Глава XIХ. Ярость обреченных

Будоражащий кровь восход багряного солнца вернул силы и уверенность в них задремавшему на немного Скурыдину. «Ну, я им такое устрою перед своей смертью!» — мысленно пригрозил своим невидимым врагам, потягивающийся от сна юноша.

Сразу за завтраком, чашкой атоле с несколькими маисовыми лепешками, к пленникам пришли жрецы. Они принесли с собой емкость с жидкостью лазурного цвета и кисти. Всех до единого, их тщательно выкрасили этой краской, так, что пленники с трудом узнавали друг друга. Василия, после этой процедуры одели в белый балахон с прорезями для рук и головы и причудливый головной убор в виде головы совы.

Когда гул толпы на храмовой площади стал явственно слышен, старший из жрецов, приказал связать шестерым друзьям Василия руки. По его же команде их погнали к выходу из дворика. По взорвавшему воздух реву толпы, юноша понял, что его друзья уже на площади и пришла его очередь. Древко копья, больно упершееся в позвоночник, направило Василия на путь уже пройденный Раулем, Умберто и братьями Наварро. Пройдя под аркой узкого каменного коридора, Скурыдин, внезапно очутился на храмовой площади. От крика и свиста окружающей ее публики у него заложило уши. Зверовато озираясь на зрителей, Василий огляделся. Он находился почти в центре площади, покрытой каменной плиткой. Рядом, у жертвенного алтаря, цепочкой в очередь к нему, окруженные воинами, понуро стояли его друзья. Со страхом и покорностью судьбе они рассматривали жертвенный алтарь и стоящее рядом изваяние полулежащего на пьедестале злого тонкогубого Чакмоола, держащего в руках поднос, на котором должны будут биться живые сердца, вырванные у них из груди. Возле него, плотоядно посматривая на свои жертвы, переминались с ноги на ногу одетые в черное чаки. Справа от скульптуры божества располагалась трехступенчатая каменная трибуна, на вершине которой был установлен навес. Кресло под ним, своей монументальностью больше напоминающее трон, было пусто, но вся остальная трибуна была заполнена пестро одетой индейской знатью. Сверкали на солнце нефритовые кольца, перламутр — украшавший одежды, оттягивающие уши изумрудные подвески, серьги, переливались различными цветами перья диковинных птиц высоких головных уборов. Дальше, по всему периметру площади стеной стояли, угрожающе блестя черной и красной краской воинские отряды со своими штандартами и знаменами, между которыми, тонкой прослойкой размещались простолюдины — старики, женщины и дети. За их спинами, ослепительно сверкал облицовкой своего покрытия, ведя ступенями каменных лестниц к упирающемуся в голубое небо своей крышей второму храму Чакмооля, четырехгранный конус громадной пирамиды.

Но все это было безразлично Василию. «Где столб? Как далеко он от трибуны?» — обегая глазами, поверхность площади, переживал он. Его подвели к нему, схватившие юношу за руки жрецы. Столб был врыт в землю, посредине прямоугольника в центре площади, свободного от каменного покрытия. Напрягая зрение, юноша устремил свой взгляд в его основание, пытаясь увидеть поставленную Милагрос метку, и нашел ее. Небольшой крест, нарисованный мелом белел в самом его низу. Готовое вырваться из груди Василия сердце немного успокоилось. Молодчина Милагрос! У столба, откуда-то появился третий жрец, с толстой конопляной веревкой. Втроем служители культа за правую ногу, возле лодыжки привязали его этой веревкой к столбу так, что он не мог отойти от него больше чем на девять футов. Василий взглядом оценил расстояние до трибуны. Оно было всего в два раза больше длины его веревки. Это его обрадовало. Если он сможет освободиться от веревки, то при благоприятном стечении обстоятельств успеет достигнуть трибуны раньше, чем самый резвый лучник успеет натянуть тетиву лука. Кто-то из жрецов, с трудом держа двумя руками, сунул в руки Василию деревянный меч, рукоятка которого была украшена цветами. Меч был изготовлен из крепкой древесины красного дерева и поэтому был тяжел для жреца. Но Василию он был легок. «Если бы чуть потяжелей! — подумал он, махнув мечом. — Тогда бы в самый раз!»

Внезапно шум прекратился. На площадь, со стороны храма, вошла пышная процессия, состоявшая из охраны и придворных, которая направилась к трибуне. Несколько десятков важных сановников, воинов и слуг сопрождали богато украшенный паланкин, который несли на своих плечах рабы. За яркими занавесками, закрывающими кабинку паланкина, сидящего внутри не было видно. Тем не менее, весь люд, собравшийся на площади, от мала, до велика, едва завидев процессию, рухнул на колени, устремив свои взгляды вниз. Рабы, чуть ли не ступая ногами по телам павшей в ниц знати, занесли паланкин на вершину трибуны. Двое подбежавших слуг, отдернули занавески и подхватив под руки, помогли сидящему в кабинке выйти из нее и взойти на трон под навесом. Василий не успел разглядеть его. В глаза только бросился немыслимой формы и расцветки, высокий головной убор, украшавший голову важной персоны. «Очевидно, это и есть тот, кто мне нужен!» — решил Василий. Усадив своего господина на трон, слуги задернули навес полупрозрачной красной тканью, со всех сторон, так чтобы сидящего за ней не было видно окружающим.

Раздалась громкая команда и народ, украдкой поглядывая в сторону навеса, стал подниматься с колен. Из храма Чакмоола на площадь выбежал Ах Кин — главный жрец. На его плечи был накинут плащ из красных перьев отороченный внизу бахромой. В руках он держал привязанный на веревках глиняный сосуд с дымящимся копалом — ароматической смолой. Окурив Василия и его товарищей, жертвенные алтарь, столб и статую Чакмоола, бормоча заклинания изгоняющие демонов, он обежал всю площадь и исчез в храме.

За ним, со стороны пирамиды, через расступившийся строй воинов, на площадь вышли шесть музыкантов. Трое из них держали в руках длинные деревянные трубы, остальные трое несли барабаны, один из которых был сделан из ствола дерева обтянутого шкурой животного, двое других — из панцирей черепах. Трубачи, надув щеки, извлекли из своих инструментов громкие тревожные звуки. Барабанщики, задавая ритм, ударили в барабаны. Повинуясь им, на площадь перед трибуной выбежали четыре воина, два из ордена Орла и два из ордена Ягуара, вооруженные макуатвилями и щитами. На принадлежность к орденам профессиональных воинов указывали их головные уборы, выполненные в виде стилизованных голов птицы и животного. Размахивая мечами, тряся телами в такт барабанам, воины, описывая вокруг столба сужающие круги, стремительно приближались к Василию. Внезапно ритм барабанов резко возрос. Воины по очереди стали набрасываться на свою жертву. Зрители поддержали их, взрываясь ревом при каждом удачном ударе.

Василий по началу ограничивался отбитием наносимых ему ударов, отступая к столбу, но потом быстро понял, что такая тактика ошибочна. Несколько точных ударов воинов прижали его к нему. В суматохе первых минут схватки он не заметил, что уже откуда-то со лба тонкой струйкой стекает кровь на глаза, а плечо жжет кожу порез от обсидиановой пластины скользнувшего по нему макуатвиля. Едва он подумал об этом, как над его головой просвистела ощетинившаяся обсидиановыми лезвиями дубина макуатвиля. Не присядь он инстиктивно в эту секунду, она могла бы стать для него последней. «Что же ты тюфяк! — разозлился на себя Василий. — Где твоя сила молодецкая? Пора с ними кончать!». При очередной атаке одного из воинов, он нанес такой силы удар по его щиту, покрытому черепаховыми панцирями, что те, отскочили от него, а один, словно выпущенный из пращи, пролетел прямо над навесом, под которым располагался правитель. Воин, держась за повисшую как плеть руку и волоча за собой макуатвиль, под неодобрительные выкрики из толпы поплелся к выходу с площади. Оставшиеся трое, нарушив ритм ритуального танца, втроем бросились на Василия. Их ожидал печальный конец. Буквально через минуту один из них лежал в луже крови с проломленной головой, издавая предсмертные хрипы, второй, оглушенный ударом Василия, скребя ногтями каменную плитку, пытался подальше отползти от него.

Третий, струсив, стоял на безопасном расстоянии. Один за другим, против Василия вышли пять четверок лучших воинов орденов Ягуара и Орла. Но не имели успеха. Последние из них, сопровождаемые барабанным боем и яростным хрипом труб, позорно бежали с площади, спотыкаясь о разброшенные всюду окровавленные маски ягуаров и орлов, щиты, макуатвили и бездыханные тела их владельцев. Зрители, взрывающиеся восторженными криками при первых атаках воинов на пленника, теперь молчали.

Рев труб и бой барабанов внезапно прекратился. Над площадью нависла зловещая тишина. Очевидно, норма воинов орденов Ягуара и Орла, заявленных на участие в ритуальном танце ввиду их полного побития Василием, была исчерпана. «Неужели нам даруют свободу, как пообещал Ах-Туль!» — едва сдерживая рвущиеся из глаз слезы умиления, наивно подумал герой, глядя на навес, под которым сидел правитель. От него должна была исходить команда на освобождение. Словно угадав мысли юноши, из-за занавески показалась холеная рука в нефритовых браслетах, жестом подзывающая к себе кого-то из сановников. Но придворный, выросший, словно из-под земли рядом с царственной рукой, выслушав повелителя, вместо того, чтобы объявить всем об освобождении пленников, сойдя с трибуны, поспешил к шеренге воинов. «Сейчас меня будут убивать! — мгновенно мелькнуло в голове Василия. — Хайме был прав. Джентльменов здесь нет. Слово, данное Ах-Тулем, о нашем освобождении, если я выиграю ритуальный бой, никто выполнять не будет!». Пятясь, он отступил к столбу. Сделав вид, что решил отдохнуть, Василий присел на одно колено. Вгрызаясь пальцами в землю, он обшарил место рядом с меткой оставленной Милагрос. Слава Всевышнему, пальцы нащупали, что-то твердое. Это была остро заточенная полоска стали. Поглядывая на трибуну, Василий начал им резать веревку возле ноги. Он торопился. Только бы успеть перерезать ее, до того, как сановник отдаст приказ лучникам, и те перейдут к трибуне. Стрелять они будут от нее, а не из-за его спины, боясь, что, промахнувшись, попадут в правителя.

Отрезанный конец веревки упал на землю. Но и два лучника уже успели занять позиции с обеих сторон трибуны. Теперь все решали мгновения!

А в это время, по безлюдной улице Тайясаля, ведущей к храму Чакмоола, меряя широкими шагами каменную мостовую, спешил высокий, непохожий ростом и одеждой на индейца человек. На плече он держал тяжелую аркебузу, от фитиля которой вился тоненький синий дымок. Это был Хайме. Он не отказался от своего безрассудного плана. Придя на площадь, где его товарищей должны будут принести в жертву, громом выстрела аркебузы, он решил посеять панику среди индейцев и спасти друзей. О том, что будет дальше, храбрец не думал. Внезапно Хайме услышал, что гул толпы, доносившийся с площади, прекратился. «Неужели с Бэзилом все кончено?» — горько подумал он. Хайме представил жрецов, сдирающих с тела мертвого товарища кожу и как остальных, дергающихся в руках безжалостных чаков, укладывают на склизкий от крови жертвенный алтарь! Слезы накатились на его глаза. Это он виноват. Дело в том, что, посчитав храм Циминчака полностью покинутым на время кровавого зрелища, при заряжании аркебузы он, потерял бдительность и не заметил, как на него напал сзади храмовый служка, неизвестно почему не ушедший на церемонию жертвоприношения. С ним он справился легко, но драгоценное время было потеряно. А может, нет? Задыхаясь под тяжестью аркебузы, Хайме ускорил шаг.

Василий, подтянув к себе тело убитого им воина, рывком, как пушинку кинул его на плечи и вскочил на ноги. Прикрываясь покойником как щитом, юноша бросился к трибуне. Сразу несколько стрел, просвистев в воздухе, воткнулись в мертвеца, а одна из них, насквозь пронзив его тело, наконечником кольнула грудь юноши. Но было поздно! Через мгновение, Василий опустил макуатвиль на голову одного из стрелков и, круша все на своем пути, устремился к навесу, на вершине трибуны. Сметя с дороги охранника правителя, Василий просунул руку за красную занавеску, пытаясь схватить самого его. Это ему удалось. Но что это, вместо долгожданной добычи, его рука выволокла из-под нее высокий, почти в рост властителя индейцев его головной убор! Василий потянул занавеску на себя. Под навесом никого не было! Правитель сбежал! Его план захватить заложником первого человека государства и обменять его жизнь на их свободу, провалился. Юноша мельком окинул взглядом площадь. На трибуне стояла сумятица и суматоха. Знать разбегалась с трибуны в разные стороны. Лишь воины, не понимая, что происходит на трибуне, стояли стройными шеренгами, не выказывая никакого волнения. Сейчас им дадут команду уничтожить его и все, конец! Ярость отчаяния охватила юношу.

— Эй вы! Косоглазые твари! — размахивая макуатвилем, неожиданно прокричал он на русском языке. — Не многие из вас познают вкус моего тела. Скорее мириады земляных червей пресытятся угощением, которое я для них приготовлю из вас!

Взгляды толпы, услышавшей громкую незнакомую речь, устремились на Василия, стоявшего на самой вершине трибуны для знати. Он замер в нерешительности. Что делать дальше?

В наступившей тишине снизу донесся печальный голос Рауля:

— Дон Бэзил! Прощайте!

Чаки, с бесчувственными каменными, лицами, похожими на раскрашенные, страшные маски, волокли сопротивляющегося Рауля на жертвенный камень. Рядом мелькал красный плащ Ах Кина. Теперь Василий знал, что ему делать. Раздавая удары мечом направо и налево, он устремился на помощь испанцу. Увидев, спешащего на выручку другу Василия, чаки и Ах Кин, оставив Рауля, с необыкновенной прытью бросились врассыпную. Настигнув жреца, Василий нанес ему удар макуатвилем. Облако красных перьев взлетело вверх, медленно опадая на жертвенник. К сожалению, удар меча юноши пришелся только по плащу верховного жреца.

— Помоги Умберто и братьям Наварро! — крикнул Василий Раулю, передавая нож, которым он перерезал веревки, связывающие его руки.

Он хотел вновь броситься вдогонку за Ах Кином, но его взгляд внезапно наткнулся на паланкин, на котором уносили с трибуны индейца, по великолепию своих украшений, не уступающему правителю. Расправившись с охраной, охваченный азартом охотника, Василий в несколько шагов оказался рядом с ним. Наученный горьким опытом, он макуатвилем сбил с разряженного индейца головной убор и, схватил его, за черные масляные волосы, уложенные в кружок на голове. Намотав их на руку, он стащил знатного сановника с паланкина. То, что за этим последовало, изумило Василия. Никто из воинов, не покинул своих шеренг, правильными рядами расположенных по периметру площади, чтобы помочь дергающемуся в его руке знатному пленнику, засыпать стрелами, дротиками, забить палицами и рассечь на части острыми обсидиановыми лезвиями своих макуатвилей. Только возглас разочарования, порожденный одновременным вдохом воздуха тысячами глоток удивленных воинов, раздался над площадью! Василий, все еще ничего не понимая, дождался, когда друзья присоединятся к нему и, волоча за волосы пленника, оглядываясь назад, в их компании покинул храмовую площадь, выйдя на дорогу, ведущую в город. Никто их не преследовал, наоборот, им уступали дорогу!

От толпы отделилась тонкая женская фигурка и догнала их. Это была Милагрос.

— Я с вами! — заявила она.

— Куда ты! — пытался прогнать ее Рауль. — Тебя убьют вместе с нами!

Но его уговоры на нее не подействовали.

— Ну и пусть! Я с вами навсегда! — упорно твердила она.

Так они шли по дороге, пока не наткнулись на идущего им навстречу Хайме. Забывшийся в своих горьких думах одинокий мститель принял друзей за жителей города и наставил ствол своей аркебузы прямо на них.

— Хайме! — упредил его Василий. — Убери свою чертову железяку, ведь это мы!

Похоже, тот испытал шок, узнав в идущих на него оборванцах чудесным способом спасшихся друзей. «Неужели Ах-Туль сдержал свое слово и дал им свободу?» — удивился он, увидев, что его друзей никто не преследует.

Еще большее потрясение охватило его, когда он рассмотрел, кого тащит за волосы Василий.

— Да ведь это же наком армии Тайясиля Ах — Хунак! — удивленно произнес он, узнав измазанного дорожной пылью пленника Василия.

Хайме понял, что произошло на самом деле, и поделился своими соображениями с друзьями. И хотя майя были храбрыми воинами и воевали по любой пустяковой причине, у них был странный обычай, прекращать боевые действия в случае убийства или пленения их накома. Воины забрасывали щиты себе за спину, бросали копья и возвращались в свои деревни.

— Это хорошо! — сказал Василий, узнав истинную причину их спасения. — Но если правитель уговорит их одуматься? Куда мы денемся? Может, ты знаешь дорогу из города?

— Я не знаю! — честно признался Хайме. — Предлагаю пока отсидеться в храме Циминчака, а с наступлением темноты попытаться покинуть город. Идите за мной, я покажу дорогу!

Поскольку других предложений не было, Василий, тащивший за волосы накома, Милагрос, Рауль, Умберто и братья Наварро отправились вслед за Хайме. Вскоре они достигли храма Циминчака, из которого раздавались приглушенные крики, связанного Хайме храмового служки. Беглецы вошли в храм. Первым делом Василий оглядел его. Прямоугольное помещение с двумя рядами колонн поддерживающих свод имело всего один вход без двери. Его заменяло толстое полотнище, привязанное к каменным кольцам, вделанным в дверной проем. Посреди храма находился каменный постамент, на который была установлена статуя жеребца Кортеса в натуральную величину. Вокруг постамента стояли чаши с копалом и медленно тлеющие свечи, изготовленные из свечного дерева. Рядом располагался алтарь, на котором лежали: еще свежая индейка, кусок соленой оленины, связка сушеной рыбы и горка маисовых лепешек. Все это утопало в букетах цветов. Чувствовалось, что индейцы почитают своего вороного бога! Еда не очень обрадовала Василия, потому что его очень огорчило отсутствие в храме оружия, кроме аркебузы, которую нашел Хайме. Его деревянный меч, два макуатвиля, подобранные братьями Наварро на площади и все! Вся надежда была на аркебузу. Правда, пороху в роге, кроме свинцовой дроби, в избытке лежащей высокой горкой перед статуей коня, оставалось всего на пять зарядов! Душу грела только малюсенькая надежда на чудодейственный страх индейцев перед громом выстрела из аркебузы, который они приписывали Циминчаку. Чтобы не разочаровывать их в своей вере, Василий попросил товарищей накрепко завязать глаза помощнику жреца и пленному накому, а Хайме — не расслабляться и в любой момент произвести выстрел по входу в храм. Он был уверен, что индейцы, опомнившись от потрясения, которое нанесло им пленение Василием накома, бросятся на поиски и скоро найдут их.

Первый раз екнуло под ложечкой у Ах-Туля, когда он увидел, как расправляется высокий светловолосый пленник с только что вышедшими на площадь воинами Орла и Ягуара. Второй раз дернулось в груди так, что он, здоровый и крепкий мужчина, схватился за сердце, когда пленник одержал победу над всеми, участвовавшими в ритуальном танце, вооруженными боевыми мечами воинами, размозжив обыкновенной деревянной дубиной головы шестерым из них и покалечив остальных. В третий раз, когда пленник пытавшийся пленить самого великого владыку Тайясаля, сея смерть и разрушения на трибуне для избранных, парализовал войско пленением накома, ему лучше было бы умереть. Ведь он лично привез этого непобедимого убийцу от лакандонов, значит, ему и за все отвечать!

А мысли бежали бесконечной чередой. Покончить жизнь самоубийством или спастись бегством к испанцам? Нет, не таков был Ах-Туль! Он был честным и храбрым воином. Что делать? Внезапно искра прозрения озарила мозг сановника!

— Воины! — выбежав на середину площади, обратился он к войску. — Я ваш новый наком. Всем батабам ко мне!

Псевдонакома поддержал Ах Кин, неожиданно появившийся из храма Чакмооля в разодранном красном плаще.

— Ах-Туль ваш новый наком! — подтвердил он, инстинктивно поняв важность момента и решив разобраться с самозванцем, как только положение улучшится. Накома мог назначить на должность только государственный совет.

От строя воинов сначала отделился и подошел к ним один командир, затем неохотно потянулись другие. Выделив из их среды несколько человек, Ах-Туль приказал им своими людьми проверить каждый из двадцати двух храмов, находящихся в городе, чтобы найти беглецов. Интуиция подсказывала ему, что они скрываются в одном из них. Остальные отряды должны были пленить или уничтожить зарвавшихся рабов!

Ах-Туль не ошибся. Разведка доложила, что беглецы прячутся в храме Циминчака. Войска немедленно окружили его. Новый наком громко объявил укрывавшимся в храме рабам свою волю:

— Сдавайтесь! В случае сопротивления все будете уничтожены!

Люди в храме молчали. Подождав некоторое время, Ах-Туль отдал приказ на его штурм. К ступенчатой арке входа, закрытой плотной тканью, украшенной разноцветной вышивкой, молча устремились десятки воинов. Ах-Туль, уверенный в своем успехе, с нетерпением ожидал, когда они выволокут ему окровавленные тела ненавистных беглецов. Внезапно раздался грохот оглушительного выстрела. Пустота пространства храма усилила его звук. Стены святилища вздрогнули, с них посыпалась штукатурка и изразцы. Несколько воинов, уцелевших при выстреле, выскочили наружу.

— Циминчак! Циминчак! — обезумев от непривычной боли в ушах, кричали они.

Оцепление отхлынуло от храма. Некоторые воины, бормоча молитвы, упали на колени. Сам Ах-Туль был поражен случившимся. Он не верил в могущество Циминчака, так как знал, что гром вызывают длинные металлические трубы испанцев, а не ржание лошадей! Но откуда это оружие появилось у беглецов. Он попытался уговорить воинов на новый штурм, но получил решительный отказ командиров всех отрядов. Никто не хотел сражаться с богом!

Планы Ах-Туля снова зашли в тупик. Но луч надежды вновь озарил его мудрую голову! А что если беглецов из врагов превратить в друзей? Если они умные люди, то должны понимать, что без помощи людей майя-ица им отсюда не выбраться. Пусть могуществом своего оружия они помогут им в походе на Кун-Ахау, получив за это жизнь и свободу. Неважно, что не сбудется пророчество чилана, главное изгнать Топоште и снять блокаду Тайясиля, которую он устроил налогами для торговцев солью.

Решительными шагами Ах-Туль направился в храм.

— Это я, Ах-Туль! — объявил он у входа в него. — Я пришел к вам с миром.

После небольшой заминки, изнутри последовал ответ:

— Стой на месте! Тебя встретят!

Ах-Туль остановился. Из храма вышел человек и подошел к нему. В руках он держал свернутую в рулон узкую ткань. Ах-Туль узнал в нем своего бывшего раба Хайме. «Оказывается он заодно с ними! — с ненавистью подумал сановник. — Ну и ловко он меня провел!».

— Придется завязать тебе глаза тканью! — нагло объявил ему он, показав длинную тряпку. — Без этого, дон Бэзил приказал тебя в храм не пускать!

Делать было нечего. Ах-Туль покорно подставил голову обнаглевшему рабу. Ослепленного повязкой бывшего господина, неуверенно ступавшего ногами по полу, выстланному слюдяными пластинами, держа за локоть, Хайме провел в храм.

Беглецы обступили Ах-Туля.

— Зачем ты пришел? — спросил его по-испански, Василий. — Мы скорее умрем, чем согласимся вновь попасть в руки ваших жрецов-живодеров!

— Зачем умирать? — с притворным удивлением произнес сановник. — Я предлагаю вам сделку, которая устроит не только меня, но и вас!

Тщательно подбирая испанские слова, Ах-Туль объяснил собравшимся вокруг него людям, суть своего предложения.

— А где гарантии того, что ты не обманешь нас в очередной раз? — выслушав его, спросил Василий.

Красная краска покрывавшая лицо сановника стала еще красней, от стыда, который испытал он:

— Что я должен сделать, чтобы вы поверили мне?

Вокруг него наступила тишина. Затем заговорили трое, перейдя на непонятный Ах-Тулю язык. Чтобы сановник ничего не понял, Василий, Хайме и Рауль решили обсудить его предложение на английском языке. Прошло много времени, прежде чем они вспомнили об Ах-Туле.

— Пусть Ах Кин или правитель Кан Эк заверят нас в том, что предлагаешь ты и объявят об этом всем воинам! — наконец по-испански произнес Хайме.

Сановник похолодел при имени Кан Эка. После позора, который тот испытал, когда меч раба обрушился на его голову, разговаривать с ним было бесполезно. А вот верховный жрец его поймет и если его хорошо попросить, помирит с великим владыкой!

— Обещать приход сюда правителя Кан Эка не могу, так как не знаю, где он сейчас находится, — схитрил Ах-Туль, — но, великого жреца я обязательно приведу, для того чтобы его слова о даровании вам свободы и жизни, слышали все воины!

— Мы будем ждать Ах Кина! — ответил ему Хайме. — И еще. Первое — как гарантия данного слова, во время похода, ты постоянно будешь находиться среди нас. Если слово не будет сдержано, мы лишим тебя жизни! Согласен ли ты!

Требование это не страшило Ах-Туля, но было унизительным.

— Согласен! — сквозь зубы произнес он, потому что выбора не было.

— Второе! — произнес его собеседник, услышав положительный ответ. — Ты предоставишь нам закрытый от посторонних глаз паланкин с шестью носильщиками, в котором будет находиться один из нас и гром Циминчака. Великий Циминчак не хочет, чтобы его оружие видел враг!

Ах-Туль понятливо заулыбался. Они не хотят открыть секрет своего грома, чтобы воины не разуверились в их чудодейственных силах, данных им Циминчаком!

— Я немедленно выполню вашу просьбу! — ответил сановник. — А теперь отпустите меня, чтобы я имел возможность переговорить с Ах Кином!

Хайме вывел сановника из храма и развязал повязку на его глазах. Щурясь от яркого солнца, Ах-Туль поспешил к Ах Кину, который обычно проводил дневное время в своих апартаментах расположенных в храме Чакмоола.

Верховный жрец не ожидал, что после всего случившегося, Ах-Туль посмеет заявиться к нему собственной персоной. Он зло выслушал его объяснения и предложения. «Ну, что же, Боги склоняют, но не принуждают! Пусть попробует, это его последняя попытка!» — решил он, подумав про предсказание их воли чиланом, и не воспользовавшись заброшенным где-то в общей суматохе паланкином, отправился пешком вслед за Ах-Тулем к храму Циминчака.

Вызванные Ах-Тулем из обители Циминчака беглецы, за исключением державшего наготове перезаряженную аркебузу Рауля, встали возле входа, полукругом обступив Василия. К зданию храма подтянулись шеренги воинов. В центр, свободного от людей пространства выступил Ах Кин.

— Храбрые воины! — обратился он к своему войску. — Повинуясь воле Циминчака, который вооружил недавних рабов своим громом, властью великого владыки Тайясаля Кан Эка, эти люди, — верховный жрец показал рукой на Василия и его друзей, — получив свободу, возглавят поход нашего войска на Кун Ахау!

Ах Кин с тревогой оглядел стройные шеренги воинов. Он ожидал услышать возражения, крики ненависти и презрения к бывшим рабам, предводитель которых убил и покалечил такое количество лучших воинов из орденов Орла и Ягуара. На удивление ему отовсюду раздались возгласы одобрения сделанного выбора. Воины орденов Орла и Ягуара, в основном выходцы из знатных семей Тайясаля не пользовались у них уважением. «Золотая» молодежь, жизнь которой проходила в военных играх и дружеских пирушках, с презрением относилась к простым воинам, несущим на своих плечах все тяготы военной службы. Те, отвечали им тем же. Поэтому, весть, о том, что их рядах, белокожий и белокурый воин, пусть бывший раб, но проявивший у всех на глазах бесстрашие, мужество, воинское мастерство, вызвала всеобщий восторг. А то, что сам Циминчак вооружил его друзей своим громом, окрылило их предчувствием близкой победы!

Вечером, того же дня, войско выступило в поход. Нескончаемым потоком, провожаемые горожанами, отряды с развевающимися знаменами покидали Тайясаль. Впереди шли лучники, пращники, и копьеметальщики, за ними воины, вооруженные двуручными макуатвилями и копьями. От шеи и до лодыжек они были одеты в защитные, плотно простеганные хлопчатобумажные куртки, вымоченные для крепости в растворе соли. Для ближнего боя у воинов висели на поясах кремневые ножи с широкими лезвиями и ножи с тремя крючками, сделанные из больших раковин. В арьергарде, войско сопровождали носильщики с запасами пищи, воды, камней, копий и стрел.

В центре войска, рабы несли два паланкина. В переднем из них, находился наком Ах-Туль. Старого накома, плененного Василием, он разжаловал в простые воины. Паланкин, плотным кольцом окружали Василий, Умберто и братья Наварро, вооруженные копьями и макуатвилями. В случае нарушения договоренности Ах-Тулем, они были готовы убить его. Рядом шла Милагрос, единственная женщина в войске. За паланкином сановника, шесть человек несли второй паланкин. Скрытая за занавесками из плотной ткани, в нем лежала готовая к бою аркебуза, рядом с которой попеременно сидели Рауль и Хайме.

К радости Ах-Туля, война не состоялась. На следующее утро, когда до главного селения Кун Ахау войску оставался один переход, накому сообщили, что к ним прибыли послы этого государства. Униженно моля Ах-Туля о милосердии и пощаде они предложили ему заключить мир на выгодных для Тайясаля условиях, обещали уплатить огромную контрибуцию и расположить в своей столице военный гарнизон победителей. В доказательство своих намерений, они бросили к ногам Ах-Туля простую плетеную корзинку, из которой выкатилась окровавленная голова Топоште. Оказалось, что напуганные слухами об огромном войске, вооруженным громом Циминчака, идущим на них, главы селений отказались выделять вооруженные отряды для комплектования войска Топоште. Влиятельные люди Кун Ахау, поняв, что кровавой расправы не избежать, стремясь предотвратить ее, устроили переворот, убив старого правителя и назначив нового, малолетнего сына предыдущего правителя.

Ах-Туль милостиво обошелся с побежденными. Не в его правилах было наживать для Тайясаля новых врагов. Цель была достигнута. Соль, как и прежде, будет свободно поступать в Тайясаль, а огромная контрибуция окупит все расходы на сбор войска. Но усиленный отряд воинов, для создания гарнизона в столице Кун Ахау он выделил. Мало ли еще, какой новый «Топоште» найдется! Начальником гарнизона Ах-Туль назначил бывшего накома, зная, что тот будет из кожи лезть, для того чтобы смыть свой позор.

В Тайясаль войско вернулось следующим вечером. Отряды воинов остановились на ночлег рядом с городом, чтобы утром с триумфом войти в него. Василий и его друзья, участвовать в торжествах отказались, опасаясь попасть в ловушку. Ах-Туль побывал с докладом о походе во дворце правителя. Обрадованный столь легкой победой, Кан Эк довольно дружелюбно отнесся к нему. Но когда, сановник спросил его, о дальнейшей судьбе бывших рабов, тот зло посоветовал ему сделать так, чтобы он их больше никогда не видел. Что он имел в виду, Ах-Туль так и не понял. Чтобы не оплошать в очередной раз, он решил заручиться поддержкой верховного жреца.

— Да ну их! — раздраженно махнул рукой Ах Кин. — Отправь этих головорезов сегодня туда же, откуда ты их привез в свое время!

В тот же вечер, снабдив бывших рабов продовольствием и дав проводника, с сопроводительным письмом правителю лакандонов, где просил его предоставить им каноэ для плавания по рекам и продовольствие, Ах-Туль с радостью проводил их в обратную дорогу.

Прихватив с собой аркебузу, друзья поспешили покинуть военный лагерь, готовящийся к торжеству. Пройдя лигу пути, они остановились на ночлег в сельве, чтобы утром продолжить путь.

Загрузка...