки ее мертвой сестры? Наверное. Спросила ли Эдит, не является ли она лишь второй в списке, просто напоминанием об умершей женщине? Не знаю. Никто не знает. Но в семье, похоже, все очень обрадовались. Луиза Хендерсон писала своей золовке, к тому времени вернувшейся в Манатон, что «Провидение» — моя прапрабабушка верила в провидение — послало им Генри в выпавших им испытаниях и теперь он «укрепил нашу радость», пожелав «упрочить узы с нашей семьей». Не обошлось и без упоминаний Элинор. Она «была бы рада видеть, что ее любимый Генри нашел утешение и выбрал счастливое будущее вместе с нашей дорогой Эдит. Не сочти меня глупой, если я скажу, что она знает».

Почему Генри сделал предложение? Есть несколько возможных причин. Он любил Хендерсонов. Вне всякого сомнения, он провел много вечеров наедине или почти наедине с Эдит, беседуя о погибшей девушке. Две молодые женщины были очень похожи, белокурые, с хорошими фигурами, но Эдит красивее, с большими — хотя и не темными, как у Оливии Бато и Джимми Эшворт — глазами. Возможно, она тоже была «нежной, очаровательной и скромной». Генри купил дом, и ему требовалась жена, а тут к его услугам покладистая, надежная женщина, которая доставит ему не больше беспокойства, чем доставила бы сестра. Ему пора жениться — давно пора. Через два года ему исполнится пятьдесят.

— Я не верю ни единому слову, — говорит Джуд. Похоже, ее неприязнь к Генри усиливается после каждого нашего разговора о нем. — Он что-то задумал. Наверное, тайно выведал, что Эдит, скорее всего, унаследует деньги тети Доротеи. Причем после смерти сестры ей достанется больше.