Предатель. Ты врал мне годами (СИ)

Глава 55. Это твоя вина

— Богдан, ты так и будешь тут стоять и молчать?

Голос у меня выходит стервозным и злым.

С молчанием Богдана во мне нарастает гнев. Пришел, чего-то от меня хочет и, сволочь, молчит, будто ежа проглотил.

И глаза как угольки.

— Что отец сказал? — наконец, выдавливает он из себя.

— Сказал, что он не будет рад нашему разводу, — зло усмехаюсь я и скрещиваю руки на груди, —

какой непостоянный мужик. То сначала он против нашей свадьбы, то теперь развод его расстраивает.

Я жду, что сейчас Богдан ударит по косяку и рявкнет, что он хорошо подумал и что никакого мне развода, но он лишь шумно выдыхает через нос, а после приглаживает волосы, всматриваясь в ночные тени сада..

— Люди меняются, — говорит он, — могут поменять свое мнение.

Пожимает плечами и вновь смотрит на меня:

— Вероятно, мой старик все-таки привязался к тебе.

— Какая честь, — тихо отвечаю я и прищуриваюсь. — Я сейчас расплачусь. Старый козлина отрастил сердце? Или под его привязанностью скрывается то, что он не хочет скандала с нашим разводом, м?

Смотрим друг на друга в молчании под тихий стрекот насекомых. Между нами всего, пара шагов.

Молчание затягивается, и я его нарушаю тихим болезненным ойканьем, когда получаю пинок, который будто требует того, чтобы я уже нарушила тишину.

Хватаюсь за живот, а после рявкаю на Богдана, который дергается в мою сторону:

— Не подходи!

А сама хочу, чтобы подошел.

Конечно, я буду кричать и сопротивляться, если он нарушит мой громкий и возмущенный приказ не трогать меня, но я жду от него наглости и упрямства.

— Может, ты рожаешь.

— говорит он, замерев в шаге от меня, — тебя же ни черта не поймешь…

— Не рожаю, — медленно выдыхаю, вглядываясь в его темные глаза. — Просто пинается. Сильно пинается.

Опять между нами натягивается звенящей струной молчание, и вновь его нарушаю я, прижимая ладони к животу:

— Чего ты хотел? Или ты пришел помолчать и полюбоваться мной?

Шутка неудачная. По лицу Богдана пробегает тень судороги и он подходит к перилам веранды.

Опирается на них и смотрит в ночь.

Как я умудрилась прожить с этим человеком столько лет? Я не понимаю. Вздыхаю и уже готова уйти, как Богдан заявляет:

— Света звонила.

Останавливаюсь перед дверью и жду продолжения, но Богдан не спешит его рожать.

— Да ты задолбал! — взвизгиваю я и разворачиваюсь к нему. — Что за паузу?! Мне тебя привязать к стулу и выдернуть ногти, чтобы ты наконец разродился?

Кажется, даже сверчки затихли, и, наверное, мой крик был слышен аж в Москве.

— Что она сказала? — перехожу на тон ниже, сжав кулаки. — Свадьбу отменяет?

Или Аркаша уговорил ее уехать на Алтай и поорать на горы? Что?! Или опять истерика?

— Нет, — Богдан сжимает переносицу.

— Богдан, тебе не идет быть загадочным.

— Если ты не поняла, то я пытаюсь сейчас быть спокойным, — сдавленно отвечает он. — Люба, понимаешь, я очень против того, что сейчас происходит с нашей семьей. Я бы иначе все решил…

А потом он все же не может себя сдержать и бьет кулаком по одному из деревянных столбов, что подпирают навес веранды. Дерево трещит под ударом Богдана, и я медленно пячусь.

— Черт, — рычит Богдан и встряхивает рукой, а затем резко разворачивается ко мне.

Я знаю, что он не ударит меня, но я все равно пугаюсь.

Что такого сказала ему Света?

На что подбил Аркаша сестру?

— Наши дети изъявили желание, Люба, встретиться с Доминикой, — хриплый голос Богдана вибрирует яростью.

Я медленно моргаю.

— Я против, Люба. Сильно против, если ты не поняла, — он поскрипывает зубами.

— Мне в принципе все это очень не нравится.

— Но в этом только ты виноват, — держу его взгляд. — Мне тоже не нравится, если что, но…

— Но да, — усмехается Богдан и разводит руки в стороны, — так жить больше нельзя.

— Именно, — медленно киваю я.

Я могу сейчас фыркнуть или даже с криками возмутиться, что Богдан офигел и что встреча наших детей с Доминикой — не моя проблема, но что-то во взгляде Богдана меня останавливает.

Злющий как черт он смотрит мне прямо в глаза и ждет от меня той женской поддержки, которая направляет мужчин по пути совести.

— Если они хотят, то ты не можешь им запретить эту встречу, — мой голос неожиданно становится спокойным и ровным. — И так будет правильно.

— Для кого правильно, Люба? — с угрозой уточняет Богдан.

— Для тебя, — вздыхаю я.

У него дергается верхняя губа.

— Она для меня проблема. Не дочь, — с честной агрессией отвечает он.

— Нет, — мне все тяжелее и тяжелее выдерживать его взгляд. — Это не проблема, Богдан.

Проблемы тебя никогда не пугали. Доминика — не проблема, — повторяю я, — она — твоя вина.

Молчит и не моргает.

— И твои дети, — я подхожу к нему и заглядываю в его темные и горящие как в лихорадке глаза,

— готовы разделить с тобой эту вин]. И я ее с тобой разделила.

Понимаешь?

Я отступаю, но он хватает меня за запястье. Сжимает его до боли, вглядываясь в мои глаза.

— Пусти. Мне больно.

Его пальцы — сухие и теплые, и через них я чувствую агрессивную растерянность Богдана.

— Все могло быть проще, — его хватка слабеет.

— Увы, — сглатываю и вытягиваю руку. — Да, сложно, но лучше уж так, чем сидеть за ужинами, улыбаться и играть роль идеального мужа и отца.