Предатель. Ты врал мне годами (СИ)

Глава 51. Папа, ты козел

— Сестра? — уточняет Аркаша и не моргает.

Наверное, я бы предпочел, чтобы он сейчас с криками полез драться. Я понимаю, что такое гнев.

Я понимаю гнев, потому что он мне близок и я его не боюсь.

Гнев — это очень простая эмоция, и за ней легко спрятать свою слабость и растерянность.

Закидал жену угрозами, порычал на нее и все: в тебе якобы нет страха и паники, что жизнь рушится.

А она рушится. Для Светы и Аркаши я могу стать врагом номер один в их жизни, а я их любил и люблю.

Я хочу, чтобы они мне звонили, хочу, чтобы приходили ко мне, когда им грустно и плохо, я хочу, чтобы они искали во мне защиту и тепло, как это было прежде, но я могу этого лишиться.

За третьего ребенка придется чуть ли не сражаться с Любой, которая отказывается от нашего многолетнего брака.

И имеет право.

Если честно, я сам уже вижу, что мы обречены.

Мой гнев, который был рожден в отчаянной надежде, что я могу сохранить свой брак хотя бы через угрозы, отступил, и я понимаю, что мы подошли к концу.

Многие ведь пары расходятся, да?

Мы же не первые? И не последние, да?

— Да, Аркадий, у тебя есть еще одна сестра, — подтверждаю я.

И пришло время признать то, что и перед Доминикой я виноват. Да, не знал, да, не хотел, да, не планировал и да, обеспечивал, но… я бы не хотел оказаться на ее месте. Не хотел бы быть внебрачным ребенком, которого никто не любит, а отец скрывает, потому что ты ошибка.

— И что? — Аркаша сглатывает. — Ты притащишь ее жить к нам?

— У нее есть, где жить и у нее есть мать, — закрываю глаза. — Не самая лучшая, конечно, мать, но… — медленно выдыхаю. — Аркаш, я не знаю… Понимаешь, я не знаю, что будет дальше. Со мной, с Доминикой…

— Имя-то какое выежистое, — фыркает Аркадий.

Я открываю глаза.

— Я тут ни при чем.

— Это я уже понял, — Аркадий смотрит на меня прямо и зло. — Ты только деньгами швырял.

Киваю. Аркаша молчит. Потом он встает и начинает ходить из стороны в сторону.

Кричать не собирается. Топать ногами тоже.

Это мой отец виноват в его напряженной собранности? Или я могу надеяться, что в самообладании Аркадия поучаствовало и мое воспитание?

Я удивлен, честно признаться. Мой мальчик умеет сдерживать эмоции в сложный стрессовый момент.

Не пропадет, даже если жизнь сильно ударит его по голове.

— А мама что? — резко разворачивается ко мне.

Щеки бледные, а глаза как угольки.

— Спросишь об этом маму, — подхватываю ручку со стола и несколько раз громко ею щелкаю. —

Скажу только, — поднимаю взгляд на сына, — она очень недовольна. И это мягко сказано.

Возможно, если бы я признался в измене сразу, то меня бы ждало прощение, но после стольких лет притворства, нет.

Я должен принять это, и это процесс уже запущен, раз мой гнев отступил. Принятие оно не про злость, про смирение перед неизбежным. Перед ненавистью детей, презрением жены.

— Ну еще бы недовольная! — Аркадий повышает голос и тяжело дышит, сжимая кулаки. — И

что?! Это развод?!

Я с трудом выдерживаю взгляд Аркаши, который раздувает ноздри и не моргает.

— Да, — тихо отвечаю я.

— Да вы офигели… — Аркадий судорожно выдыхает.

— Ты маму больше не любишь.

— Люблю, — честно отвечаю я, и в груди начинает ныть, а затем это тянущая боль начинает вибрировать злость.

Нет. Я же пришел к принятию и согласился с Любой, что готов быть цивилизованным мужчиной, который откажется от угроз, агрессии и спокойно разведется.

Не хочу я развода.

Поскрипываю зубами и щелкаю ручкой, глядя на Аркадия.

— Люблю, — повторяю я, — но…

Хочется стол перевернуть, а после кинуться прочь из кабинета и отыскать Любу.

Затем бы я доходчиво объяснил, что раз вышла однажды за меня замуж, то обратного пути не будет.

Не позволю.

— Послушай, Аркаша, — сжимаю ручку, которая начинает потрескивать в моем кулаке, — мы люди взрослые и ситуация… — ручка трещит громче и ломается на несколько частей, — ситуация не располагает… — да вашу ж Машу!

Я резко встаю и отбрасываю в стену обломки ручки с пружинкой и стержнем:

— Аркадий! — рявкаю на сына. — Подрастешь, то потом сам поймешь!

Отхожу к окну, и на выдохе медленно закрываю глаза.

— Капец, ты психованный.

— Да, а теперь можешь идти. Я все сказал.

— А раньше ты так не орал.

— Тогда был смысл, — рычу я, — не орать, а сейчас… Аркадий, ты провоцируешь меня. Я на грани.

— На грани от чего?

— На грани от того, что я запру твою мать в подвале до родов, — разворачиваюсь к Аркадию с низким рыком, — после отберу у нее ребенка и заставлю быть рядом, потому что без меня она твоего брата не увидит! А эту тварь Кристину отправлю куда-нибудь в глухую деревню вместе с ее дочерью, а если посмеют высунуться, то я их сотру в порошок!

— Так…

— Твоего дедушку Костю я повешу за ноздри в лесу и отобью все почки!

— Ясно, — Аркаша медленно кивает, не спуская с меня взгляда.

— Но я не буду этого делать! — вскидываю в его сторону руку и грожу ему пальцем, — потому, что по мнению твоей матери я не должен быть таким! Потому что, видите ли, замуж она выходила замуж за другого Богдана!

— Пап, без обид, но ты… козел, да, — Аркаша хмурится.

Меня начинает трясти. Мужской разговор должен был быть спокойным и уравновешенным, но у меня начинает срывать крышечку.

— Да, козел, и поэтому твоя мама больше не хочет козла в мужьях, — клокочу я. — Все логично, нет?

— Когда я порвал Катькины тетради, ты сказал, что любовь совсем не про логику, — Аркадий самодовольно хмыкает. — ты меня тогда так выбесил…

— Я с тобой закончил разговор, Аркадий, — я сейчас точно не только стол переверну, но и диванчик с книжным шкафом.

— Отдаю должок, папа, — прищуривается. — И так же оставляю на подумать, как ты меня тогда.

А затем он неторопливо выходит:

— Пойду к маме.