Предатель. Ты врал мне годами (СИ)

Эпилог

Перед свадьбой Андрей передо мной извинился и признал, что должен был звонить Богдану с вопросами о Доминике. Поделился подозрением, что он теперь впал в мою немилость, и я не стала его разубеждать, потому что нефиг этим зятьям расслабляться.

Он сказал в ответ:

— Справедливо, — помолчал и добавил, — жестко я лоханулся. У меня были все возможности быть любимым зятем.

— А давай ты вместо этого будешь хорошим, любящим и заботливым мужем? Меня это устроит,

— заявила я.

Пообещал, что будет.

Я взяла клятву, а потом отправила пообщаться с Богданом, который тихо и мрачно поделился тем, что за ошибки всегда приходится отвечать.

Свадьба прошла по запланированному сценарию без внезапных проблем и страшных новостей, которые могли бы праздник превратить в большой скандал.

Были слезы, был танец с отцом, были признания и тосты.

Доминика не пришла, но к середине застолья с весельем и душевными разговорами в зал заглянул курьер в сопровождении охраны.

Потребовал невесту, которой вручил белую коробочку.

Доминика передала Свете двух крошечных фарфоровых голубков. Размером со спичечный коробок.

Света вернулась за стол, крепко сжимая голубков, а после разрыдалась в грудь Андрея. Никто из гостей не понял, что произошло.

— Я была права, — шепотом заявила я Богдану, который сидел в этот момент с каменной рожей,

— у Доминики есть шанс. Что думает насчет этого Богдан Алексеевич?

— Богдан Алексеевич растерян, — сердито ответил Мне Богдан и нервно поправил галстук под воротом рубашки, — и зол.

— На кого?

— На себя, — сжал кулак под столом.

Затем Света вскочила в слезах со своего места и побежала за курьером.

Притащила его обратно под недоуменными взглядами гостей, которые продолжали гадать, что, блин, происходить.

Света приказала отрезать и красиво упаковать большой кусок свадебного торта, накидала фруктов в пакет и отправила курьера обратно к Доминике с гостинцами.

— Мне все это не нравится, — подытожил Богдан, — но иначе, похоже, никак?

— Мы можем все еще развестись, чтобы ты так не страдал, но… — я усмехнулась, — мне кажется, уже поздно. Детки приняли друг друга.

— И ты не ревнуешь? Она напоминание…

— Он девочка, которая хочет любить и быть любимой, — тихо пояснила я и украдкой вытерла слезу с щеки. — И у нее теперь есть этот шанс.

— Ты опять меня караулишь по углам, — говорю я, когда со мной тихим и ровным шагом равняется Доминика.

Поправляет шляпу на голову и вздыхает:

— Ничо я не караулила.

— Я тебя и вчера видела, если что.

— Это была не я.

— Ты можешь прийти в гости, и мы выпьем по чашке чая, как культурные люди, — кошусь на нее.

— Не можем.

— Можно подгадать время, когда Богдана Алексеевича не будет дома…

— Я поступила, — перебивает меня Доминика. — В Москву.

Я останавливаюсь и медленно разворачиваюсь к Доминике, которая торопливо надевает на нос солнцезащитные очки, чтобы спрятаться за ними.

— В МГУ, — небрежно фыркает она. — Грант, общежитие, и все такое…

Кривит губы.

— Ух-ты… — удивленно шепчу я.

Наверное, за это стоит поблагодарить Аркашу, который натаскивал младшую сестру к экзаменам и передал ей “по наследству” нескольких репетиторов.

— Ты Аркаше сказала? — спрашиваю. — Свете?

— Скажу, — кивает и смотрит в сторону. — Так что, пусть Богдан Алексеевич выдыхает. На учебу у него деньги не возьму.

Не назовет она его отцом. Даже под пытками.

— Ну, самостоятельность — дело хорошее, — медленно киваю я, — но никто не запретит Богдану

Алексеевичу за тобой присматривать.

Богдан исправно обеспечивал Доминике частную школу, репетиторов, кружки, одежду-еду, и периодически пытается под зовом совести наладить отношения с дочерью, но ничего не выходит.

Она признала Аркашу, Свету и даже меня с мелким Василием, но не Богдана. Ее упрямством заинтересовался Алексей Романович, который решил, что явится к внучке, как патриарх, и все разрулит, но получил четкое “пошел в жопу, старый козел”

‘Алексей Романович был впечатлен и попытался манипулировать завещанием, но опять был послан четко и громко.

Это его возмутило, и он пришел обсудить с Богданом сквернословие Доминики, но получил в ответ лишь тяжелый и долгий вздох:

— Мы оба с тобой сидим в жопе, пап.

— Ох если бы я ее воспитывал…

— Но вы ее не воспитывали, — вмешалась я со смешком, наслаждайтесь.

— Люба, ты на чьей стороне? — поинтересовался свекр.

— На стороне правды.

Доминика опять поправляет шляпу и спрашивает:

— Ты за Васькой?

— Прогуляешься со мной?

— Только нянчится я не буду с ним.

— Ладно, — смеюсь, — прогуляемся. Покушаем мороженое.

Теперь Света родила девочку Лизоньку, и только ее Доминика согласилась немного понянчить на руках. Потом она расплакалась и спряталась на балконе. Я пошла за ней, и она, сидя на корточках, призналась, что завидует Лизе, потому что у нее будет папа.

А я пообещала, что она встретит однажды хорошего мужчину, который станет хорошим папой ее детям.

Она мне поверила. И я буду права, потому что через пять лет она выйдет замуж за амбициозного программиста, и останется жить в Москве. Они родят двух деток — Мальчика Савелия, и девочку

Машу.

Богдана она, как и обещала, не пригласит на свадьбу и не станет отправлять фотографии детей.

Но она его простит. Однажды это случится, и в этот день Богдан придет ко мне, сядет у моих ног и уткнется лбом в колени.

И от прощения взрослой женщины, которой он так и не смог стать отцом, ему будет больно. Очень больно. Злость и обиду легче принять, чем тихое “я тебя прощаю и зла больше не держу”.

Кристина после того, как Доминика уехала в Москву, продала квартиру, машину и вытащила со счетов накопленные за долгие годы содержания деньги, и свалила в Турцию искать приключений.

И найдет.

Опять купится на деньги и станет второй женой какого-то араба, который на самом деле гол как сокол. Доминика будет ее уговаривать одуматься, но ее пошлют в пешее эротическое, потому что мама будут поумнее дочи.

Живет теперь в жаре, нищете и для семьи ее “мужа” — она только бесплатная прислуга.

Мои родители стали жить скромнее. Переехали из частного дома в небольшую квартиру у железнодорожного вокзала. Отец уволился и фирмы Богдана и устроился управляющим в скромную риелторскую контору, а мама пошла к нему — риелтором. Их хитрость и изворотливость очень пригодилась им в продажах квартир. Не шикуют, конечно, но не голодают. Долгое время отказывались общаться, но в один из летних дней пришли мириться. Помирились, но отношения наши перестали быть глупыми и наивными. Я знаю, что они умеют лгать, а они в курсе, что теперь я на это не куплюсь.

Аркаша заморский университет не закончит. Решительно вернется после третьего курса и скажет:

— Надоело быть заучкой. Хочу работать. Да и стремно там без вас.

Богдан поворчит, но примет решения сына, а после загрузит его так, как однажды это сделал его отец.

— Хотел работать? Работай!

— Вот и буду работать! Чо разорался? Иди с Васькой в развивашки поиграй, нервы успокой.

Где-то между поручениями Аркаша столкнется с той самой Катей, которой рвал тетрадки в четвертом классе, и он, наконец, извинится за то, что был мелким говнюком. Его, конечно, простят, а за это прощение Катюша влипнет по самые уши и очнется лишь в белом платье и фате под громкие тосты и смех.

— Вот блин, — шепнет она, — чертовы тетрадки.

С такими же словами она родит с криками трех сыновей. Каждый раз будет рычать на акушерку:

— Чертову тетрадки, — а после будет плакать от умиления над сморщенным личиком нового сыночка, — ты такой сладкий, и хмуришься как папа.

— О чем задумалась, Люба? — Богдан откладывает томик Пушкина и очки на журнальный столик.

— О том, какая я у тебя молодец, — разворачиваюсь к нему и поправляю плед на плечах, —

настоящая королева. Я все же спасла наше королевство.

— И мою жизнь, — Богдан улыбается, и понимаю, что его морщинки в уголках глаз стали глубже и четче, а седины в волосах — больше.

Кладет теплую сухую ладонь мне на шею, подается в мою сторону и шепчет в губы, вглядываясь в глаза:

— Я люблю тебя и буду любить… И когда в следующей жизни увидишь мальчика, который будет высоко прыгать по лужам, то это буду я.