Приключения Бэзила Скуридайна

Глава IX. В застенках инквизиции

Василий не подозревал, что в сомнении относительно его судьбы также находились два почтенных монаха-доминиканца, даже простое упоминание имен которых приводило в трепет и заставляло учащенно биться сердца многих жителей Новой Испании. Монахов звали доктор Агилар Кастильо и доктор Эстебан Крус. Это были беспощадные и фанатичные инквизиторы Новой Испании. Они то и должны были вершить суд над английским моряком Бэзилом Скуридайном.

Пусть не подумает читатель, что их нерешительность заключалась в определении степени вины несчастного юноши. Нет! Благочестивые отцы уже знали результаты своего суда. Ведь в воздухе давно пахло жареным. Католическая Испания готовилась к войне с протестантской Англией. Английский моряк, протестант по вере, а значит, еретик должен быть «освобожден» и передан в руки светских властей для сожжения на костре.

Их интересовали сроки проведения расследования. Дело в том, что святые отцы уже славно потрудились. Было завершено почти трехгодовое расследование заговора конверсо в вице-королевстве, которое, для пятидесяти восьми из них, всего лишь через месяц должно завершиться грандиозным аутодафе на главной площади Мехико. Пятеро несчастных подлежали гарротированию и сожжению. Правда, четыре из них, не дождавшись решения суда, умерли от пыток. Но это не так важно! Для устрашения будут сожжены гробы с их разлагающимися останками. Приурочить ли к данному событию наказание англичанина или нет? Если нет, то расследование дела этого протестанта придется растянуть на месяцы, а то и годы, пока не наберется нужное количество еретиков для очередного аутодафе. Ведь организация такого представления стоит больших денег! А что взять с нищего английского моряка!

Решить этот вопрос мог только его преосвященство доктор Морейя де Контрерас[12], генерал-инквизитор и архиепископ Мексики в одном лице, который контролировал деятельность инквизиции в Новой Испании. До прибытия из Испании нового вице-короля Альваро Манрике де Суньига маркиза де Вильяманрике он также исполнял его обязанности. Поэтому, посовещавшись между собой, святые отцы решили послать одного из своих фамильяров в резиденцию архиепископа, с просьбой принять их на следующий день.

Несмотря на свою занятость, доктор Морейя де Контрерас никогда не отказывал своим инквизиторам в таких просьбах. Утром следующего дня они встретились в его резиденции, которая находилась всего в нескольких кварталах от монастыря.

— Как идут дела по подготовке аутодафе над нашими «заблудшими овцами» святые отцы? — дав приложиться к своей руке с дорогим перстнем, врученным самим папой римским, павшим на колени перед ним инквизиторам, пошутил он и жестом руки показал, что они могут встать.

— Миряне оповещены, городским властям выделена часть конфискованных у еретиков средств на приобретение дерева для трибун и дров для костров! — поднимая свои грузные тела с китайского ковра, покрывающего пол, на перебой, задыхаясь, сообщили инквизиторы.

Почти пятнадцать лет назад, доктор Морейя де Контрерас был назначен инквизитором в Новую Испанию. Тогда он не хотел принимать подобное назначение, расценивая его как ссылку. Но его уговорили, пообещав, что это лишь временное поручение и он будет вознагражден за это саном архиепископа Мексики. Со временем доктор Контрерас понял, что новый чин его, будет, пожалуй, выше должности самого вице-короля Новой Испании, вошел во вкус и принялся за новую работу с необычным рвением. Результатом стало грандиозное аутодафе 1574 года, обставленное с такой же мрачной торжественностью, как и в больших испанских городах. Рвение нового инквизитора было замечено в Мадриде и он получил звание генерал-инквизитора. Теперь доктор Контрерас сам имел право отбирать и назначать инквизиторов. Агилара Кастильо он нашел в глухом доминиканском монастыре на тихоокеанском побережье. Кастильо настолько приучил к страданиям собственное тело, что мало сочувствовал страданиям других. Боль и сама земная жизнь не имели для него большого значения. Единственной целью пребывания на земле он считал приготовление к жизни вечной. Счастье людей представлялось ему греховным. Смех, веселье, удовольствие казались ему творениями дьявола.

Полная противоположностью ему доктор Эстебан Крус. Его он встретил в одном из университетов Мадрида и уговорил поехать с ним в Новую Испанию, пообещав, что когда-нибудь он заменит его. Умница, обладатель высшего сана ордена — магистра богословия! Но в отличие от хмурого Кастильо никогда не чурался мирских удовольствий, особенно возможностью «поволочиться за женской юбкой». Великий инквизитор знал о слабостях своего подчиненного от своих многочисленных шпионов, но не обращал на них внимания, предпочитая видеть в нем только достоинства. Несмотря на пристрастие к мирским соблазнам доктор Эстебан Крус так же, как и аскетический настроенный доктор Агилар Кастильо любил суровость и жестокость, считая их основополагающими принципами работы инквизиции. Оба они считали, что лучше отправить на тот свет десять добрых католиков, чем дать уйти от правосудия хоть одному еретику! При них аутодафе участились, и еретиков чаще стали приговаривать к сожжению. Генерал-инквизитор Мексики был доволен работой своих подчиненных, потому что был уверен в том, что главная цель суда и смертного приговора — не в том, чтобы спасти душу подсудимого, а том, чтобы содействовать общему благу и устрашить народ.

— Я знаю! — подтвердил генерал-инквизитор, — Тогда, какая нужда привела вас ко мне святые отцы?

Отец Эстебан бросил вопросительный взгляд на отца Агилара. Никакой реакции со стороны отца Агилара не последовало. Неподвижным взором он уставился в малиновые пуговицы на застежке фиолетовой епископской мантии. Из этого следовала, что разговор должен вести отец Эстебан.

— Ваше преосвященство! — воскликнул отец Эстебан. — Не поймите нас превратно, но мы не в силах решить один вопрос!

— Какой же? — с наигранным удивлением спросил Великий инквизитор.

— В тюрьму монастыря доставили молодого английского моряка! — сообщил доктор Эстебан Крус. — В свете завершения расследования дела конверсо, нам хотелось бы узнать ваше мнение, относительно него!

Великий инквизитор понял, что хотят услышать его подручные.

— Провести расследование со всей тщательностью отцы инквизиторы! — уверенно произнес он. — Но, как можно скорее. Вы сами понимаете, какими опасными врагами являются протестанты для истинной веры. Желательно вынести приговор ему вместе с этими вероотступниками конверсо. Не стоит затягивать расследование из-за одного еретика, когда и так ясно, что чистосердечное раскаяние от него ждать бесполезно!

Отцы инквизиторы одобрительно закивали головами.

— Есть ли еще вопросы? — спросил доктор Контрерас.

— Нет! — дружно ответили святые отцы.

— Тогда встретимся на аутодафе! — сказал он.

Святые отцы, поняв, что аудиенция окончена, склонив головы, попятились к выходу, цепляясь задниками сандалий за края своих длинных сутан.

«Интересно, а как они поступили со своим соотечественником, испанцем, который сначала был захвачен в плен дикарями-каннибалами, а потом англичанами? — подумал доктор Контрерас, глядя на удаляющихся инквизиторов. — Ведь на нем никакой вины нет!». Как и многих, жестоких, но справедливых людей, приступы милосердия иногда посещали его. Он был особенно милостив к тем невиновным, которые являлись «старыми» христианами, католиками, не имеющими среди предков иудеев и мавров, каковым и являлся пленник англичан. Доктор Контрерас считал, что только испанец, в жилах которого течет кровь, не имеющая примесей крови людей этих национальностей, не может быть еретиком.

В той злополучной схватке галеона «Сан-Фелипе» с английским пиратским судном, о которой ему собственноручно рассказывал губернатор провинции Юкатан, этот несчастный, по имени Рауль Гильярдо, никакого участия не принимал, и первым сдался испанским воинам. Его, приняв за врага, чуть было не повесили после боя вместе с восемью захваченными ранеными англичанами, которые не могли даже передвигаться. Но, услышав, знакомую испанскую речь, пощадили и отправили в Мехико на суд инквизиции. Генерал-инквизитор лично ознакомился с протоколами его допросов и пришел к выводу, что Гильярдо — порядочный католик. На аутодафе его надо оправдать, решил генерал-инквизитор, чтобы все видели, как милосердна святая инквизиция к людям, которые покаялись и чисты перед ней.

— Святые отцы! — обратился он к инквизиторам, не успевшим покинуть его кабинет. — А каков будет ваш вердикт в отношении Гильярдо, нашего соотечественника, оказавшегося в плену у англичан? Мне кажется, он истинный католик и ни в чем не согрешил, даже находясь в плену у наших врагов?

Отвечал генералу-инквизитору опять доктор Эстебан Крус.

— Ваше преосвященство! Особых грехов перед истинной верой у него нет, и мы решили наложить на него только епитимью за то, что он не оказал сопротивления протестантам, когда попал к ним в плен! — ответил он. — Он должен будет внести небольшое пожертвование на благие дела!

Святой отец лгал. Предполагалось, приговорить Рауля к ста ударам плетьми и отправке на три года в монастырь на исправительные работы с конфискацией всего принадлежащего ему имущества, лакомого куска для святых отцов. В собственности узника находились двухэтажный особняк в Веракрусе, кожевенные мастерские, заводик по переработке сахарного тростника. Теперь же, с учетом мнения генерала-инквизитора, решение суда придется изменить. «Что ж, раз его преосвященство так считает, Гильярдо получит свободу. Но его собственность все равно перейдет в руки инквизиции, так как размер пожертвования сопоставим со стоимостью заводиков и особняка! — решил инквизитор. — Если его постращать прежним наказанием, то он с радостью, в обмен на свободу расстанется с этой суммой!»

— Я всегда был уверен в строгости и справедливости вашего суда! — посветлел генерал-инквизитор. А где он содержится? — доктор Контрейра был дотошен во всех вопросах.

— В общей камере, — неуверенно ответил инквизитор, не понимая, к чему клонит его преосвященство.

— Если он оправдан, не будьте суровы к нему до вынесения приговора. Привлеките к работам внутри монастыря! — великодушно посоветовал ему доктор Контрейра.

Генерал-инквизитор был осведомлен о жутких условиях содержания подследственных в камерах монастырской тюрьмы. Обычно в камерах находились четыре или пять человек, иногда больше. Каждому выдавали на восемь дней один кувшин воды (если вода кончалась раньше установленного срока, то заключенные должны были сохранять терпение) и подстилку, а также емкость для испражнений, которую чистили тоже один раз в восемь дней. В камерах было много крыс, а вонь стояла такая, что выйти оттуда живым оказывалось настоящим счастьем для заключенных. Поэтому он решил, что невиновному будет гораздо лучше, если он, хотя бы в дневное время, будет находиться вне их стен.

— Мы выполним ваше пожелание сегодня же, ваше преосвященство! — бодро ответил инквизитор.

Если страдания одного узника монастырской тюрьмы с этого дня должны были прекратиться, то другого — начаться.

Непосредственно заниматься им пришлось доктору Крусу, потому, что английский язык знал только он. В молодости, он был послан в Англию в составе свиты Филиппа, наследника испанского престола, мужа английской королевы Марии Тюдор, прозванной в народе Марией католичкой. Находился он там четыре года, то есть до самой смерти королевы. Как известно, попытки возвести на английский трон Филиппа, не увенчались успехом. Вместе с бывшим мужем королевы, молодой доминиканец вернулся домой в Испанию, так как в Англии начались гонения на католиков. Времени, проведенному в свите будущего короля Испании Филиппа II, молодому монаху-доминиканцу с лихвой хватило, чтобы выучить английский язык.

Двое суток, Василий, терзаемый неизвестностью, просидел в каменном мешке камеры. Ни звука, не проникало внутрь ее. О том, день или ночь за ее стенами, можно было угадать только по слабому лучику света, где-то под потолком камеры. В первый день ему принесли еду — фунт вареной баранины (~0,5 кг), два фунта хлеба, горсть фасоли, немного изюму и пинту (~ 0,6 л) пива. Охранник, что-то сказал по-испански, но Скурыдин ничего не поняв, замотал головой. Тогда тот, указав на пищу, поднес к его глазам три пальца. Василий догадался, что эта скудная еда дана ему на три дня.

На третий день, дверь камеры, наконец, открылась. Привыкшими к темноте глазами, Скурыдин увидел стоящих у порога камеры двух солдат при полном вооружении. «Вот оно что! На допрос поведут!» — с тревогой подумал он. По темным коридорам его доставили в мрачное помещение с высокими сводами. Драпировка стен черной материей, под которой в нескольких местах угадывались очертания окон, вызывала ощущение ожидания чего-то ужасного. Ближе к противоположной от входа стене располагался длинный стол, покрытый черным бархатом, на котором стояло распятие и шесть горящих свечей, а также лежала Библия. У стола стояла кафедра, за которой сидел бледный и худой, больного вида человек, одетый как обыкновенный городской житель среднего достатка. За столом сидели два монаха в белых монашеских одеждах с черными капюшонами. Один из них, упитанный и лоснящийся занимался изучением каких-то бумаг, а другой, тощий, с длинным крючковатым носом, придающим его лицу хищное выражение, подперев подбородок руками, безразлично смотрел в пространство перед собой. В спертом воздухе трудно было дышать. Солдаты, закрыв за собой дверь, со стуком оперлись древками алебард о пол, встав за спиной Василия. Наступила тишина. Никто, не обращал внимания на узника. Казалось, время здесь внезапно остановилось. Скурыдин не знал, что это все делается по инструкции, с целью увеличить тревогу и растерянность подозреваемого.

Наконец, толстый монах оторвался от своих бумаг и повернул голову его сторону. Человек, сидящий за кафедрой, что-то произнес по-испански, глядя на Василия. Толстый монах, а это был доктор Эстебан Крус, перевел:

— Как вас зовут?

— Бэзил Скуридайн, — назвал себя по имени Василий.

Затем последовали вопросы о его национальности, местожительстве, возрасте, когда последний раз был на исповеди и т. п. Скурыдин назвал себя англичанином. Человек за кафедрой не спеша, записывал ответы арестованного в большую тетрадь. Василий понял, что это секретарь. Более важные вопросы будет задавать кто-то другой. Так и получилось.

— Вы знаете, в чем вас обвиняют? — неожиданно спросил монах, знаток английского языка.

— В убийстве человека! — честно признался Василий.

— Нет, мы этим не занимаемся юноша! — отрицательно мотнул головой монах. — Вас обвиняют в том, что вы веруете и учите несогласно с верованием и учением святой церкви!

«Началось! — подумал Скурыдин. — Что толку оправдываться, все равно запутают, задурят и обвинят!» Но все же решил возразить:

— Я верую во все то, во что должен веровать христианин!

И пожалел об этом.

— Вы лжете! Потому, что вы протестант! Римская церковь никогда не считала ваше верование истинным! Не хотите ли вы юноша, покаяться в своих заблуждениях? — спросил инквизитор.

Пусть будет так, решил Скурыдин:

— Нет, протестантская религия истинная! — набравшись храбрости, возразил он монаху.

Секретарь побледнел еще больше, став похожим на восковую свечу, а аскетического вида монах подскочил на месте и уставился на Скурыдина злыми глазами. Куда делось его безразличие? Такой ответ удивил и толстого монаха. Обычно подследственные юлят, пытаются заискиваться при таких обвинениях, зная, что они чреваты костром! А этот! Может, не знает, чем ему грозит такое заявление?

— Я верю в то, что сказал! — подтвердил юноша, — но в дискуссию с вами вступать не буду, потому что вы гораздо опытнее меня в этих вопросах!

«Храбрец! — подумал инквизитор Крус, — посмотрим, такой ли он прыткий в пытке!»

— Вы поступаете мудро, отказавшись от спора со святым судом! Напрасная трата времени! — усмехнувшись, произнес магистр богословия. — Поговорим лучше о другом. Восьмерым вашим товарищам не удалось избежать справедливого наказания. Они были повешены сразу после того, как их выловили из воды. А вам, как удалось избежать смерти? Кто вам помогал?

В обязанности святого трибунала входило не только выявление откровенных еретиков, но и тех, кто помогал им и сочувствовал! Никто не должен был избежать наказания.

Три пары глаз уставились на Скурыдина, старясь уловить в чертах его лица во время ответа, следы сомнения или лжи.

На мгновение юноша задумался, и это не укрылось от опытных в таких делах инквизиторов.

— Меня нашли на берегу, и прятали у себя дома Матео Омечтотцина и его жена Мария из селения Сан-Жуан. Им помогала их малолетняя дочь Нинья! — ответил Василий, понимая, что о них инквизиторам все известно.

Инквизиторы переглянулись и начали что-то обсуждать на испанском языке.

— А с братом его, Карлосом, вы не встречались? — прервав разговор с остальными членами суда, спросил инквизитор Крус.

— Нет! — не колеблясь, ответил юноша, заранее решив, что на предательство он не пойдет. — Не знаю я никакого Карлоса!

— А вот здесь вы лжете юноша! — радостно сверкая глазами, воскликнул магистр богословия, — Как сообщил наш фамильяр из Сан-Жуана, Карлос в это время был там и не мог не знать о вашем пребывании у его братца! Придется кое-кому познакомиться с другими методами убеждения! Тогда, может быть, мы услышим что-нибудь правдивое из его уст!

Василий понял, что его будут пытать.

— Ну, ладно. На сегодня хватит! — устало решил инквизитор, но, спохватившись, спросил: — А некоего Рауля Гильярдо вы не знали?

— Как же не знать! — быстро сообразил, что отвечать Скурыдин, обрадовавшись тому, что испанец жив. — Это человек, которого мы купили у караибов. Но я его почти не видел, потому, что капитан весь поход держал его взаперти, в цепном ящике.

— А зачем же вы его купили? — после совещания с отцом Агиларом, подозрительно оглядев узника, спросил отец Эстебан, не выгораживает ли он Гильярдо?

— Нам приходилось общаться с местными дикарями, а он единственный знал их язык! — ответил Василий.

Похоже, этот ответ устроил господ инквизиторов. Больше вопросов они не задавали. Секретарь дал команду солдатам. Открыв дверь, они вытолкали Василия из помещения святой палаты. Спустя некоторое время он снова оказался на соломенной подстилке своей камеры.

Василий потерял счет дням, когда конвоиры в очередной раз повели его на допрос. На этот раз его привели в камеру пыток. Она была без окон и освещалась чадящими в потолок фонарями. Здесь Василий встретился не только со старыми знакомыми — секретарем и обоими инквизиторами, но и новыми действующими лицами. В камере находился палач, коренастый мужик в черной маске с прорезями для глаз и два его помощника, парни без масок похожие друг на друга туповатыми и безликими выражениями лиц. Палач нервно похаживал вокруг орудий пыток — дыбы, которая представляла собой веревку с крюком, свисающую с потолка, протянутую через систему блоков, один из которых был закреплен на потолке камеры, а второй, с ручкой для вращения — на треноге, установленной на полу камеры; наклонной лестницы, для пытки водой. Рядом, на столике лежали различные пыточные приспособления — оковы, жгуты и веревки, ткань для кляпов, кусачки, ножницы, деревянные затычки, кувшин для воды.

Когда дверь камеры закрылась, худой и желчный инквизитор обратился к собравшимся, зачитывая что-то с листа. Спустя несколько минут, его перевел Василию толстый инквизитор.

— Во имя Иисуса Христа! — начал он. — Отец Агилар, зачитал всем заявление о том, что вы подозреваетесь в том, что не сказали всю правду, а улики по вашему делу показали ученым людям, находящимся в ясном сознании, что следует применять пытки. Знайте, что пыткам вы будете подвергаться в течение такого времени, которое сочтем необходимым. Если вы во время пытки умрете, получите травмы, лишитесь конечности, это ваша вина и ответственность, а не наша, потому что вы отказываетесь говорить правду!

«Очистили свою совесть святые отцы, перед тем как совершить мерзость!» — зло подумал Скурыдин.

— Если вы покаетесь и назовете своих сообщников, мы отменим пытку! — вкрадчивым голосом предложил инквизитор.

Юноша ничего не ответил на его предложение. Подождав несколько минут, доктор Крус поднял вверх правую руку. Это был сигнал к началу пытки.

Двое помощников палача, побежав к Василию, раздели его до нага. Связав веревкой за спиной руки и подтолкнув узника к свисающему с потолка крюку дыбы, подцепили его на него. Палач, проверив надежность зацепления, подошел к треноге. Медленно крутя ручку блока, он начал подъем жертвы.

Василий сначала почувствовал, как с хрустом заворачиваются за его спиной руки, а потом, как отрываются ноги от земли. Страшная, нестерпимая боль пронзила его. От нее хотелось кричать и просить о пощаде наблюдающих за ним снизу людей. Но он сдержал себя. Стиснув зубы, Скурыдин вытерпел первую пытку. Его опустили вниз только тогда, когда он начал терять сознание. Словно из тумана перед ним вновь появилось лоснящаяся круглая физиономия отца Эстебана.

— Не заставляйте нас продолжать пытку! — уговаривал он, — покайтесь и назовите имена еретиков, которые помогали вам!

— Их не было! — упорно стоял на своем Василий.

Палач привел в движение дыбу. Боль стала еще страшней. Скурыдину казалось, что его разрывают на части и вытягивают жилы. Но вместо терпения, на этот раз в нем проснулась безрассудная злость к своим мучителям. Из его уст, в адрес инквизиторов неожиданно посыпались ругательства, слышанные им от казаков в пылу битвы или схлестнувшихся между собой в пьяной ссоре. В детстве, маленькому Васечке, однажды здорово досталось от матушки, за сказанное по глупости такое ругательство. Отец Симеон, на уроках в церковной школе, называл людей, употребляющих их — страшными грешниками. Никогда, у Василия не было потребности пользоваться этими ругательствами, а сейчас словно прорвало.

Ученые инквизиторы, услышав грозную речь на незнакомом языке, подвешенного на веревке Скурыдина, оторопели. Что это? Угрозы или дьявольские заклинания? Секретарь едва успевал записывать непонятные слова. Доктор Агилар, распятием взятым со стола, перекрестил изрыгающего заклинания грешника. Но он не унимался. Тогда доктор Эстебан, приказал палачу опустить подозреваемого вниз. Очевидно, тот потерял сознание, как только его ноги коснулись пола. Тело подозреваемого кулем свалилось вниз. Посовещавшись, инквизиторы решили закончить допрос, для того чтобы выяснить у подозреваемого, когда тот придет в сознание, что же он говорил на самом деле и на каком языке.

Очнулся Василий от боли и холода. Он голый лежал на подстилке своей камеры. Рядом валялась его одежда. С трудом натянул на себя полуистлевшие рубаху и порты. Плечи и шея горели адским огнем. Вспомнил допрос. Нет, он лучше умрет от пыток, чем предаст Карлоса. Немного осталось терпеть. Заскрипела открываемая дверь. «За мной пришли, — решил юноша, — не дают после дыбы даже дух перевести!» Содрогаясь от боли, он встал навстречу своим мучителям.

Василий ошибся. Вместо пыточной камеры его привели в святую палату.

— Прежде чем продолжить пытку, мы хотели бы узнать у вас, на каком языке вы говорили вчера? — спросил не успевшего войти Скурыдина, инквизитор Эстебан Крус.

— На русском! — нечаянно сорвалось с губ юноши.

Доктор Крус пришел в замешательство. Он знал, что есть такой дикий народ, который живет в далекой Тартарии. Хотя, даже если подследственный говорит правду, то, как он попал сюда?

— Что он тебе сказал? — поинтересовался у него отец Агилар.

Отец Эстебан пересказал ему ответ англичанина.

— Еретики и дикари! — нисколько не удивившись, констатировал его сообщение святой отец. — Давай лучше спросим его, что означают слова, которые он нам под пыткой вчера говорил?

Он взял у секретаря тетрадь с протоколом допроса и назвал слово, написанное латинскими буквами.

— Переведите нам, что означает слово, только, что произнесенное отцом Агиларом! — потребовал доктор Крус от Скурыдина.

Василий покраснел.

— Это слово есть название лона женщины! — с неохотой сказал он.

Святые отцы, переглянувшись, заулыбались:

— Дикари!

— А это? — произнеся второе слово, спросил отец Эстебан.

— Мужское достоинство мужчины! — безразлично ответил Скурыдин.

— Конечно же, русские первобытные дикари! — расхохотались инквизиторы.

— А, это? — спросил новое слово отец Эстебан.

Василий задумался:

— Обладать женщиной или кем нибудь!

— Может, хватит? — спросил отец Эстебан у отца Агилара. — И так можно сделать вывод: русские варвары, озабоченные похотью.

— Нет! — ответил отец Агилар. — Я бы хотел знать суть, того, что он говорил вчера. Назови ему следующее слово!

— Мама! — перевел на английский Скурыдин.

— Чья мама? — не поняв, спросил инквизитор.

— Может быть ваша! — смущенно ответил юноша.

Доктор Эстебан Крус после этого ответа почувствовал себя немного неуютно. На что он намекает? Но все же решил узнать значения всех слов.

Чем дольше слушали святые отцы юношу, тем больше понимали комичность оскорбления, которое было нанесено им подозреваемым. Никто еще не позволял себе смеяться над ними в столь извращенной форме. Получалось, что подозреваемый совокуплялся с их матерями, считал святых отцов проститутками, собаками женского рода, и также имел содомским грехом их обоих и посылал для этого на свое мужское достоинство.

Больше терпеть надругательства над собой они не смогли.

— Уведите его! — в один голос прокричали охране святые отцы, решив с глазу на глаз, без секретаря, палача с его помощниками и солдат обсудить сложившуюся ситуацию.

«Следующий раз меня обязательно замучают пыткой» — грустно думал Скурыдин, лежа на циновке в камере. И он был недалек от истины.

— Завтра же, продолжение пытки! — не мог успокоиться доктор Эстебан Крус, после того, как они остались в святой палате одни с доктором Агиларом Кастильо. — Посмотрим, как он будет вести себя при пытке водой!

При пытке водой, жертву привязывали к наклонной лестнице, так, чтобы человек не мог пошевелить ни руками, ни ногами, рот насильно держали открытым, ноздри закрывали деревянными затычками, а рот прикрывали куском ткани. Затем жертве медленно наливали воду в рот из кувшина. Человек автоматически делал глотательные движения, и вместе с водой в горло попадала ткань. Потом полуживому от удушья арестанту давалась передышка, чтобы через некоторое время все повторить вновь.

Святой отец был уверен, что напарник, поддержит его. Однако инквизитор Кастильо был другого мнения. Ему были безразличны оскорбления какого-то зарвавшегося юнца, от которого ничего кроме пепла не останется через несколько недель, но он был рад тому, тому, как задели они отца Круса. Честно признаться, не любил, а может, даже и ненавидел отец Кастильо его, за то, что тот был с ним высокомерен и не упускал случая, чтобы унизить его своей ученостью в присутствии высоких лиц! «Так тебе, так тебе, зазнайка, по делам!» — злорадно думал он, наблюдая за приступом истерии, охватившей отца Эстебана. Наконец, отец Эстебан немного успокоился и обратился за поддержкой к нему:

— А как вы считаете, брат мой!

— Также как вы! — дипломатично согласился он, — но сдается мне, что это нам не поможет, он скорее умрет, чем сообщит о новых еретиках!

— Ну и что здесь такого? — удивился отец Эстебан. — Туда ему и дорога, к чертям в ад!

— У нас под пыткой умерло уже три человека, один сам наложил на себя руки! Будет ли доволен его преосвященство, когда на кемадеро, выведут одного живого еретика и вынесут пять гробов с покойниками? — ответил отец Агилар. — Он скажет, что у нас не святой суд, а заурядная живодерня!

После его слов отец Эстебан совсем остыл. Не ожидал он такого ответа от сурового судьи всех еретиков Новой Испании.

— Но не оставлять же это просто так! — попытался возразить он.

— Аутодафе никто не отменит и подозреваемый получит по заслугам! — спокойно изрек отец Агилар. — Но ввиду его упорства, разумнее было бы поступить по-другому. Ведь наша задача, выявить всех еретиков!

— Как? — поинтересовался отец Себастьян.

— Мы посадим его в одну камеру с другим молчуном, который проходит по делу конверсо. Относительно его мы с вами пришли к единому мнению. Последователь иудаизма будет «освобожден» и передан светским властям для кемадеро. Пусть они напоследок поболтают между собой. Насколько я знаю, этот конверсо кроме иврита, и испанского знает несколько языков, в том числе английский. Думаю, что-то новое и полезное для святого трибунала вы услышите. Вы же знаете, как хотят выговориться перед смертью подозреваемые!

Отец Себастьян молча кивнул головой. В монастырской тюрьме была специальная камера, к которой прямо из святой палаты вел потайный ход. Из нее, через проделанные стене камеры отверстия, можно было наблюдать за заключенными, слушать их разговоры. Святые отцы любили подслушивать беседы беспечных и наивных узников. Благодаря этому, многие из тех еретиков, чьи имена, подозреваемые никогда бы не произнесли даже под пыткой, были изобличены и наказаны. «Брата Агилара бог хотя и обделил умом, но в избытке наделил хитростью! Он прав!» — решил отец Себастьян и согласился с мнением своего собеседника.

А Скурыдин, ожидая неминуемую мучительную смерть, вспоминал свою, так быстро пролетевшую жизнь, давно покинутую им Родину, сестренку Ксюшу, друга Андрея и конечно Джейн. Жаль, что никто из них, никогда не узнает о том, что с ним случилось. Как там Ксюша — одна? Наверное, рядом с ней Андрей. Он ее никому не даст в обиду. И его бы выручил, если бы был где-то рядом и знал, о том, что с ним произошло. Ведь в какие только передряги они с другом не попадали!

При мыслях о Джейн, сердце юноши наполнялось теплотой и нежностью. Жаль, что он больше никогда не увидит ее! Наверное, она уже устала ждать его. Юноша наморщил лоб и, загибая пальцы, начал считать, сколько времени прошло с тех пор как они расстались. Всего-то восемь месяцев! Ждет! Жаль, что напрасно!