Предатель. Ты врал мне годами (СИ)

Глава 33. Ты хорошо подумала?

— Опять папуля надавил на жалость? — Богдан проходит в комнату.

Я провожаю его обескураженным взглядом.

Он решил, что я плакала из-за отца? Хотя я, наверное, могла, но у меня все запасы слез закончились ночью перед первым лучом рассвета.

— А тебе не кажется, что твоему отцу пора брать ответственность за свои поступки и решения, —

Богдан оглядывается и неторопливо расстегивает верхние пуговицы рубашки. — Или ты его поддержишь в том, что надо его понять? В очередной раз?

тебя же отец об этом просил, верно, чтобы ты поговорила со мной?

Я молчу.

Он опять бесится, но и я хочу сорваться на него с криками.

— Да, только я отказала в его просьбе с тобой говорить, — зло прищуриваюсь я.

— То есть ты, как мудрая жена, — его пальцы расстегивают рубашку уже на животе, —

поддерживаешь меня в том, что пора бы твоих родителей снять с содержания?

Лишить роли большого босса и забрать дом?

Папа и мама серьезно влипли.

— Ты бы видела своего отца, — Богдан раздраженно выдергивает края рубашки из-под ремня брюк и распахивает, — жалкое зрелище.

Да мне его и видеть не надо было, чтобы понять: мой отец — редкостное дерьмо, которое могло в прошлом, если бы я не выскочила за Богдана замуж, продать меня за долги какому-нибудь уроду.

— Не стоило тянуть твоего отца за уши из грязи, но… — Богдан стягивает рубашку, — моему отцу была очень важна красивая картинка благополучия твоей семьи.

Похрустывает шейными позвонками, будто в следующую секунду кинется на меня с кулаками, и я на мгновение пугаюсь его оголенного торса, на котором четко, угадываются развитые и сильные мышцы.

Я вновь вижу в нем не родного и любимого мужа, а чужого мужика, в котором многосилы, тестостерона и злости, которая ищет выход.

— Но и мой отец сейчас тоже свои уроки получает, — усмехается Богдан.

— Он утвердится в своем мнении, что тогда не стоило идти у тебя на поводу и разрешать нам вступать в брак, — тихо отвечаю я. — Вот и весь урок.

— Очень любопытно, моя дорогая, — Богдан делает ко мне шаг, и с трудом сдерживаю себя, — то есть если бы он не дал своего королевского согласия, то я бы, выходит, его послушал? Так ты считаешь? Это и сейчас оскорбительно с твоей стороны, Люба. Соплежуем я никогда не был, но ты, вероятно, меня все это время считала таким? Не дал бы согласие, то я бы отказался от семьи ради тебя и мы бы, как настоящие бунтари, поднимались бы из нищеты… но, — на его лице растягивается недобрая ухмылка, от которой мне зябко, — мой отец, может, и жесткий в некоторых вопросах, но шанс нам дал.

— Какое благородство.

— Не тебе о благородстве моего отца говорить, Люба, — твердо цедит сквозь зубы Богдан, —

когда твой готов внука родного пустить в расход.

Мне нечем опровергнуть его слова.

Он прав, но разве я могу промолчать?

— Придется твоим родителям учиться жить честным трудом, — Богдан улыбается, — не переломятся, а если начнут воду мутить и истерики закатывать, то придется взять ремень пожестче. И я ведь твоему отцу сказал, — в глазах Богдана вспыхивает сталь, — не звонить тебе и не жаловаться, но он тоже, как и ты, решил, что я мальчик-соплежуй.

— Технически, не он звонил, а моя мама…

Что Богдан подразумевает под честным трудом для моих родителей? Глухую деревню с курочками и туалетом на улице? Мама к такому точно не готова. Она городская женщина, которая любит отдыхать в СПА через день.

— Так ты считаешь, что мне стоит на эту шалость прикрыть глаза? — Богдан расстегивает ремень, вглядываясь в мои глаза. Клацает пряжка. — Ты все же просишь, чтобы я не был с ними очень строг?

Атмосфера с раздражения и желания выплеснуть агрессию резко меняется на напряженную и неловкую с подтекстом горизонтальных утех.

Я теряюсь от такого резкого скачка Богдана в настроении, и даже не могу сразу возмутиться его бесстыдством и мерзкими намеками.

— Ты обалдел? — растерянно шепчу я, а затем пытаюсь его оттолкнуть его от себя.

— Да ты совсем обнаглел!

Только вот у меня не выходит его оттолкнуть. Он даже не дергается, когда мои ладони касаются его мощных грудных мышц.

Я толкаю его еще раз, но меня не ждет успех.

Богдан перехватывает мои запястья, и мне кажется, что он сейчас меня поцелует, но я ошибаюсь.

Он мягко сжимает мои запястья, вглядываясь в глаза, и говорит:

— Я не совсем понимаю, о чем ты ведешь речь, Люба, но я понял, что за отца заступаться ты не будешь. Меня это устраивает

Я под его взглядом каменею. Я ошиблась в своих догадках о намеках, что я должна хорошо его попросить о том, чтобы он смилостивился к моему папе? Он ни на что не намекал?

— Пусти…

И он отпускает меня. Я отступаю. Чтобы скрыть свою неловкость, я заявляю:

— Ты Кристину предупредил о встрече? М? Науськал, что надо мне сказать?

— Ты так и не оставила эту идею, — разочарованно вздыхает Богдан и шагает к двери ванной комнаты, расстегивая ширинку.

— Нет, не оставила, — упрямо говорю я. — Я не боюсь твоей Кристины. Я была вчера очень серьезна.

Боже, что я творю? Жаль, нельзя отстегнуть на время свой язык и спрятать под замок.

— Как скажешь, дорогая, — скрывается за дверью, — ты только дай мне спокойно принять душ и чуток освежить мозги. Мне надо настроится на эту встречу, а тебе надо позавтракать и выпить пару таблеточек перед встречей.