Предатель. Ты врал мне годами (СИ)

Глава 44. Вы белены объелись?

Большую добрую и зеленую собаку я забрала с собой. Вот сижу на кухне со стаканом воды и смотрю на старательный, но несуразный детский рисунок.

У собаки — большие уши и круглый живот, в котором Ива нарисовала пять сердечек. Они тоже вышли немного кривыми, но глядя на них мне тепло.

Моя подруга Лера удочерила внебрачную дочь мужа, и я чувствую между ними крепкую связь безусловной любви, которая заставляет меня сейчас задуматься, а смогла ли бы я так.

Смогла ли бы взять Доминику на руки и увидеть в ней свою дочь, если бы Богдан в прошлом принял решение забрать ее у Кристины.

Не знаю, но это и неважно, потому что нам не вернуться в прошлое и принимать решения мы в настоящем.

Где сейчас Богдан?

Время уже к ужину.

Я не думаю, что он вернулся к Кристине с криками, чтобы они с Доминикой собрали манатки и сгинули с его глаз.

И вряд ли он сейчас у отца.

Мне кажется, что он выехал загород и стоит где-то в поле под облаками. Сжимает кулаки, поскрипывает зубами и вот-вот заорет в небо.

Ну, я бы хотела, чтобы он сейчас побыл наедине с собой и понял, что он оказался у черты, за которую должен взять и перешагнуть навстречу правде.

Конечно, он может вновь замести правду под ковер, а сверху придавить ее угрозами, шантажом и деньгами, но такая жизнь не принесет в итоге счастья.

Ни ему, ни другим, а я все же надеюсь, что его сердце, пусть и почернело за годы лжи и жестокости, все же тянется к светлому и доброму.

— Мам! — до меня доносится обеспокоенный голос Светы. — Это я! Не пугайся!

Отставляю стакан с водой в сторону и откладываю рисунок большой зеленой обаки.

Шаги приближаются.

Приехала поплакать, что платье хочет другое?

Или, может, передумала замуж выходить, потому что страшно?

Встаю и подхожу к холодильнику.

— Мам, ты дома?

— Дома, — заглядываю в холодильник. — Собираюсь перекусить.

Когда лучше Свете узнать от папы о сестренке?

До свадьбы? Испортит ли правда ее праздник?

Вот меня ситуация с Доминикой успокоила тем, что я больше двадцати лет жила в радости и любви?

Нет.

Без разницы, когда будет раскрыта правда. Она все равно сделает больно.

— Привет, — Света заходит на кухню, позвякивая связкой ключей.

— Привет, — вытаскиваю кусок ветчины и лезу в хлебницу. — Что-то случилось? — оглядываюсь,

— зачем пришла?

— Вау, — Светка с тихим возмущением охает. — Какая ты приветливая.

Понимаю, что пришли ко мне в гости немного поистерить и покапризничать, ведь у моей детки скоро свадьба, а я такая нехорошая отказалась мусолить тему с платьем, которое резко разонравилось.

Понимаю, гормоны и последствия моей мягкости в воспитании. Я всегда подотру слезы, сопли, обниму и поцелую в лобик.

Только вот Свете уже не три года, а мне не двадцать один, когда я полна сил и энергии.

Кто бы мне подтер сейчас слезы, сопли и поцеловал в лобик, но всем насрать на мамочку, у которой пузо уже на нос лезет и ноги отекают до ноющей боли.

Выхватываю нож из стойки:

— Ты перекусишь со мной?

— Мам.

— Что? — отрезаю от булки хлеба пару толстых кусков. — Вы поссорились с Андреем, и ты возвращаешься жить к нам?

— Что?! Нет!

— Мало ли, — пожимаю плечами. — Вдруг ты пришла с таким сценарием.

— Да что с тобой?

Я молча отрезаю кусочек ветчины и закидываю его в рот, глядя через окно в сад.

— Мам, я просила тебя приехать.

— Но я была занята.

— Могла же после приехать.

— Не, не могла, — флегматично отвечаю я, медленно пережевывая ветчину и наслаждаюсь солоноватым пряным вкусом мяса.

— Мам, ты была мне нужна! Я просила о поддержке!

Я отрезаю еще один кусочек ветчины. Подхватываю его и разворачиваюсь к Свете, которая возмущенно продолжает:

— У меня нервы на пределе, мам!

— Ты лишь выходишь замуж, — кусаю ломтик ветчины. — Тысячи женщин выходят замуж. И не по одному разу.

— Что?

— Почти каждая женщина выходит или выходила замуж, — говорю тихо и спокойно, — со свадьбой или без. И чего ты так нервничаешь?

Света хлопает ресницами. Она у меня красивая родилась.

— Мам! — повышает голос Света. — Ты сейчас серьезно?

— Да. Что за каприз за капризом? Вся ваша свадьба расписана по шагам, и тебе остается просто наслаждаться процессом.

— Вот это да…

— Возьми себя в руки, Света, — отправляю оставшийся кусок ветчины в рот. — В конце концов, изводи Андрея. Он твой будущий муж.

— Я хочу поддержки!

— Я не буду перед тобой скакать! — рявкаю я. — Тяжеловато мне это уже дается!

Твоя свадьба — это праздник, а не конец света! И тебе не приходит в голову, что у твоей матери могут быть свои проблемы?!

Может быть, я зря сейчас кричу, но пора очертить границы, которые стоило давно расставить, но очнулась я только сейчас.

— Какие у тебя могут быть проблемы?!

— Света, не смей орать на мать! — громыхает голос Богдана из гостиной. — Свои крики оставь для будущего мужа!

О, мой муж, вернулся, и, надо сказать, вовремя. Мне тоже не нравится, что Света решила повысить на меня голос, и одернуть ее должен отец. Громко и страшно, чтобы в следующий раз и не думала кричать на беременную маму.

Света округляет глаза, а я продолжаю жевать ветчину, глядя на нее с материнской усталостью, которую дети никогда не оценят, пока сами не станут родителями.

Богдан заходит на кухню, и Света резко разворачивается к нему:

— Папа…

— Зашла в наш дом, то никаких криков, — строго перебивает он ее. Решительно шагает в мою сторону. — Побольше уважения к маме.

Я ошибаюсь в своем ожидании, что Богдан обнимет меня и поцелует, чтобы вновь разыграть показушную любовь. Нет. Вместо обнимашек и поцелуйчиков он отрезает себе внушительный шмат ветчины и кусок хлеба.

Кусает свой серьезный мужской бутерброд, опершись свободной рукой о край столешницы, медленно жует и мрачно смотрит в сад.

— Да что с вами?! — Света сжимает кулаки, но не кричит. Говорит на грани шепота.

— Вы белены объелись?

— Есть серьезная причина, — Богдан разворачивается в ее сторону и выходит так, что мы стоим с ним сейчас плечом к плечу. — И я бы предпочел ведро беленысожрать, если честно.