Приключения Бэзила Скуридайна

Глава XI. Кто такие конверсо?

Доктор Эстебан Крус с трудом сдерживал приступы рвоты. В проклятой секретной комнате, отвратительно воняло камерой для содержания особо опасных еретиков, к которой она примыкала. Секретная комната служила инквизиторам для скрытого наблюдения за узниками находящимися в камере и прослушивания их разговоров. О ней знали только члены суда инквизиции. Вход в комнату находился в Святой Палате, из которой, по узкому каменному лабиринту можно было попасть в нее. Поднявшись по каменным ступенькам на площадку, расположенную выше человеческого роста, через небольшое смотровое отверстие в стене, можно было незаметно наблюдать за еретиками и подслушивать их разговоры. И это было не все. У основания каменной лестницы, находилась небольшая потайная дверца для входа в камеру, закрывавшаяся на запор. Открыв ее, можно было незаметно оказаться в камере. Внезапное появление монаха-доминиканца неизвестно откуда в камере, оказывало на некоторых осужденных, измученных пытками и страхом ожидания смерти, сильное психологическое воздействие. После этого, они соглашались на признания, которые раньше нельзя было выбить из них никакими пытками. Все бы хорошо, если бы не смрад, проникавший в секретную комнату через смотровое отверстие!

Наконец-то! Эстебан Крус приник к смотровому отверстию. Узники заговорили. Вчера они весь день друг с другом не общались. Каждый занимался своим делом. Старожил камеры, бывший главный королевский сборщик налогов в Мексике Хайме Сезару Каэтану, мужчина лет тридцати, с тоскливыми глазами на продолговатом бледном лице, начинал день с того, что, повернувшись к стене, прикрывал глаза правой рукой и громко произносил слова молитвы. Этим же он заканчивал свой день. Остальное время Хайме неподвижно сидел на циновке в углу, обняв руками длинные худые волосатые, с выступающими венами ноги, уставившись невидящим взглядом в противоположный угол. Второй, а это был Бэзил Скуридайн, целый день лежал неподвижно. Доктор Крус знал, что ему, как и всем побывавшим на дыбе, любое движение причиняет страшную боль.

Сегодня, Хайме, начал день с того же, что и вчера. Инквизитор, брезгливо сморщившись, перекрестился: «А ведь когда я его задержал, некоторые обвиняли меня, что я это сделал из корыстолюбия! Посмотрели бы правдолюбцы, как он истово бормочет иудейскую „Шма Исраэль“[13]!» Закончив молитву, Каэтану подошел к лежащему.

— Ты кто? — спросил он по-испански.

— Не понимаю! — шепотом ответил тот по-английски.

— Ты англичанин? — перешел на понятный сокамернику язык Хайме.

— Да, я Бэзил Скуридайн, матрос с английского корабля, который потопили испанцы! — признался тот.

— Хайме! — представился бывший королевский чиновник и протянул Бэзилу руку для приветствия.

Бэзил с трудом протянул свою, непроизвольно издав крик боли.

— Тебя пытали! Знакомое дело. А я здесь один уже месяцев восемь! — признался Хайме. — Если можешь, расскажи как там, на воле и как ты попал сюда!

Бэзил согласился и начал свой рассказ. Хайме с интересом слушал его. С еще большим интересом внимал словам юноши, невидимый собеседникам инквизитор. Но напрасно. Ничего нового для суда он не выведал.

— Наверное, тебя обвиняют в том, что ты протестант? — выслушав историю о приключениях своего соседа по неволе, спросил Хайме.

— Да! — ответил Бэзил.

— И ты попал в эту камеру, откуда выходят только для того чтобы превратиться в пепел, потому что твердо стоишь на своем?

— Да! — еще раз подтвердил моряк. — А теперь расскажи, за что ты попал сюда.

— Что ж! Скрывать что-то мне нет причины. Все равно, даже если я проболтаюсь о сокровенном, оно останется среди нас и исчезнет вместе с нами!

Доктор Эстебан Крус в душе рассмеялся. «Какими наивными и неосторожными становятся люди, просидев в одиночестве почти год!» — подумал он.

— И у стен есть уши! — предупредил Хайме собеседник.

Инквизитор за стенкой камеры разгневался: «Этот сопляк англичанин не по годам умен! Или где-то успел набраться тюремного опыта?»

— Да, ты прав, я совсем забыл об осторожности! Учту. И так слушай! — собравшись мыслями, начал он свой рассказ. — Я — конверсо, потомок евреев, принявших христианство. Осужден якобы за то, что повторно обратился в веру своих предков. Чтобы ты понял, почему и как это произошло, начну свой рассказ с событий, случившихся несколько десятилетий назад. Мои предки родом из Испании. Они жили там, в полном согласии с местными жителями задолго до того, как в Иберию[14] пришли предки испанцев — вестготы и предыдущие хозяева страны — мавры. Почти 100 лет назад испанцы создали единое государство, объединяя мелкие королевства и освобождая захваченные маврами земли. Но неуютно чувствовали себя в своем королевстве король Фердинанд и королева Изабелла. В их государстве, где основная часть жителей исповедовала католическую религию, под флагом которой шли освободительная война, и объединение земель были и иноверцы — иудеи и мусульмане, которые веровали своим богам и не признавали Христа. «Как так! — возмущались католические короли, — В Испании должны жить только католики!»

Иудеи в стране занимали высокие государственные посты, контролировали торговлю и владели огромными состояниями. К сожалению, чувствуя еврейское превосходство и избранность, они любили выставить свою роскошь на показ, чем нажили себе врагов среди обнищавшего в результате войн испанского дворянства, которое с жадностью смотрело на накопленные евреями богатства. Кроме того, они занимались ростовщичеством, считавшимся у христиан большим грехом, заслужив ненависть сельского населения, наиболее страдавшего от этого вида их деятельности. По всей стране прокатилась волна погромов. «Народ с нами!» — облегченно вздохнули король Фердинанд и королева Изабелла и под видом защиты евреев издали в 1492 году эдикт, предписывающий всем евреям Испании в трехмесячный срок либо креститься, либо покинуть пределы страны. Евреи, оставшиеся в стране после этого срока объявлялись вне закона.

Хайме, печально вздохнул и продолжил рассказ:

— А что значит оказаться вне закона? Это значит, что любой негодяй может безнаказанно ограбить еврейскую семью, убить хозяина, надругаться над его женой и дочерьми, завладеть его домом и имуществом не опасаясь, что за это придется отвечать в суде! Конечно, в таких условиях невозможно было не только заниматься какой-либо деятельностью, но и просто жить в Испании. Продав за бесценок свои дома и земли и все то, что невозможно было увезти с собой евреи бежали в Португалию, Германию, Италию, Османскую империю и Северную Африку. Дорога в эти страны была тяжела. Для многих это бегство закончилось гибелью.

Не лучше сложилась судьба евреев, которые решили остаться в Испании. Ведь сам эдикт, не предусматривал наказания за отказ от крещения. Но чтобы не стать объявленным вне закона, те, кто не захотел уехать, крестились. Их называли конверсо. Такими конверсо стали и мои прадед с прабабушкой. Возможно, своим принятием христианства они сделали сознательный шаг к тому, чтобы ничем не отличаться от большинства жителей страны, разделяя с ними идеалы Нового Завета, а может быть, и нет! Прадед, будучи сборщиком налогов, обладал значительным состоянием. Наверное, у него не хватило духу на отъезд, когда он понял, что потеряет все нажитое и останется нищим.

«Скорее нет! — криво усмехнулся доктор Крус, услышав слова Хайме, о причинах принятия евреями христианства. — Большинство из них пыталось обмануть нашу церковь, тайно исповедуя свою прежнюю религию!»

— Как они были наивны! — горестно произнес Хайме. — И те, и другие! Попытки тех, кто обманом пытался сохранить свою традиционную веру, притворяясь крещеными христианами, легко раскрывались, так как исполнение обрядов требовало хранения в доме Торы и соблюдения шаббата — отказа от работы в субботу. Если ты не знаешь, суббота — символ союза между Богом и народом Израиля! В субботу верующий еврей должен отдыхать. Запрещается даже разведение огня для приготовления пищи. В зимний субботний день, инквизиторы могли запросто определить дома в еврейском квартале, в которых проживали тайные иудеи, по отсутствию дымов над их трубами.

— А, если нарушить шаббат? — поинтересовался Бэзил.

— О, лучше не говори об этом! — громко воскликнул Хайме. — Нарушителей ожидает смертная казнь!

— Серьезно? — удивился английский моряк, и лукавые искорки загорелись в его глазах. — И кто их будет казнить?

— Это наказание должны будут выполнить, как бы тебе объяснить? — сборщик налогов в затруднении почесал лоб. — Сверхъестественные силы!

— Понятно! — кивнул головой Бэзил Скуридайн. — Жизнь накажет!

— Ты не еврей и поэтому так говоришь! — обиделся Хайме. — Не хочешь слушать дальше?

— Нет! Продолжай, продолжай! — искренне попросил рассказчика англичанин.

— Такое положение дел не понравилось части католических священников во главе с Торквемадой. Они уговорили королеву Изабеллу и короля Фердинанда, обратиться к папе римскому с просьбой о введении инквизиции на территории Испании для борьбы с клятвопреступниками. Папа римский удовлетворил просьбу монархов. В 1480 году, такая инквизиция была организована. Она стала бороться, прежде всего, с конверсо, продолжавшими тайно придерживаться иудаизма, хотя ее суду подлежали также другие еретики, многоженцы, содомиты, чародеи и колдуны. Однако большинство осужденных были евреями, которые карались за тайный переход в иудаизм, как правило, сожжением на костре. Имущество осужденных конфисковывалось и переходило в собственность государства и инквизиции. Так как, основная часть клятвопреступников выявлялась с помощью доносчиков, для поощрения доносчиков выделялась часть конфискованного имущества их жертв. Поэтому находилось все больше и больше желающих поправить свое благополучие за чужой счет. Для них было не важно, что ты стал христианином и испанцем по духу! Главное, что ты еврей по рождению!

По всей стране запылали костры инквизиции. Всего лишь за несколько лет было сожжено несколько десятков тысяч конверсо. Страх охватил оставшихся в живых новообращенных христиан. Некоторые решили спасти свою жизнь бегством в Португалию. Там инквизиции еще не было. Не дожидаясь, когда в трибунал святой инквизиции на них поступит донос, мои прадед и прабабушка с родственниками переехали в Лиссабон. Там, родился мой дед, а затем и мой отец.

Через тридцать лет инквизицию ввели в Португалии. Моим родственникам особо бояться было нечего, Но на семейном совете решили перебраться на острова Кабо-Верде, подальше от греха. Почему Кабо-Верде? Во-первых — далеко от Португалии и там еще не было инквизиции, во-вторых, потому что мой отец недавно женился на моей матери, дочери чиновника из Касса-де-Гуине в Лиссабоне, главного административного органа занимавшегося делами торговли Португалии с Африкой. Это означало, что он отвечал за куплю-продажу рабов. А Кабо-Верде, как раз был главным пересылочным пунктом на пути доставки рабов из Сенегала. На самом крупном острове архипелага в городе Рибейра Гранди, шла продажа живого товара на корабли, отправляющиеся к берегам Португалии и Вест-Индии, которой занимался его брат. С помощью родственников по линии матери, отца пристроили в конторе, занимавшейся работорговлей.

Через год появился на свет я. Детство мое прошло у родственников в Португалии, Испании и в Рибейра Гранди. Меня обучили всему, что было необходимо для участия в семейном промысле. Я мог быть счетоводом и казначеем. Но мне не хотелось посвящать свою жизнь торговле рабами на высушенном бурным зноем тропического солнца острове. В 1580 году произошло объединение Испании и Португалии. С ним, у меня появилась надежда перебраться в Вест-Индию, чтобы найти дело по душе.

Для такого конверсо, как я переезд в Вест-Индию считался невозможным. Еще в 1522 году, король Испании запретил въезд в Вест-Индию обращенных мусульман и евреев без специального разрешения. Нужно было доказать, что мой род не испорчен ни мусульманской, ни еврейской кровью, предоставив в Касса-де-Контратасьон в Севилье, (правительственное агентство по управлению заморскими территориями, без разрешения которого ни один испанец не мог отплыть куда-либо) сертификат о «чистоте». Но золото открывает любые двери. Поменять родословную невозможно, но внешний вид ее можно изменить. Я получил разрешение на въезд в Вест-Индию. Опять же, родственники подыскали мне должность сборщика налогов. За четыре года пребывания в Новом Свете, благодаря знанию искусства счета, я сделал карьеру, стал главным королевским сборщиком налогов в вице-королевстве. За год до ареста, я познакомился с Гвиомар де Ривейра, дочерью влиятельного испанского чиновника, предки которого также были конверсо. Не потому, что еврей всегда остается евреем и отдает предпочтение близким по крови. Я просто был очарован ею. Через месяц мы поженились. Жизнь удалась, решил я!

Где-то в это же время, по роду службы, мне пришлось иметь дело с неким Хуаном де Авила, торговцем промышленными товарами. Мой человек нашел у него крупную недоимку при уплате налога. Выяснилось, что де Авила занимается торговлей контрабандой. Я вызвал его к себе, и потребовал вернуть эту сумму в казну вице-королевства, в обмен на то, что закрою глаза на контрабандное происхождение товара. Обычно, торговцы возвращали налог. За контрабанду им грозило длительное тюремное заключение. Но, де Авила не собирался этого делать и повел себя крайне дерзко:

— Дон Каэтану! Если вы не хотите неприятностей, забудьте о недостаче и уберите своего человека из моей торговой конторы! — нагло заявил он.

Мне, по роду своей деятельности не привыкать к угрозам! Контору я опечатал, дав торговцу две недели сроку для уплаты недостачи.

На следующий день, в рабочем кабинете меня посетил монах-доминиканец и потребовал от имени высокого духовного лица прекратить дело в отношении Хуана де Авила! Знаешь, кто был этим духовным лицом?

— Кто? — заинтригованный рассказом Хайме, спросил Бэзил.

Доктор Эстебан Крус недовольно отвернулся от смотрового отверстия.

— Инквизитор Крус!

Бэзил вздрогнул, услышав его имя.

— Это такой толстый, лоснящийся от жира монах? — переспросил он.

— Да, да! — подтвердил Каэтану. — Та самая, жирная свинья!

Услышав нелестные эпитеты в свой адрес, отец Крус от злости заскрипел зубами.

— Весь город знал, что Крус, держит в страхе торговцев Мехико и окрестностей, которые выплачивают ему проценты от своих сделок. Очевидно, он посчитал, что я покусился на его вотчину. Пришлось попросить монаха передать отцу Крусу, чтобы он не вмешивался в мирские дела! Богу — Богово, а кесарю — кесарево! В 1571 году, инквизиция была введена в Вест-Индии, но я не чувствовал страха перед ней. Мне казалось, что высокое положение в обществе, дает гарантию личной неприкосновенности.

Увы, для конверсо безопасность всего лишь иллюзия! Я был глуп и верил в справедливость и закон. Своей глупостью я погубил жену. Когда Гвиомар узнала от меня о разговоре с монахом, она пришла в ужас.

— Отец Крус не оставит это дело без последствий! Он отомстит нам! — дрожа от страха, сказала она.

За ней пришли первой, когда я был у себя на работе. Она не строила иллюзий и знала о нечеловеческих пытках, через которые проходят осужденные в застенках инквизиции. Увидев солдат пришедших ее арестовывать, она бросилась к пруду в нашем саду, чтобы утонуть в нем. Смелая женщина! Унижениям и пыткам она предпочла смерть! А чуть позже взяли меня. В святой палате мне предъявили обвинение в тайном иудаизме. Кто-то, не выдержав пыток, по указке отца-инквизитора, оговорил нас!

— Это я виноват Гвиомар, я во всем виноват! — запричитал Хайме и заплакал.

«Все вы так! — подумал довольный слезами Каэтану отец Эстебан. — Нечего было совать свой нос туда, куда не надо было!» — и приник к смотровому окошечку, чтобы насладиться зрелищем поверженного горем врага.

— Ты знаешь Бэзил! — вдруг, произнес Хайме, лохмотьями рукава рубашки вытирая слезы. — Я, много здесь передумал о том, почему все так случилось и понял: это наказание мне от него, — он показал худым пальцем в потолок камеры, — за то, что мои предки, и я, изменили своей религии. Спасибо инквизиторам, наставили на путь истинный! — то ли с иронией, то ли всерьез сказал он. — Я жил христианином, а умру иудеем!

«Какой гордый! — с иронией подумал доктор Эстебан. — Посмотрим, каким ты будешь по дороге на кемадеро!». Он встал со скамейки и потихоньку спустился вниз, неуверенно ступая по ступенькам затекшими от долгого сидения ногами. Приближалось время обеда.

Высказавшись в этот день, осужденные не стали более общительными в последующие. Хайме Каэтану молился или неслышно всхлипывал по невинно загубленной любимой им Гвиомар, а англичанин целыми днями неподвижно лежал, уставившись застывшим взглядом в потолок. Отец Эстебан, махнув рукой на идею отца Агилара, перестал посещать секретную комнату, тем более в камеру с еретиками стали постоянно наведываться монахи-доминиканцы. Они, должны были склонить неисправимых грешников к покаянию.

Поскольку монахи не знали английского языка, Василий в беседах с ними не участвовал. А доктор Эстебан Крус, знавший английский, до бесед с узником, оскорбившим его, не опускался. Однажды, Хайме сообщил ему, что их конец близок. Об этом известил его один из проповедников-доминиканцев. Он сказал, что аутодафе состоится за неделю до христианской пасхи, которая будет в этом году 29 апреля. Этот день, совпадающий с еврейской пасхой, выбрал для аутодафе сам генерал-инквизитор Мексики доктор Морейя де Контрерас, в назидание всем тайным иудеям!

— А как же я! — шутливо возмутился Василий, попросив Хайме перевести свой вопрос монаху-доминиканцу. — Ведь я не еврей!

— Там, на небесах, Господь разберется еврей ты или нет, сын мой! — сурово ответил ему через переводчика монах.

Дни пролетали как птицы. Василий не боялся смерти, но переживал, за то, что сестра Ксения и друг Андрей никогда не узнают о том, что с ним случилось. Несчастная Джейн будет всю жизнь ждать его! Безвестность пугала его больше смерти. Пропал без вести! Словно никогда и не жил! Он без конца искал выход из создавшегося положения, но кроме надписи выцарапанной оловянной ложкой на стене глаголицей: «Здесь был боярский сын Вас. Скурыдин», ничего умного придумать не смог. Вот если бы он встретился с Раулем Гильярдо, то тот бы сделал все возможное, чтобы передать Джейн его последние слова. Но где он? Наверное, Рауль давно отпущен на волю. Ведь инквизиторов устроил его ответ, о непричастности испанца к связям с англичанами!

Думая так, Василий не мог знать, что Рауль Гильярдо, по-прежнему находится в монастыре. Его приговорили к огромному штрафу, который он уже оплатил, подписав в присутствии нотариуса бумаги на переход прав собственности на все его имущество инквизиции. Этому предшествовали долгие неприятные разговоры с доктором Крусом.

— За что я должен платить штраф! В чем вы обвиняете меня! Я честный католик! — возмущался Рауль.

— Каждый человек грешен с появления на свет ибо бывает зачат во грехе! — спокойно отвечал ему ученый инквизитор. — Будь уверен, мы найдем, в чем заключается твоя ересь, но тогда тебе не избежать более сурового наказания! Некоторые, упорствуя, попали на галеры или были обращены в пепел! Подумай, стоит ли имущество, нажитое тобой, собственной жизни.

Святой отец открыто шантажировал его. И это были не пустые слова. От сокамерников, Гильярдо уже знал, что доктор Крус напрасно слов на ветер не бросает.

— Я же останусь нищим, если отдам все! — пытался жалостью к себе, снизить размер штрафа Гильярдо.

— Бог даст, заработаешь еще! — оставался неумолимым инквизитор.

В конце концов, он сломал его. Гильярдо надеялся, что его отпустят сразу после отъезда нотариуса, но этого не случилось. Ему передали слова инквизитора о том, что свободу он получит только после зачтения приговора на аутодафе.

Но кое-что изменилось. Его перевели из переполненной общей камеры в монастырскую келью, которую закрывали на ночь, обязав, исполнять под наблюдением монаха-доминиканца, различную грязную работу в монастыре. Униженный и подавленный узник должен был растапливать печь на кухне, мыть посуду, делать приборку в Святой палате, пыточной, кельях монахов, и все остальное, на что ему указывал его страж, толстый и ленивый, вечно сонный брат Агустин. Приведя Рауля на место работы, и сделав необходимые указания, он садился где-нибудь напротив. Понаблюдав за работником и бросив ему парочку другую замечаний, он засыпал.

Однажды, Рауль делал приборку в Святой палате. Под храп монаха он сметал веником пыль осевшую на черной материи покрывающей стены помещения. Внезапно, одно из полотен, очевидно сорвавшись с крепления, упало вниз, открыв его взору участок голой кирпичной стены, с небольшой металлической дверцей по середине.

Первой мыслью Рауля, было желание опять закрыть дверцу тканью, но верх взяло любопытство. Он решил посмотреть, что находится за ней. То, что проснется брат Агустин, было маловероятно. Обычно, тот крепко спал, пока окончивший работы Гильярдо не будил его. Сдвинув засов, Рауль открыл дверь, за которой открылся вход. Держась за стену, Рауль шагнул в темноту. Несмотря на тесноту прохода, внутри можно было выпрямиться в полный рост. Шагов через двадцать потайный ход закончился. Руки оперлись о каменную кладку. Гильярдо пошарил ими по стене и нащупал контуры еще одной металлической двери. Глазами, привыкшими в темноте, Рауль обнаружил, что он находится в тесном помещении с тусклым источником света под потолком, к которому, на небольшую площадку ведут поднимающиеся вверх ступеньки. Не рискнув открыть дверь, любопытный узник поднялся на площадку. Источником света было небольшое круглое отверстие, через которое открывался вид в другое помещение. Взглянув в него, Рауль увидел внизу помещения двух человек и сразу понял, что это камера для осужденных. Догадался он и о предназначении помещения, в котором находился. Кто эти люди? Приглядевшись, он узнал одного из них. Его сердце учащенно забилось: «Да это же дон Бэзил Скуридайн!» Но давать оценку увиденному было некогда — мог проснуться монах. Взволнованный своим открытием Рауль спешно покинул помещение. Выбравшись из потайного хода, он огляделся. Монах мирно посапывал. Рауль облегченно вздохнул, тихо, так чтобы не заскрипели петли, закрыл дверцу и закрепил над ней материю, скрывавшую ее.

Весь следующий день он переживал о том, все ли он сделал, как положено, закрывая вход в секретную комнату? Догадаются ли инквизиторы, о том, что он знает о ее существовании? Но все было тихо. Тогда Рауль решился спросить своего сторожа о дальнейшей судьбе дона Бэзила.

— Узнаешь на аутодафе! — подозрительно взглянув на Рауля, ответил брат Агустин. — А впрочем, чего скрывать, — монах зевнул, его опять потянуло в сон, — «освободят» этого упорствующего еретика и передадут в руки мирян, которые быстренько превратят его пепел! Со следующего понедельника им начнут кроить и примерять санбенито, а также обучать, как вести себя во время аутодафе. Наверное, меня припрягут к этому делу.

Слова монаха потрясли Рауля. Значит дону Скуридайну, осталось жить всего десять дней! Аутодафе состоится 22 апреля! Он вспомнил, как Бэзил спас его от банды распоясавшихся английских моряков, пригрел возле себя. Если бы не он, они забили его до смерти! Какая несправедливость, в том, что такой святой человек должен умереть на костре! Двое суток Рауль, с присущим большинству испанцев понятием о чести, переживал все это в душе, а на третьи решил: — он никогда не простит себе, если ничего не сделает для спасения дона Бэзила Скуридайна! Как это осуществить? Главное — выбраться из монастыря. Нужно организовать побег. Бежать придется вдвоем. Бог с ней, этой свободой, которую ему обещают инквизиторы! Все равно ему уже нечего делать в Вест-Индии! Инквизиторы обобрали его до нитки, он нищий! И Рауль Гильярдо начал продумывать план побега.