Притворись бабочкой

Глава 19

Ангел, такой же, как ты

– Ты теперь каждый вечер будешь возвращаться так поздно? – Этим вопросом встречает меня Ванесса. Она стоит в дверном проеме, многозначительно уперев руки в бока. Я старалась как можно тише добрести до комнаты, но в коридоре со звоном уронила ключи.

Прогулка до дома вышла поистине прекрасной: удалось получить наслаждение от приятного вечернего бриза, рассмотреть территорию и подметить для себя парочку интересных мест, которые в ближайшее время хочется посетить. В любом случае здесь нужно из каждой секунды выжимать по максимуму. Мне хочется идти на поводу у своих желаний и ни в чем себе не отказывать. Кажется, это чувство возникло впервые за много лет. Даже рядом с Дареном я не ощущала такой свободы.

– Да, – утвердительно киваю я и, снимая обувь, прохожу к нам в комнату. – А ты что, скучаешь одна?

Я удивляюсь, когда вижу разбросанные на полу тюбики с красками, огромный ватман у моей кровати, а рядом – маленькую баночку с помутневшей водой. Кажется, я узнаю себя в детстве. Вижу в этом беспорядке маленькую Джитту, которая всегда брала небольшую колбочку от духов, наводила творческий беспорядок и, сконцентрировавшись, рисовала.

Аддерли уже спокойно сидит у кровати, по-турецки скрестив ноги, а на ее коленках мирно лежит макет. Взмах руки, одно лишь движение, и краски превращают белый кусок бумаги в искусство. Я сразу присаживаюсь рядом и стараюсь уловить каждое движение Ванессы. Чертовски интересно, что творится сейчас у нее в голове, какая картинка стоит перед глазами.

Художники – особенные люди. Они умудряются видеть красоту там, где никогда не увидели бы этого все остальные. Находят в лужах моря, а в заросших полях – волшебные сады. Они дарят зрителям эмоции, вкладывают душу в каждую свою работу. У них одна цель – отобразить на полотне то, что радует, восхищает, тревожит. И это – просто фантастика.

– Как видишь, я пытаюсь себя развлечь, – бормочет Ванесса, окуная кисточку в синюю краску. Она делает еще один штрих, и, кажется, я догадываюсь, какие мысли крутятся у нее в голове, но пока молчу, чтобы не сбить ее настрой. Может, мои догадки ошибочны. Сейчас она выглядит как настоящая художница.

– Ты уже нашла мою записку? – прищуриваюсь я.

Ванесса ухмыляется.

– Куда ты хотела свалить? – По ее тону ясно, что она не приняла всерьез оставленный клочок бумаги, в котором я предупреждала о своем отъезде.

– Нужно было вернуться домой, но, к счастью, удалось вовремя передумать. – Я пожимаю плечами, тихо выговаривая каждое слово.

– Я так и думала. Чувствовала, что ты никуда не уедешь.

Аддерли вытягивает губы трубочкой, когда доходит до более кропотливой работы – две тонкие линии, переплетающиеся между собой, постепенно оказываются на листе. Меня умиляет ее мимика. Сейчас Ванесса выглядит задумчивой, а ведь обычно едва ли можно назвать ее задумчивой. Так меняет человека работа, так Снежная королева превратилась в Пикассо.

– Мне нравится эта линия. – Я указываю на нее пальцем. Немного боюсь нарушить поток мыслей Ванессы, но мне не терпится подсказать. – Попробуй удлинить и продлить до изгиба.

Аддерли недовольно шмыгает носом. Ей не нравится, что я вмешиваюсь. Я отвожу взгляд в сторону, на постель, но рисунок Ванессы так и манит. Смотреть на то, как создаются работы, тем более живописные – одно из моих любимых удовольствий. До сих пор жалею, что не осталась учиться в школе изобразительных искусств. Педагоги обладали невероятным мастерством, а вот я так и не научилась у них профессионализму. Освоила лишь базовые принципы, но дальше не продвинулась.

Я отмахиваюсь от ностальгии и все же перемещаю взгляд на творение Ванессы. Она уже успела немного преобразить рисунок и все-таки сделала так, как я сказала. Теперь крыло смотрится намного свободнее, и в нем прослеживается смысл, который был изначально заложен – свобода. Свобода полета. Сильный взмах крыла – внутренняя мощь и воля, и она есть только у тех, кто ее заслуживает.

– Ты была права, – бросает Ванесса, ни на секунду не отрывая от работы взгляда.

Признаться, больше всего я удивлена выбором цветовой гаммы. Аддерли выбрала два цвета, которые, на мой взгляд, идеально сюда подходят: темный синий и почти прозрачный серый. При этом мне почему-то казалось, что ее выбор падет на черный.

– Было бы неплохо прорисовать кончики перьев. – Я снова вставляю свои пять копеек, на что получаю строгий взгляд Несс. Она делает это не со зла, я знаю, просто хочет показать свой характер и непоколебимость.

– Ты уже догадалась? – спрашивает она, и на моем лице вмиг появляется улыбка. Я словно озаряю весь дом, и даже лампа, висящая в центре комнаты, не светит так ярко, как я. Мы сидим в темноте, и это добавляет таинственности обстановке.

– Давно ты увлекаешься рисованием? – Аддерли задает еще один вопрос.

Я закидываю ноги на стену и ложусь на пол. Такая позиция всегда меня успокаивает. Я чувствую воодушевление и громко выдыхаю.

– Я давно с этим покончила, – признаюсь я. – Мои рисунки никогда никому не нравились. Был лишь один человек, который меня в этом поддерживал, но…

Запинаюсь, потому что не знаю, как продолжить. За моим ответом кроется длинная история. И ужаснее всего то, что я не понимаю, стоит ли мне посвятить в это Ванессу.

Отматывая назад пленку, состоящую из воспоминаний, я натыкаюсь на один значимый и застрявший в голове момент. Принимаю сидячее положение, стягиваю резинку и освобождаю волосы, которые падают на спину легкими волнами. Чувствую наслаждение. Как же приятно после тяжелого дня снять с себя все, что сковывает.

– Но он превосходил тебя в рисовании? – будто читает мои мысли Аддерли.

– Не только в рисовании. – Я делаю паузу и задумываюсь. – Во всем.

– Не может быть. – Ванесса усмехается и на секунду отвлекается от своей работы. Она глядит на меня, прищуриваясь в попытках понять, что значат мои слова. Выискивает второе дно там, где его просто-напросто нет. – И что? Ты ни разу не была лучше него? – спрашивает Ванесса, косясь на меня. Ей не верится.

Проходит одна секунда, и легкие невольно сжимаются. Становится тяжело дышать. Угнетающе. Больно. Очень больно. Я кое-что вспомнила. Чувствую, как в горле начинает першить, и я нервно кашляю.

«И что? Ты ни разу не была лучше него?»

Вопрос не дает мне покоя. Головоломка рушится. Это ведь Дарен. Как я могу быть лучше него? Меня не покидает странное ощущение, поселившееся в груди: боль, сомнение, муки совести. Я не должна позволять себе превозносить собственное «я» над Дареном, ведь это неправильно. Его поддержка сделала меня такой, какой я являюсь сейчас. Он помог мне выдержать издевки, и это лишь малая часть его помощи. Я пережила труднейший период своей жизни лишь благодаря ему.

Мне плохо: голова кружится, сердце отбивает слишком быстрый ритм, а в горле очень сухо. Я борюсь с обрывками воспоминаний, в которых всплывает лицо Дарена. Пытаюсь справиться с ними, но все же погружаюсь в этот омут.

Помню, тогда я постучалась в дверь, изо всех сил сжимая рюкзак. Снежная вьюга если не сбивала меня с ног, то заставляла поежиться. Я подготовилась, так как знала, что пешком до дома Дарена идти далеко. Надела пуховик, взяла с собой шапку и полосатый шарф. Все для того, чтобы мама отпустила.

Снег хлопьями осыпался на землю, и я радовалась пейзажу вокруг. Мне нравилось наблюдать за тем, как все вокруг становилось белоснежным.

Я постучалась пару раз, уже немного нервничая. Сколько еще Дарен может не открывать мне? Испытывает на прочность, что ли? Или ждет, пока я окончательно окоченею? Я нахмурилась, но тут же расслабилась, когда краем уха уловила за дверью приближающиеся шаги. Принялась переминаться с ноги на ногу, ожидая, когда же наконец распахнется дверь.

Я кинула взгляд на свои ледяные ладони, которые уже покраснели. Тогда я и поняла, что забыла самое главное – перчатки. Попыталась согреть руки своим дыханием, но ничего не вышло. Пальцы буквально заледенели.

– Джит! – воскликнул Дарен, появившись передо мной.

Я обвела взглядом его темно-синий спортивный костюм, а потом протиснулась внутрь.

– Чем ты занимался? Я ждала на улице минут десять. – Я спросила не с упреком, наоборот, хотелось перевести это в шутку.

Дарен заиграл бровями, жалобно выдохнул, а затем помог мне снять шапку и шарф.

– Мокрые вещи. Ты замерзла?

– Еще бы! Я шла к тебе пешком. – Я улыбнулась ему, принявшись снимать обувь и верхнюю одежду. Благополучно повесила пуховик на крючок и развернулась к Дарену, который внимательно следил за моими движениями, сложив на груди руки.

– Тебя надо согреть, – заботливо произнес он и позвал за собой в кухню.

Кухня в доме Дарена была моим любимым местом. На подоконниках там всегда стояли горшки с цветами, кое-где висели гирлянды, а на деревянных полках стояли всякие резные фигурки. Здесь была барная стойка, большой круглый стол для чаепитий и желтые шторы, которые ассоциировались у меня с солнцем. И, безусловно, это не была бы кухня Дарена, если бы на полке не стояла ваза с апельсинами. Для меня. Он хранил ее в холодильнике, так как знал, что больше всего на свете я обожаю холодные цитрусовые. Ледяные мандарины, от которых сводит зубы, – моя страсть.

Дарен подошел ближе и раскрыл руки для объятий.

– Как я могу упустить момент приветствия? – тихо проговорил он, и в ту же секунду я почувствовала тепло его тела. Он согрел меня. В душе начали порхать бабочки. Тогда я и подумала: если мне дадут возможность самостоятельно определить тему будущего проекта, который мы представим в следующем году, я выберу бабочек. Мне действительно было что сказать на эту тему.

Я ответила на его объятия и легонько потрепала его волосы. Улыбка не сходила с моего лица, ведь он был рядом, и у нас на тот день были большие планы. Я даже захватила с собой картину, которую написала несколько дней назад, вдохновившись новым альбомом Селены Гомес. Хотелось показать рисунок Дарену. Обычно он был достаточно строг к моим работам, но эта, я надеялась, должна была покорить его сердце.

– Не зря я мерзла на морозе, – сквозь смех обратилась я к другу. – Теперь таю в твоих объятиях.

– Я сделал свежевыжатый сок, – прошептал он мне на ухо. – Угадай, из чего?

Действительно, из чего он мог быть? Мой смех раздался на всю кухню. Мама Дарена точно должна была прибежать, услышав это. Она всегда присоединялась к нам в такие моменты и просила рассказать ей шутку. Порой она чувствовала себя одиноко, и мы с Дареном понимали это и всячески старались помочь. Так что Элизабет иногда становилась частью нашей компании.

– Апельсин или мандарин? – спросила я, когда Дарен отошел от меня за барную стойку. Я смотрела на него, пытаясь по глазам прочитать его дальнейшие намерения.

– Не угадала, Джи. Яблочный.

Тогда я изумилась его неожиданному решению.

– Для разнообразия?

Он поставил передо мной напиток и вставил в него трубочку. Его глаза внимательно изучали мою реакцию и улыбались. Я научилась различать эмоции Дарена, так что у него мало что получалось скрыть от меня.

– Он стимулирует устойчивость к стрессам.

– Хороший намек на мою прекрасную стрессоустойчивость.

Мы вместе посмеялись. Я не восприняла его слова как укол. Наоборот, эти разговоры про мою психику уже тогда стали Всемирным приколом.

Отпив немного, я получила невероятное наслаждение. У Дарена вышло удивить меня своими кулинарными способностями. Яблочный сок он выжал очень даже хорошо.

– Мне нравится, – сделала я комплимент его коктейлю. – Что у тебя нового? Рассказывай.

Дарен сел напротив меня, и мой взгляд упал на ссадину на его запястье. Снова футбол. Мне было так больно смотреть на все его травмы и болячки, которые он получал.

– На выходных мы играем с «Голодными волками», боремся за выход в полуфинал, – практически прорычал он. Голос Дарена, когда он говорил о чем-то очень волнительном, всегда становился грубым. Футбол был неотъемлемой частью его жизни. И к ней нужно было привыкнуть.

– Значит, я рисую новый плакат, – подмигнула я ему.

Он коснулся моей ладони и переплел свои пальцы с моими, вновь засияв.

– Да, не забудь в углу нарисовать грустного волка. Они точно проиграют.

Я всмотрелась в серые глаза Дарена, излучавшие теплоту. Эти желтые шторы невероятно с ними сочетались. Когда он находился на фоне них, я не могла отвести взгляд.

Каждая мелочь имела значение, когда она касалась близкого мне человека.

– И еще, Джи, не могу больше скрывать. – Он сильнее сжал мою ладонь, уголки его губ задрожали и немного приподнялись. – Пришли результаты городского конкурса.

Я ахнула на весь дом и подпрыгнула на месте, тут же замерев в ожидании. Руки тряслись. Он замолчал на самом интересном моменте, интригуя.

– Конкурс художественных работ? Акварелью? – Я хотела убедиться в том, что мои мысли не спутались.

Дарен кивнул.

– Первое место.

Комната заполнилась моим криком. Я вскочила с места, чтобы поцеловать Дарена в щеку и от всей души поздравить. Он достоин был всех этих призов.

– Спасибо. – Дарен вновь беззаботно обнял меня. Эта победа была важна для него. И я ощущала это.

Мы побеседовали еще несколько минут, после чего он поинтересовался мной. Я остановилась, чтобы вдохнуть, и замолчала. Мне больше не хотелось показывать ему работу, ради которой я к нему и пришла. Время было неподходящим, я должна была просто порадоваться за друга. Я подумала, что еще успею написать более достойную картину, перед которой эта померкнет. Я еще не поднялась на уровень Дарена, а значит, нужно больше трудиться. Сердце почему-то сжалось. Я пересиливала себя, и все это было ради него. Он поддерживал меня, и мне следовало благодарить его поступками в ответ.

– Что нового? – повторила я его вопрос. – На днях читала «Ночь в Лиссабоне».

Я растерялась, но Дарен, стараясь замять неловкость, подхватил предложенную мной тему и сделал все, чтобы я почувствовала себя комфортно.

А рисунок остался в рюкзаке. Спустя пару часов он оказался в сугробе, размок и позже исчез с лица земли.

– Джит? Планета вызывает Джитту! – Аддерли переходит на крик, и я отхожу от воспоминаний.

И вновь имя «Джитта» доводит меня до предельного раздражения.

– Просто задумалась, – отвечаю я и выпрямляюсь.

– Видимо, тот человек значит многое в твоей жизни.

Значил.

Нужно опомниться. Стараюсь прийти в себя, глубоко дыша. В этот раз счет до пяти помогает.

– Что ты там сотворила? Показывай! – Пододвигаясь ближе, я кончиками пальцев касаюсь бумаги. Давно забытое ощущение, но такое приятное.

Все слова буквально улетучиваются. Я гляжу на работу Аддерли и не могу поверить в то, насколько она хороша.

– Ангел, – выдыхаю я, присматриваясь к крыльям, нимбу над его головой, прекрасным линиям и изящным переходам.

– Угу. Такой же, как и ты.

Я задумываюсь. Странно, что крылья не потрепаны. Ведь у меня они давно потеряли красоту.