Смазываю курицу смесью из соли и черного перца, а затем запихиваю в нее апельсины и веточки розмарина.
Я всегда наслаждалась готовкой, а сейчас вожусь на кухне машинально и отстраненно. Богдан загнал меня в угол, и да я его боюсь.
В голове пробегает мысль, что единственное мое спасение — это его смерть.
Я ее отгоняю.
Отвлекаюсь от курицы. Напряженно жую губы, а после торопливо мою руки.
Сдуваю локон со лба и выуживаю телефон из кармана передника.
Не могу я быть покорной идиоткой, которая молча готовит ужин по приказу мужа-самодура и не вякает.
Злюсь на себя, что при встрече с Доминикой грохнулась в обморок, поддавшись глупым эмоциям.
Именно, глупым.
То ли таблетки работают, то ли душа моя обледенела за этот сумасшедший день, но сейчас бы я с
Доминикой не охала и не ахала.
Я бы взяла ее в оборот и все бы разузнала.
Но я же эмоциональная дура.
— Люба? — слышу в трубке удивленный голос Ирины, сестры Богдана. — А я о тебе вот только подумала.
Вслушиваюсь в ее голос в попытке понять: а в чьей она команде. В команде лжецов или в команде наивных дурочек.
— Я тут такие сладкие пинетки купила, — воркует она. — Ничего не знаю. Это уже десятая пара, но это просто отвал башки. Тебе понравятся. Хотя не тебе же носить…
— Слушай, а почему звоню…
Блин, как бы вывести ее на чистую воду с вопросами о ее бывшей подружке? Была, не была.
— Я видела сегодня Кристину, — говорю я.
— Какую Кристину? — голос недоуменный.
— Ну, Кристину, — теряюсь я, а затем понимаю, что на кухне я не одна.
Оглядываюсь. Богдан стоит у стола, вскинув бровь. Вот черт. Сглатываю, но он молчит. Ему, видимо, любопытно, к чему придет мой разговор с его сестрой.
— Твою подружку, — крепко сжимаю телефон. — Крис…
— Господи! — охает Ирина. — Ту Кристину!
Богдан усмехается и подхватывает яблоко из вазы. Садится за стол и откидывается на спинку стула.
Кажется, я опять сделала неверный шаг в игре против будущего “короля”
— Офигеть, — отзывает Ирина. — ОЙ, я ее с первого курса не видела.
Лжет?
— Как у нее дела? — интересуется Ирина. — Все такая же? Она же не любила тебя.
— Ага, — соглашаюсь я, — потому что была влюблена в твоего брата, — щурюсь на Богдана, который с хрустом кусает яблоко. — Вот и ненавидела меня.
— Ей все равно не светило, — Ирина хмыкает, — но это было очень обидно, что со мной дружили из-за Богдана, а после еще обвинили, что это я виновата, что вы поженились.
Богдан медленно жует яблоко, продолжая буравить меня взглядом.
— Почему?
— Ну… — Ирина вздыхает и замолкает на несколько секунд, — слушай, это было так давно, Люб…
— Да, говори уже… А то она была со мной такая милая, — вздыхаю я и с трудом выдерживаю зрительную дуэль с Богданом.
— Конечно, милая, — фыркает Ира, — она умеет быть милой и мило уговаривать о том, чтобы подставить тебя и наговорить на тебя, что у тебя был другой… Ради шутки, ага. Весело же.
— И?
— Ну, — Ирина зевает, — у меня мозгов хватило не делать этого, Люб. Ты мне тоже тогда не особо нравилась, но… мне было стремно врать Богдану.
У меня в груди растекается какая-то детская обида за то, что меня никто не любил из семьи
Богдана.
— Я хоть кому-то нравилась?
— Богдану, Люб. Это же самое важное, разве нет? — Ирина чем-то шуршит на стороне. — А потом и мы привыкли.
— Ну, спасибо.
— Не обижайся, — теперь Ирина чем-то аппетитно похрустывает. — Да, честно говорю, что ты мне не нравилась, но я же не пошла против тебя, хотя…
— Что хотя?
Богдан опять с хрустом кусает сочное яблоко и прищуривается на меня. Капля яблочного сока падает ему на грудь.
— Я ведь ждала его свадьбы с Бруньковой.
— Какой Бруньковой? — тихо спрашиваю я.
Богдан опускает взгляд на темное пятнышко на футболке от яблочного сока.
Вздыхает и вновь смотрит на меня.
— Люба, да ты чего? — Ирина снисходительно смеется. — Бруньков. Ну! Ты чего?!
Алмазная девочка.
Мозги у меня совсем не соображают. Фамилия знакомая, но я никак не могу за нее зацепиться.
— Брулмаз, Люб, — Ирина вздыхает. — Сейчас, правда, уже не Брулмаз
— Господи… — выдыхаю я. — Не Брулмаз… А Албоза…
Приваливаюсь к холодильнику.
Бозанины — это та семья, с которой мы породнимся меньше через неделю. Отец Андрея —
Бозанин Валерий владеет алмазодобывающей компанией, которую он якобы выкупил за долги у
Брунькова Виталия около двадцати лет назад.
Я подробностей не знаю, но я помню ту статью в газете о банкротстве Брунькове, и помню, как
Богдан после этой статьи позвонил отцу и поднялся к себе в кабинет.
— Так что, хорошо, что не женился, — подытоживает Ирина, — казались такими крутыми, а все просрали… Говорят, что Бруньковы сейчас в какой-то глухой деревне живут. Вот так, с вершины в грязь, но мне не жаль, там столько понтов было, а после… ну, после того, как Богдан заявил, что женится на тебе, там угрозы посыпались… — вздыхает. — Я же везде свой нос совала и подслушала тот разговор, в котором Бруньков обещал устроить нам все сладкую жизнь, а тебе…выкидыш.
— Чего?
— Но это дело прошлого, — Ирина цыкает. — Отпускай меня, мне надо на встречу.
Гудки, и я откладываю телефон.
— Надо сказать, — Богдан откладывает огрызок яблока в сторону, — это была та самая многоходовочка от моего отца, которая показала, насколько он может быть, изворотливыми и жестоким, когда вопрос касается угроз в сторону его семьи, — встает и усмехается, — и я думаю, что его из себя вывела именно угроза о твоем выкидыше.
— Но… я не понимаю… если так, то почему он себе не забрал…
— В разрушении чужой жизни, чужой империи, чужих планов, надо быть в стороне.
— Богдан похрустывает шеей. — И забавно, что мои внуки все равно будут алмазными детками, —
задерживает взгляд на моем лице. Хмурится, — и не одобряю того, что ты позвонила Ирине. Я же тебе сказал, никто кроме моего отца ничего не знал.
— Но он мне так ничего о Кристине и не сказал, — приподнимаю подбородок, чтобы скрыть вспышку страха перед Богданом.
— А, может, мне вам устроить встречу, а? — Богдан смеется, и я опять вся покрываюсь острыми холодными мурашками. — Чтобы вы друг другу мозги жрали, а не мне. Люба, ты все эти годы жила спокойно и никуда не лезла. Вот и не лезь.