Предатель. Ты врал мне годами (СИ)

Глава 30. Мальчики

Я ждала от Богдана на мое требование встретиться с Кристиной твердый отказ, ведь в таком случае я бы могла обозвать его трусом, но мой муж предугадал мою ухмылку с оскорблением.

И, похоже, он понял то, что я поняла только после его предложение взять и поехать к Кристине.

Я, как женщина, боюсь встречи с ней.

Я могу кричать о том, чтобы мне немедленно сказали правду, но для чего мне эта самая правда?

Зачем мне встречаться с Кристиной и зачем ответы? Чтобы что?

Получить подтверждение, что я все эти годы была слепой дурой?

Или посмотреть, как я сказала, в ее бесстыжие глаза? И что дальше? Это вернет мне годы, которые потратила на брак с Богданом?

Нет, я не поеду к Кристине, потому что это глупо. Жена едет к любовнице мужа на ‘разговор под его контролем.

Это ведь унижение.

И вот я открываю рот, чтобы сказать Богдану свое решительное и гордое нет, но вместо этого заявляю с насмешкой:

— А поехали, — и для убедительности упираю руки в боки, выпятив вперед свой огромный живот.

Воцаряется тяжелое и напряженное молчание.

После своего наглого “а поехали” я начинаю подозревать, что предложение Богдана поехать к его

Кристиночке тоже было внезапным и необдуманным.

Он, пусть и не беременная женщина, но тоже сегодня много чего наляпал своим мужским языком.

Задумываюсь над тем, что у Богдана сейчас внутри.

Я-то вижу его сейчас бесстыжим мерзавцем, который отказывается извиняться и что-то объяснять, но вместе с этим я легко вывожу его из роли высокомерного, поганца.

И сейчас он, как и я, молчит и не двигается с места, хотя о Кристине заявил громко и решительно.

У него нет в рука контроля не то, что над ситуацией, но и над собой.

Я приподнимаю бровь.

Очень интересно.

Женщины часто шутят, что мальчики остаются мальчиками и в сорок лет, и в пятьдесят, и в шестьдесят, а в каждой шутке есть только доля шутки.

К чему это я.

А к тому, что мальчишки всегда прячутся за агрессией, когда они чуют свою уязвимость.

Красивая отличница не смотрит в их сторону и не замечает, как они смело и решительно прыгают в сугроб со второго этажа? Порвем ее тетрадку, назовем дурой и скорчим рожу. Отличница расплакалась? Отлично, дернем ее за косичку, чтобы точно убедить ее в том, что хрупкое мальчишеское эго не было задето.

Это, кстати, история Аркаши, когда он учился в четвертом классе. Он в своей симпатии к Катюше

Матвеевой признался Богдану в серьезной беседе после разговора с директором.

Он согласился, что поступил плохо, что симпатию надо выражать иначе, но тогда Богдан не смог его убедить подойти извиниться перед Катюшей и подарить ей новые красивые тетрадки взамен тех, что были порваны.

Он знал и понимал, что поступил, как засранец, но так и не пошел извиняться к однокласснице.

Лучше пусть считает дураком, чем узнает, что он хотел ее внимания и похвалы, как он круто прыгает со второго этажа в сугроб.

Может, он поэтому теперь не хочет жениться до тридцати?

Господи, а у меня на подходе еще один пацан, и судя по его толчкам и кувыркам, он тоже не тихоня.

Кстати, Богдан не в сугробы при мне прыгал.

Он яростно бегал по лужам перед воротами нашего дома, а я стояла в стороне с ведерком и лопаткой и ждала, как этот соседский мальчишка успокоится и даст мне пройти к одуванчикам на другой стороне нашей улицы.

Ждала и смотрела, а потом… Потом, когда Богдан развернулся ко мне и опять прыгнул, поднимая веер грязных брызг, я смущенно улыбнулась.

Вот оно.

Если бы я тогда фыркнула и скривила личико в гримасу отвращения, то не было бы нашей дружбы. Но я улыбнулась тогда, а после ко всему прочему согласилась вместе с ним побегать по лужам.

Но он такой смешной был. И веселый. И грязный, как поросенок, а еще мне понравилась его желтая вязаная шапочка, которую он потом надел на мою голову.

А вот если бы я тогда выразила ему девичье высокомерие, то он бы отобрал у меня ведерко и лопатку, а после бы окатил меня грязной водой.

И назвал бы дурой.

Я бы его возненавидела, и моя жизнь была бы другой.

Но какой?

Этого мне уже не узнать.

— Что у вас тут? — в гостиную заглядывает Аркадий. — Вы пипец жуткие сейчас, — заходит. — Вы уже несколько минут друг на друга смотрите и ничего не говорите.

— Да мы тут с папой в гляделки играем, — тихо отзываюсь я.

— И кто выигрывает? — Аркаша подходит к нам.

Смотрит сначала на меня, потом на Богдана, а затем вновь на меня. В полном недоумении.

— Мама, — заявляет Богдан с низкой хрипотцой, продолжая вглядываться в мои глаза. — Мама выигрывает.

У меня от его ответа мурашки по плечам пробегают и сердце почему-то, подпрыгивает.

— Капец, вы странные, — Аркаша обходит нас, — я за чипсами спустился.

— Мы отложим встречу, — Богдан размашисто шагает прочь. — На утро. Тебе надо отдохнуть.

— Какую, — Аркадия оглядывается, но Богдан выходит без ответа.

Наверное, не услышал.

— Какую встречу? — Аркаша переводит недоуменный взгляд на меня. — Я ничего не понял.

— Я просила папу отвезти меня к одной из наших старых знакомых сегодня, — неуклюже сажусь обратно на диван. — Он сначала согласился, а теперь передумал, — вздыхаю, — но отдохнуть я не откажусь, — перевожу взгляд на Аркашу, — отсыпь мне тоже чуть-чуть чипсов, м?

— Тебе нельзя.

— Можно, если чуть-чуть. Не вредничай, — вытягиваю ноги и откидываюсь назад, — кстати, Аркаш, помнишь Катюшу, — кошусь на него с небольшой хитринкой, — которой ты тетрадки порвал?

— Нет, — фыркает и исчезает за дверью. Злой и смущенный. — Не помню я никакую Катюшу.